— Поначалу я думала, что он, может быть, переменится, — продолжала Марта тем же монотонным голосом. — Чтобы заслужить твое хорошее отношение. Но этого не произошло. Он остался таким, каким был всегда. Тебе не удалось сделать его лучше.

— Нет. Мне это не удалось.

— И ему пришлось продолжать то, что он делал раньше. Потому что он не мог по-другому.

— Я знаю.

— А все потому, что он никогда не чувствовал, что его любили, — с непроницаемым лицом сказала Марта, словно Элизабет вообще не было здесь. — И так было всегда. Бог знает, как я старалась, но этого оказалось недостаточно.

— Каждый знает, как сильно ты любила Роберта! — возразила Элизабет.

— Бабушка хорошая, — сказал Джонатан. Он дернул Марту за рубашку, волочившуюся по полу, чтобы обратить на себя внимание и поиграть с ней. Марта даже не двинулась, и малыш, схватившись за подол, тянул рубашку до тех пор, пока та не оказалась у нее на щиколотках.

— Прекрати, — сказала Элизабет непривычно строго, пытаясь прикрыть Марту.

Малыш обиженно посмотрел на нее, однако она отодвинула его в сторону и снова сунула ему в руку его игрушечный корабль.

— Поиграй с корабликом, — сказала она.

— У меня раньше было столько любви в душе, — монотонно продолжала Марта, не отрывая взгляда от зеркала. На ее лице появилось умиротворенное выражение, и она сразу изменилась, словно ожила. Казалось, что она вспоминает давно прошедшие времена: — Мое сердце было буквально переполнено любовью. Эдвард был моей жизнью.

— Эдвард? — испуганно спросила Элизабет.

— Ну конечно. Он был всем для меня. Когда он умер, я тоже не хотела жить. Мои вещи уже были упакованы, и я хотела только одного — уехать домой. Однако затем явился Гарольд и сказал, что мы должны сойтись. — Она пожала плечами, и вялая кожа на ее руках задрожала.

Элизабет поняла все. Эдвард, наверное, был первым мужем Марты. Он умер, а после этого она вышла замуж за Гарольда. Роберт когда-то рассказывал ей об этом, но скорее мимоходом. Да и Элизабет никогда этим не интересовалась в такой мере, чтобы расспрашивать подробнее. И вдруг у нее возникло подозрение:

— Роберт был сыном Эдварда?

— Конечно нет. — Марта широко улыбнулась, словно услышав удачную шутку. Выглядело это ужасно, потому что ее губы были сухими и потрескавшимися, а зубы — пожелтевшими.

— Момми, — захныкал Джонатан. Он схватил Элизабет за подол платья и стал дергать его. Затем он поднял руки к ней: — Джонни на ручки!

Она взяла малыша на руки, посадила его к себе на бедро и с отсутствующим видом поцеловала в щеку, а он в это время залез рукой ей в волосы.

— Однажды ночью, — с застывшей улыбкой доверительно сказала ей Марта, — я пережила страшный позор. Тогда не прошел еще и год со дня смерти Эдварда. Я как раз занималась тем, что продавала все. Плантацию, долговые договоры наших работников, весь урожай. Просто все. Чтобы иметь возможность уехать домой, в Англию. Гарольд сказал, что я должна не уезжать, а выйти за него замуж. Наши земли находились рядом, и он посчитал, что мы хорошо подходим друг другу. Но я сказала «нет», я во что бы то ни стало хотела вернуться домой. И вот однажды ночью пришли мужчины. Их было трое. Двое ирландцев и один шотландец, беглые долговые работники. Они набросились на меня. — Марта засмеялась, и ее смех прозвучал так, как будто бы по дереву заскрипел песок. — Это продолжалось всю ночь, пока они не насытились мною.

Марта умолкла и посмотрела на свое отражение в зеркале затуманенными глазами.

— После этого я приняла решение выйти замуж за Гарольда. Из-за позора. И потому, что жизнь продолжалась. И потому, что он так хотел.

Она стала тихонько напевать себе что-то под нос.

— А потом появился Роберт. Он уже в колыбели был плохим. Это было у него в крови. В его чужой злой крови.

— О боже, — потрясенная признанием свекрови, прошептала Элизабет. Она со страхом смотрела на отражение Марты в зеркале. — Я думала, что ты любила Роберта!

