С этими словами он повернулся и оставил Юджина стоять на месте.

Деирдре отвернулась, когда увидела возвратившихся в лагерь мужчин. Она с трудом переносила их вид, эти грубые красные лица, агрессивные жесты и кровь, которая все еще была на их телах после убийств. Их окружала аура насилия. В их злых голосах звучало недовольство, вызванное тем, что в этот раз все прошло не так, как им хотелось. Деирдре слышала не все, когда они отчитывались перед своим предводителем, однако речь, очевидно, шла о том, что нескольким людям удалось ускользнуть от них по дороге в Бриджтаун и, кроме того, им оказали ожесточенное сопротивление, убив двух человек из группы и одного тяжело ранив. Последнего они вынуждены были оставить лежать там, потому что он задерживал бы их продвижение на обратном пути.

Акин, чернокожий из племени йоруба, огромного роста здоровяк, который командовал всеми повстанцами в этой местности, воспринял сообщение равнодушно. Теперь, как он объяснил своим людям, это уже не играет никакой роли. Предстоит большое сражение. Сейчас главный вопрос заключается в том, когда именно к ним подтянутся первые вооруженные отряды.

По тому спокойствию, которое сквозило в его поведении, Деирдре сделала вывод, что Акин знал об этом давно. Возможно, это как-то было связано с барабанным боем, недавно раздавшимся снова после того, как он молчал два дня. Теперь, казалось, глухой рокот барабанов опять доносился со всех сторон, то приближаясь, то стихая, словно гипнотический зов какого-то чужеродного живого существа. Белые люди, которых немало насчитывалось среди повстанцев, воспринимали его как дьявольское колдовство. Старого мужчину, всегда находившегося рядом с Акином, белые называли колдуном, и если бы на то была их воля, они предпочли бы видеть его мертвым, потому что испытывали страх, когда он, бормоча что-то себе под нос, бросал на землю свое ожерелье из ракушек, чтобы потом уставиться на него неподвижным взглядом.

Целая группа долговых работников уже отделилась от остальных повстанцев. Они пошли в северном направлении, намереваясь захватить там лодку или корабль, чтобы сбежать на один из соседних островов. Если их поймают вместе с чернокожими, как объяснил Деирдре один из них, это может кончиться тем, что придется разделить их судьбу. А чернокожих, вне всяких сомнений, обязательно повесят, это так же точно, как «Аминь» в церкви. Деирдре посмотрела на четки, которые она намотала себе на пальцы.

«Аве Мария, — молилась она про себя, держа маленькую теплую жемчужину между большим и указательным пальцем. — Gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieiubus, et benedictus fructus ventris tui, Jesus»[31].

Вдруг на нее упала чья-то тень

— Ну, сладкая куколка, — сказал здоровенный, дикого вида шотландец со следами оспы на лице и похотливой ухмылкой, которая напугала ее, — может быть, сотворишь маленькую молитву для бедного раненого бойца?

Он с наигранным призывом к сочувствию показал свою руку, простреленную пулей. Кое-как перевязанная рана действительно имела ужасный вид, однако он, казалось, не очень-то обращал на нее внимание. Как и многие из беглых долговых работников, он был крепким парнем, одним из тех, кого принудительно сослали сюда в наказание по штрафному контракту. Ветер, усилившийся в последние часы, донес до нее его запах — отвратительную смесь пота и вонючего жира, которым он намазался для защиты от комаров.

«Santa Maria, — продолжала она поспешно молиться про себя. — Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, Nunc et in hora mortis nostrae. Аmen»[32].

Она перекрестилась и уже хотела встать с камня, на котором сидела, однако шотландец положил свою тяжелую руку на ее плечо.

— Куда же ты собралась, куколка? Давай чуть-чуть помолимся вместе.

— Оставь ее в покое! — Позади шотландца появился один из ирландских долговых рабочих.

Его имя было Иан. Как и Деирдре, он раньше работал у Данморов.

— Ты же видишь, что не интересуешь ее.

— Откуда тебе это знать, сопляк? — Шотландец, готовый к нападению, агрессивно уставился на младшего по возрасту ирландца, к тому же бывшего значительно ниже его ростом.

— Никаких ссор! — крикнул им Акин.

