Утром, в день выборов, мои бойцы сидели в засадах с пулеметами невдалеке от холма. Каждое пулеметное гнездо было замаскировано так, что с пятидесяти метров его не разглядеть даже всаднику. Бойцы с утра маялись в окопах, искусно прикрытых сверху прутьями и дерном. Лишь небольшая щель открывала им доступ воздуха. Я им не завидовал. Мы с Юсупом расположились в юрте, которая соседствовала с местом проведения выборов. Мои бойцы не зря стояли в охране целую дюжину дней и теперь могли отличить возможного противника от родственников Ильяса. А я сидел с винторезом и наблюдал за ходом выборов. Впрочем, они не особо отличались от обычной пьянки. Степняки, сидя на кошмах, дули кумыс, заедая его горами бешбармака и пресных лепешек. Разговаривали, судя по тону, довольно миролюбиво. В определенный момент голоса за «столом» возвысились до крика, и мне показалось, что начинается свара, но Юсуп жестом показал, чтоб я не торопился с выбором цели. Наконец ,церемония вроде подошла к концу, и Ильяса в знак признания его власти усадили на белую кошму. Высокий, полный владетель что-то крикнул и ожидавший невдалеке гонец помчался к основному стойбищу. А владетель с поклоном передал хану золоченую пиалу с кумысом. Ильяс поднес ее к губам, но что-то медлил опорожнять чашу. А потом с криком выплеснул ее в лицо высокого вождя. Все присутствующие повскакивали с мест, и завязалась схватка. Впрочем, справились быстро, потому что связывать пришлось только троих владетелей. А от стойбища уже несся отряд всадников, человек в пятьдесят. Хорошо скакали, быстро и вооружены были неплохо, но нарвались на моих пулеметчиков. Огонь они открыли почти одновременно. Очереди гремели более минуты, разрывая тела всадников и лошадей. Потом бойцам потребовалось перезарядить пулеметы. Но в этом необходимость отпала. Сзади шла волна всадников Ильяса.

Как я узнал в дальнейшем, мурзе доложили о заговоре. Трое владетелей, не пожелавших власти над собой, рискнули добавить в чашу с кумысом яд и проделали это столь ловко, что, не знай мурза об отраве, окочурился бы мгновенно. А гонец, посланный якобы с радостной вестью об избрании хана, должен был подать знак всадникам противника. Все могло бы получиться. Представьте, Ильяс убит, его сторонники в растерянности, а тут пятьдесят отлично вооруженных всадников взлетают на холм и крошат к ядрене фене всю Ильясову родню. Но не получилось, всех воинов Дамира (так звали восставшего владетеля), хотя и не без потерь с нашей стороны, перебили, а его самого и двух его товарищей казнили простым способом – сломав шею. В то же время казнили старших сыновей этих правителей, а малолеток и женщин определили в рабы. Не откладывая дело в долгий ящик, Юсуп с отрядом воинов поскакал в стойбища казненных владетелей, приводить к присяге их народ.

Ночью, когда стан успокоился, и только собаки и блохи не дремали, Зульфия робко пододвинувшись ко мне, спросила:

- Степа, а у тебя золотых монет не осталось, на ожерелье?

- Есть монеты и даже с дырками под шнурок. Я и забыл, что у меня мешок с золотыми монетами, фунтов на двадцать, для торговли приготовлен.

– Ты моей сестре не мог бы подарить немного монет на ожерелье, она исплакалась от зависти, а твой подарок с себя снять не могу, – голос Зульфии звучал так жалобно – пришлось мгновенно согласиться:

– Хорошо, милая, завтра вы будете вдвоем сиять на празднике в одинаковых ожерельях.

У женщин свои заботы и переживания. Тут смерть над нами всеми стояла, а они о цацках мечтали. Впрочем, война войной, но и про семью забывать не стоит, иначе для чего живем? Правильно, ради семьи, ради продолжения рода.