— Я всегда любила только Эдварда. О, как сильно я его любила! — Марта стала раскачиваться взад и вперед.

— Но, когда Роберт умер…

— Тогда я оплакивала Эдварда. И тот позор, который случился со мной после его смерти. Я просто использовала возможность выплакать всю свою душу, понимаешь?

Джонатан стал нетерпеливо шлепать обеими ручонками по лицу Элизабет.

— Момми, Джонни кушать.

— Да, — машинально сказала она. — Сейчас мы пойдем в кухню. Роза обязательно приготовит нам что-нибудь. Тебе тоже надо поесть, — добавила она, обращаясь к Марте. — Ты, конечно, проголодалась.

— Я хочу лауданум, — жалобно пробормотала Марта.

— Ладно, посмотрим, — уклончиво ответила Элизабет. И, безо всякой связи с предыдущим, добавила: — А Гарольд знал, что Роберт не его… — Она осеклась на полуслове, потому что какой-то непонятный страх помешал ей.

Марта приложила палец к губам.

— Тсс, об этом говорить не будем. Нам нельзя выдавать эту тайну. Никогда.

Джонатан, заметив жест Марты, тоже прижал свой пальчик к губам:

— Тсс.

Марта взглянула на малыша так, словно увидела его в первый раз. Затем она взяла Элизабет за руку и сжала ее с неожиданной силой.

— Марта… — испуганно пролепетала Элизабет.

— Тихо. Слушай меня внимательно. — В пронзительном взгляде Марты, которым она смотрела на нее, читалась настойчивость. — Тебе нужно как можно быстрее убраться отсюда. Не медли.

— Но почему…

— Не медли, — повторила Марта. Ее хватка ослабела, она отпустила Элизабет и снова уставилась перед собой ничего не выражающим взглядом.

Элизабет, неприятно пораженная словами свекрови, смотрела на нее с удивлением и беспокойством. Она не знала, что сказать. А потом вдруг почувствовала необъяснимый страх.

Постоянный плеск волн о борт корабля казался Фелисити тиканьем гигантских часов, которые немилосердно отсчитывали оставшееся время. Волны беспрерывно подкатывались снова и снова, одна за другой, бились о борт корабля и двигали его, словно желая напомнить о том, что пора торопиться. Никлас, в голосе которого звучала неприкрытая настойчивость, напомнил Фелисити, что ей пора одеваться. Тот единственный час, который он пообещал ей, пробежал слишком быстро.

— Если я сейчас не выведу «Эйндховен» из гавани, мне угрожает опасность попасть прямо под пушки вашего военного флота.

— Это не наш военный флот, — возразила Фелисити, борясь со своей измятой пропотевшей рубашкой. Она сидела на краю альковной кровати, еще разгоряченная от последнего любовного акта, и была готова на все, лишь бы не отпускать от себя мужчину своего сердца.

— Как бы там ни было, они обстреляют нас и отправят на дно моря, поэтому я должен отплывать, причем как можно быстрее. Любовь моя, мне очень жаль.

Фелисити начала плакать. Она не могла поступить по-другому, хотя клялась себе, что не будет вести себя, как плаксивая девица.

— Почему ты не можешь взять меня с собой?

— Это невозможно, ты же знаешь. — Никлас обнял ее. — Но я вернусь, это я тебе обещаю.

— Но когда же? — всхлипывая, спросила она. — Если ни одному голландскому кораблю нельзя больше причаливать к острову, то это значит, что дорога сюда закрыта тебе на вечные времена!

— Я найду возможность. — Он поцеловал ее в пробор и прижал к себе. — Если я на протяжении следующего года не вернусь сюда, то ты просто приедешь ко мне.

— Ты имеешь в виду, в Голландию? — с сомнением спросила Фелисити.

— Совершенно верно. В Амстердам.

— Но… как же я буду там жить?

— Как мэфроу[24] Вандемеер.

— И кем я тогда буду? — испуганно осведомилась она. — Такой, как сейчас? Твоей… метрессой? Содержанкой?

— Нет. Моей супругой. Я хочу жениться на тебе.

— Ох… — Фелисити откинула голову и внимательно посмотрела ему в лицо, небритое и заспанное, с тяжелыми от недостатка сна веками.