Глава 10

Уже почти три года мы жили в приморском городе на юге России. Аркадий Иванович разрешил нам пожить в доме своих умерших родителей в пригороде, в частном секторе, а заодно и присмотреть за ним. Папа работал в городской больнице, мама — искусствовед по образованию, устроилась на работу в местный краеведческий музей.

У меня родилась девочка. Странно, но, то ли беременность была неожиданностью, то ли страшное потрясение от гибели Мира повлияло на меня, но материнский инстинкт долго не просыпался. Если бы еще она была хоть немного похожа на него… Но нет — Мирослава была точной копией меня в детстве. И это тоже не прибавляло положительных эмоций — я понимала, что ничего хорошего ей не передала. Я купала ее, пеленала, кормила грудью, вскакивала по ночам менять подгузник, но в душе почти ничего не шелохнулось. Я просто добросовестно выполняла свои обязанности.

Это пришло, когда она впервые заболела в шесть месяцев. Скорее всего, дело было в прикормке или какая-то инфекция проникла в детский кишечник, но она орала и выгибалась от боли в животике, а я сходила с ума от страха за нее, пока не прибежал папа с работы и стал как-то ее лечить. И я почувствовала это — желание защитить от всего и всех. Я смотрела, как она жует мой сосок, вытягивая молоко, и такая нежность переполняла меня и вина за свое безразличие…

Я любовалась крохотным личиком и малюсенькими цепкими ручками и, кроме всего прочего, опять тот страх заползал в душу — недоглядеть, потерять самое дорогое… как его. И пришло отчетливое понимание, что бояться за нее я теперь буду постоянно, пока жива. И я теперь понимала своих родителей, так хорошо понимала, что они тогда пережили из-за меня.

Дом, в котором мы жили, находился во второй линии от моря. До воды идти было от силы минут пять. Мне нравилось здесь. Участок в пятнадцать соток был небольшим, но радовала привычка южных жителей ставить высокие заборы, отгораживаясь от соседей. У нас был свой скрытый от всего света маленький мирок. Старый сад с высокими плодовыми деревьями давал много тени. Я впервые увидела, как вызревают персики, абрикосы и виноград. Он увивал всю длинную подъездную дорожку, ведущую к дому, взбирался по железным прутьям, выгнутым дугой. В конце лета тяжелые фиолетовые, изумрудные и янтарные гроздья висели прямо над головой в доступной близости.

Пока родители были на работе, мы с Мирой почти весь день проводили во дворе. Папа приволок с пляжа две тачки песка, высыпал его в тени, а рядом на солнышке мы поставили пластиковое корыто, в котором она плескалась в теплой водичке и где я предварительно отмывала ее от песка, унося в дом. Переделав домашнюю работу, я устраивалась рядом с ней на шезлонге и наблюдала, как она возилась со своей лопаточкой и ведерком. Выходить на пляж мне было противопоказано — имелся опыт и когда желание искупаться в море становилось особенно сильным, папа отвозил нас всех на маленький глухой пляжик, где я отрывалась по полной. А так — работа в огороде, шезлонг и покрывало, душ во дворе вполне обеспечивали мне красивый загар. Я отрастила волосы до той самой длины, которую считал необходимой Мир. Они немного выгорели на солнце и приобрели отчетливый каштановый оттенок.

После беременности и родов я почти не поправилась, но тело приобрело какие-то особенно мягкие и рельефные обводы и очертания — грудь немного увеличилась, слегка раздались бедра. В общем, проблем не стало меньше, скорее наоборот. Сложность была еще и в том, что город был южным, климат жарким и скрываться под слоями одежды было невозможно.

Я покупала себе просторные и длинные тонкие балахоны, скручивала волосы на затылке и пряталась под очками и широкополой шляпой. Только так можно было спокойно выходить в курортный город, переполненный отдыхающими мужчинами. Иногда вечером, посадив Миру в колясочку, мы всей семьей выходили погулять на набережную. Но это было редко, потому что папа очень уставал на работе, и таскать его за собой после рабочего дня я жалела.

В общем, жила я почти затворницей, хотя и строила планы на будущую трудовую деятельность. Например, я могла пойти в строительную фирму чертежницей. Здесь была такая, специализирующаяся на постройке коттеджей. И главой ее была женщина, что тоже было важно. Еще можно было пойти учителем рисования в школу. Творить картины я не могла, но рука у меня была твердой, и перерисовать я могла довольно прилично.

Уже и хотелось выползти, наконец, со двора. Мира уже давно ела человеческую пищу, как говорила мама, и подросла. Вполне можно было оставлять ее дома с мамой, если бы я нашла хорошую работу. А то она просиживала в своем музее целые дни за копейки.

Так в один из жарких августовских дней мы сидели с Мирославой в саду. Я вытянула ноги на солнышко, прячась сама в тени, а дочка, одетая в трусики и косыночку, лупила лопаточкой по песочку, политому водой.

За нашим забором зашумел мотор легковой машины, зашуршали шины по раскаленному асфальту, и стало слышно, что она остановилась возле калитки. Папа приехал раньше с работы? Похоже — да. Я с улыбкой смотрела, как мужская рука привычно достает из-за забора задвижку и отодвигает ее в сторону. Калитка открыва-ается и заходит… Ярослав, держа за руку какую-то девушку. Делает пару шагов по дорожке под аркой из винограда, натыкается взглядом на меня и застывает, как и я.