В первый день пира по случаю избрания всенародно любимого хана, народ к вечеру перепился и обожрался до блевоты. Хотя все начиналось вполне чинно с полным пониманием торжественности момента. Новоявленный хан щедро раздаривал пленников, захваченных в битвах своим людям. Правильно, зачем держать их гуртом в лагере, да еще кормить на халяву, пускай их судьбу его подданные решают. Надо сказать, что рабы у кочевников не ходили в кандалах, как рабы в Полисе. В степи трудно убежать далеко, примером могут послужить двое неудачников-людоедов. Да и вообще при свободе здешних нравов многие рабы через пару лет обретали семью, женившись или выйдя замуж за представителей коренного населения. А их дети получали равные права со всем народом.

После раздачи подарков (я тоже не был обделен) все подались на широкую луговину позади стойбища, там женщины прямо на траве расставляли блюда со снедью. Хан расщедрился и недостатка в пище в этот день не испытывали даже собаки. Чего только не выставлялось на луговине! Бараний бешбармак и целиком зажаренные туши, дичь и конина. Горы лепешек и лагман, все это было на «столах» простого люда. Для знатных персон, вроде меня и вождей местных племен ,накрыли достархан на холме, и здесь я впервые попробовал плов из редкого, по нынешним временам, риса. Мы пробовали чуть сваренное мясо молодых жеребят и конские копченые ребра в кишках, а на сладкое подавали кишмиш, лепешки с кунжутным семенем, медовый чак- чак… через два часа после первой перемены блюд я уже не мог смотреть на пищу. А народ перешел уже на кумыс и местную арьку, которую сподобились варить из сброженного молока. Мы же за нашим столом чинно (пока) и благородно уничтожали запасы чистого, как слеза, первача привезенного мной Ильясу в подарок. Пир длился до самого вечера, было шумно, весело, но драк не наблюдалось.

После пира глубокой ночью я, отяжелевший от пищи и выпивки, еле добрался до своей юрты, а ночью мне еще пришлось выполнять супружеские обязанности. Зульфия в последние дни, предчувствуя скорую разлуку, стала требовательной и ненасытной в любви, так что я уснул только под утро…

Через два дня после пира, когда золотые монеты уже были проданы за горы шкур и немалое количества прекрасной упряжи, мы с Ильясом определились с моей долей добычи. Вернее определил он, я скромно помалкивал. На мою долю пришлось сотня прекрасных коней, отара овец голов в триста и стадо коров в сто голов с двумя крупными быками. Помимо этого мне полагались пленники и я выбрал тридцать девок и десяток семейных пар. Да два десятка кибиток выделил мне Ильяс, чтобы я смог всю толпу народа перевезти. И все это помимо того, что я уже отвел с обозом на север к Волге! Щедро конечно, но я взамен отдал ему помимо привезенного трофейного оружия, еще и три крупнокалиберных пулемета да еще два воза с боеприпасами передал ранее.

Разговор, состоявшийся с ханом накануне моего отъезда, был для меня тяжек. С одной стороны я не хотел расставаться со своим вторым семейством, с другой стороны, Настена не поймет, если я Зульфию с ребенком привезу в Степаново. А старик, смотря на мои сомнения, истолковал их по-своему.

– Ты не бойся, Степан. Твой сын не пропадет, у меня погибли сыновья, а внуков всего трое и все малолетки. Я теперь как бы помолодел, теперь мне жить нужно, пока внуки не подрастут.

– Я возможно года полтора теперь не появлюсь. Есть у меня задумка поближе к западному морю перебраться на жительство.

– Ты бы лучше к нам поближе перебирался, Волга прям в океан течет. Твоя задумка с пристанью действительно неплоха.

- Что это за выход к морю, шестьсот верст еще идти на юг, а затем выходишь в безбрежное пространство. Ты много торговцев с юга видел или хотя бы пираты хоть раз снизу поднимались?

– Вот то - то и оно, нет там внизу ни островов, ни материков близких. А торговать по Волге можно только с северянами. Кстати, хочу тебе сказать, что до зимы из Полиса товаров ты не дождешься. Оружие и боеприпасы можешь покупать на Ярмарке, я накажу Толику отдавать только в твои руки.

– А откуда у тебя боеприпасы? – лукаво глядя на меня, спросил хан.

- Есть у меня склад с небольшим запасом оружия. Папашино наследство. Вот и с тобой маленько поделюсь.

Ильяс помолчав, вдруг встал с ковра и начал рыться в сундуке, стоящем у стенки юрты. При этом он что-то бормотал себе под нос, наконец, он разогнулся, держа в руке перстень.