Предводитель повстанцев встал с лежавшего на земле ствола, на котором сидел. Его лицо цвета черного эбенового дерева со шрамами на щеках ничего не выражало. Мощная голая грудь блестела в свете последних солнечных лучей. Его правая рука лежала на рукояти мачете, которым он, как шотландец уже лично видел, за менее чем минуту мог убить нескольких мужчин, несмотря на то, что те были вооружены. Акин был быстрым и ловким, как хищное животное, и во владении мачете знал такие приемы, которые здесь никогда не видели. Никто не решался возражать ему. Тот, кто больше не хотел подчиняться Акину, должен был уйти, причем немедленно, иначе его ждала неизбежная смерть, потому что йоруба не терпели предателей в своих рядах. Человек, однажды поклявшийся служить их кровавому богу, должен был следовать ему до самой смерти.

Шотландец презрительно сплюнул, скривился, но все же отступил. Когда он заметил, что старый Абасс, который сидел на корточках немного поодаль, как-то странно смотрит на него, шотландец открыто сделал знак, который должен был защитить его от злого взгляда.

Деирдре, не обращая на них больше внимания, облегченно вздохнула и благодарно улыбнулась Иану. Еще легче на душе стало у нее, когда сразу же после этого наконец появился пастор Эдмонд. Он сразу же заметил, что здесь произошла какая-то ссора, и озабоченно поглядывал то на одного, то на другого. Однако мужчины, отвернувшись друг от друга, уже расселись вокруг костра, где на вертеле жарились несколько кусков недавно убитого дикого кабана. Наверное, это был их последний мирный ужин, во всяком случае в ближайшее время. А может, им уже никогда не доведется вот так сидеть у огня в ожидании лакомых кусков. Все они знали, что этой ночью им придется противостоять тяжеловооруженным, хорошо обученным и готовым на все противникам. Некоторые считали, что было бы лучше снова спрятаться и собрать вокруг себя новых сторонников, однако Акин заявил, что время ожидания прошло и что его решение окончательное и бесповоротное.

— До завершения большого шторма все закончится, — объявил он еще утром, — и исход битвы будет решен.

Это символическое заявление признали все. Это значило, что так пророчествовал старый Абасс.

Деирдре ненавидела саму мысль о том, что должно произойти кровопролитие. Она уже говорила об этом с Эдмондом, которого тоже не радовало такое развитие событий. Однако и он не знал, как можно избежать столкновения. Если бы священник попытался призвать Акина или остальных мужчин к миру, посоветовал бы поступить по-христиански — подставить их врагам другую щеку, вместо того чтобы следовать предрассудочным видениям, он бы наверняка услышал в ответ издевательский смех. Поэтому Эдмонд даже не собирался предпринимать такую попытку. Эти люди не хотели ничего, кроме свободы, поэтому они убивали каждого, кто мешал им на пути к цели. Больше всего кроткому Эдмонду не нравилось то, что повстанцы разбили свой лагерь возле его часовенки. Еще в прошлом году, когда Эдмонд ушел в леса, он с трудом нашел для себя одно из самых безопасных и малодоступных мест в джунглях, чтобы соорудить там церковь, спрятанную в непроходимых холмах центральной части острова. Его временное жилище, расположенное вдали от ближайших поселений, стало пристанищем для немногочисленных беглецов, которых он посвятил в свою тайну и крестил. Здесь преследуемые и угнетенные люди нашли защиту и одновременно — утешение Господне посредством одного из его служителей. А теперь это тихое мирное убежище превратилось в пороховую бочку, готовую взорваться в любой момент.

Деирдре, взглянув на Эдмонда, показала глазами, что хочет поговорить с ним. Вскоре после этого она покинула лагерь и стала ждать его на краю ближайшего ущелья. Девушка глубоко вздохнула, когда его худощавая долговязая фигура появилась за одним из огромных деревьев и стала приближаться к ней. Сердце Деирдре вдруг забилось сильнее, и девушка задумалась, вызвано ли ее волнение смелым предложением, которое она хотела сделать ему, или же, скорее, тем, что его облик, как и всегда, вызвал в ней томление, против которого она была бессильна, несмотря на все молитвы. Деирдре знала, что не имеет права своей женственностью вводить его в искушение, потому что он был человеком Божьим, однако ей мучительно хотелось, чтобы он видел в ней женщину. Иногда ей казалось, что он так и делает, однако потом, когда она робко искала его взгляд, Эдмонд упорно смотрел куда-то в сторону.