Улыбка медленно сползает и с моего, и с его лица. Мира стучит лопаточкой, и он опускает взгляд на нее. И тут меня отпускает, я выхожу из ступора. Я уже способна ответить на его вопрос:

— Что ты здесь делаешь?

— Живу.

— Почему?

— Позвони, спроси у своего отца. Он все объяснит.

Тут отмирает и девушка, и спрашивает: — Это кто?

Ярослав, не отвлекаясь на ее вопрос, опять обращается ко мне: — Ты здесь одна?

— Почему одна? Количество жильцов прописано в договоре, все официально и законно оформлено.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Девица никак не уймется:

— Ярик, ты ее знаешь? Что она тут делает? А как же дом, мы же хотели дикий отдых?

Дикий отдых…? В доме с газом, электричеством, водоснабжением и канализацией, в двух шагах от кучи разных кафе и продуктового магазина? Я с удивлением смотрю на парочку. Хотя-а, если они привыкли жить в пятизвездочных отелях…

Ярослав молчит, а эта зараза опять интересуется: — А это реально — выселить их сегодня? Мы пока могли бы полежать на пляже, искупаться.

Я ответить на это не могу ничего, поскольку права голоса не имею — я здесь не хозяйка. Но вот гадость этой гадюке сделать могу легко, и я ее делаю — поднимаюсь с шезлонга. Поворачиваюсь к ним спиной и снимаю шляпу, чтобы оставить ее на лежбище, как и очки. Из-под шляпы волнистой тяжестью вырываются волосы и падают, закрывая спину до пояса. Я не спеша скручиваю их и закрепляю большой декоративной шпилькой. Купальник на мне — одно название. В нем я подхожу к дочке, поднимаю на руки и, присев, опускаю в корыто с водой — ополоснуть от песка. Поднимаю и опускаю пару раз, оставив трусики в воде. Мира радостно попискивает — она это любит. Заворачиваю ее в большое полотенце и иду в дом. До него шагов десять. За спиной тишина… Закрываю за собой дверь на замок и выдыхаю.

Твою ж налево! Откуда он тут взялся, почему Аркадий Иванович не предупредил о его приезде? Машинально отмываю дочку, вытираю и одеваю в чистую одежду. Похоже, что нервничаю я не зря. Вопрос стоит серьезно — о выселении. Если им нужно жилье, а сейчас гостиницы переполнены, то нас вполне могут и того… Я же совсем его не знаю — способен он на такое или нет? А если для любимой? Девушка была очень даже ничего себе, так что кто его знает?

— Папа, ты можешь говорить сейчас? Нет, послушай, тут такое дело — у нас во дворе Ярослав со своей девушкой. Очевидно, рассчитывали на проживание. Она настаивает на нашем выселении. Он? Я не слышала, ушла и закрылась с перепугу. И что мне делать? А? Сейчас посмотрю… а нет их уже, двор пустой. Папа, что делать будем? Я и не паникую… а как не паниковать, папа? Где жить будем? Ладно, решай. Нет, маме и не собиралась звонить. Пока.

Это называется — переложить проблему на крепкие мужские плечи. Только эти плечи жалко до слез. Он не вылезает со своей работы, постоянно берет дополнительные дежурства, чтобы прокормить нас.

Те деньги, что каждый месяц переводит на открытый для нас счет Аркадий Иванович, мы не трогаем. Это было бы уже слишком. Достаточно того, что он дал нам крышу над головой. Продавать квартиру в родном городе было некогда и страшно, папа наспех собрал одежду и все. Паника была нешуточная — в связи с теми убийствами, угрозой мне. Еще пару раз он ездил за нужными вещами, но в основном здесь уже было все необходимое — мебель, посуда, даже постельное белье и полотенца. И мы так хорошо жили, оказывается, до сих пор…

Уложив дочку спать, я прошлась по дому. Небольшой — всего три комнаты, открытая веранда и кухня с санузлом рядом с ней. Во дворе — летний душ, кабинка уличного туалета в дальнем конце сада и летняя кухня — это здесь принято. Под деревьями в саду, возле летней кухни — стол и две лавки, качели свисают со старой груши. Вот и все, что есть из построек.

Мелкая спит, а я, нарезав винограда, сижу возле открытого окна. Теперь мысли крутятся вокруг Ярослава. Он очень повзрослел, плечи раздались вширь, развернулись как-то. Или это последствия занятий на модных тренажерах? Одет в майку без рукавов и белые шорты. Его девушка — как зеркальное отражение. Блондинка с хвостом на макушке.

Я пытаюсь вспомнить что-то о наших встречах, его признаниях, но опять думаю о Веллимире. Мне и сейчас тяжело без него, а тогда было почти невыносимо. Это было страшное время — с возвращающимися раз за разом приступами жуткой тоски, почти полным упадком сил, угрозой гибели еще не родившегося ребенка… Я пропадала без него. За это время уже тысячи раз вспомнила каждое его слово, крепко заложив его в свою память. Я сто раз пожалела, что не поцеловала его еще там, в машине. Тогда у нас было бы больше времени, а может, все вообще было бы по-другому и он бы жил. Я умирала от чувства вины из-за этого, пока папа не вырвал у меня причину очередных страданий. И объяснил, что я просто не могла поцеловать совершенно незнакомого мужчину, не тот человек и именно потому, что я такая, я и подошла ему, и полюбилась.