Или, может, это и есть свобода? Ведь это именно он решил, что Муром не пойдет больше с Глебом Рязанским. Ни дружба с Романом, старшим сыном Глеба, ни то, что отец всю жизнь держался с Глебом вместе, ни то, что они дальние родственники, ничто из этого не могло заставить Павла выступить вместе с половцами, чтобы разорять Владимирскую землю. Глеб с половцами тогда разграбили Боголюбово - все, что осталось от замка князя Андрея после того, как опечаленные горожане похозяйничали в усадьбе своего убитого злодеями любимого князя., Глеб Рязанский называл князя Андрея своим старшим братом. Но это не помешало ему возами вывозить золотые потиры и оклады икон из церкви Рождества Богородицы, которую с таким старанием украшал бесценным жемчугом, золотом и финифтью князь Андрей. Вот она, людская верность! И все это со словами о защите наследников якобы по праву - Ростиславичей.

***

   К обеду следующего дня Давыд подошел к первой деревне уже на Рязанской земле. Через нее шла наезженная дорога, мокрая после недавнего дождя. Давыд с небольшой охраной остался на пригорке у леса, будто бы всем командуя, но на самом деле, чтобы не мешать Миляте.

   Тот велел своему сыну Якуну взять часть дружины и обойти деревню. Сам возглавил второй отряд. Потом по сигналу рожка два отряда с двух концов вошли в деревню. Давыд увидел, как гриди входят в ближайшие избы, выгоняя из них людей. Кого-то пнули обратной стороной копья, и он растянулся на пороге. Бабы заголосили, дети заплакали.

   Давыд слышал, как в плач вливались все новые голоса все дальше от начала деревни, и по этому нарастающему вою понимал, как продвигается отряд. Сам он застыл в седле и только надеялся, что его лицо не выдает того смятения, которое царило у него внутри: он был в ужасе. Да, он понимал, что если Великий князь Всеволод собрал столько воинов, то вряд ли они пройдут по Рязанской земле с миром, но он представлял себе, что Роман с братьями тоже соберут войско, Всеволод их победит в славной битве, ему, Давыду, тоже удастся себя показать...Но вот что они будут просто ... да, грабить, другого слова для этого нет у христианина, он как-то не думал.

   Баб согнали в одну толпу, мужиков в другую. Им позволили взять с собой немного - лишь то, что можно унести, зерно из амбаров (жатва только недавно закончилась) грузили на телеги, к телегам привязывали коров. Дьяк деловито пересчитывал добро, отмечая на бересте каждую не то что корову, а даже козу. Найденное серебро ссыпали в бочонок: деревня была не из самых бедных - лежала на дороге из Владимира в Рязань, через нее ходили купцы, а купцам тоже есть-пить надо, вот часть товара и оседала у местных. Выгнав всех людей из домов, по дворам пошли отроки с факелами и спокойно, деловито поджигали деревню.

   Когда языки пламени стали заметны там, где они стояли, в толпе пленников заголосили, вой и плач слились в одну режущую слух ноту.

   Давыд увидел, что к нему пробираются шестеро дружинников, из которых двое держат за руки Демьяна. Под его глазом разливался свежий синяк, а костяшки правой руки были разбиты в кровь.

   Давыд решил было, что кто-то все-таки стал сопротивляться, но Демьян хмуро пояснил:

   - Это я Якшу отделал.

   Якша, был гридином Давыда из младшей чади, как и Демьян. Это был сороколетний унылый детина с гнилыми зубами, которого никто не любил. Но не до такой же степени, чтобы бить его прямо в походе? Не дожидаясь вопросов, Демьян стал рассказывать:

   - Велели двор поджечь, думаю, надо проверить, не осталось ли кого, а то некоторые бабы в подклети детей попрятали, не взять бы греха на душу. Захожу в избу, а там девка валяется, ногами сучит, Якша ей подол на голову намотал, чтоб не слышно было, придушил, ну и того этого...

   И замолчал, предполагая, что уже и так все ясно. Как было прекрасно известно Давыду, Демьян не был зерцалом добродетели, и заповедь "не любодействуй" нарушал часто и с удовольствием. Но будучи парнем веселым и смазливым, редко встречал отказ, а встретив, пожимал плечами и находил другую, посговорчивей, и искренне полагал, что только так и надо. Как и Давыд, он в подобном походе был в первый раз, и видимо, ему тоже было тошно, тем более что, если Давыд сидел себе на лошади и только глядел, то Демьяну-то как раз и надо было жечь дворы и отнимать добро.

   Но вот насильничать приказания не было, так что он со всей силы дал ногой в морду пыхтящему на четвереньках Якше, чувствуя искреннюю радость человека, который наконец может сделать хоть что-то хорошее кроме плохого.

   Якша откатился, начал подыматься, Демьян попытался свалить его вторым ударом, но Якша уклонился, путаясь в спущенных портах, и с криком: "Ты, что, совсем сдурел?!", засветил Демьяну в глаз, тот в долгу не остался, и ободрал кулак о его зубы. Девка, поскуливая, забилась в угол, натягивая подол до пят. Потом, видно, сообразила и, ужом проскользнув мимо дерущихся дружинников, выскочила из избы. Разняли их закончившие поджигать соседний двор Милятины гридни и привели на суд князя.

   Якша держался уверенно, ведь закон на его стороне: если окровавленный человек придет на княжий двор, то князь должен наказать обидчика и взыскать виру в свою пользу и возмещение побитому. Тут двора нет, но это неважно. Если б Демьян принялся отпираться, было б хуже, из свидетелей - только девка, а она вряд ли станет говорить, но этот дурачок сам признался, что ударил, так что теперь виру будет платить как миленький. Только вот князь стал спрашивать о всякой всячине, к делу совершенно не относящейся. А была ли в избе девка, а правда ли, что она с ним лечь отказывалась. Да конечно отказывалась, с ними известное дело - всегда говорят "нет", даже когда сами хотят-мочи нет. Правда ли, что он ее опрокинул и насилил? А что? Это ж законная добыча! Коровы и зерно - князю, люди тоже на его землю жить пойдут, а от этого у Великого князя не убудет, да и у девки - тоже, он так молодому князю и сказал.

   Дружинники вокруг гоготали:

   - Якша у нас да, не промах!

   - Давай, подробнее рассказывай! Какая она? Русая или рыжая?

   - Да и князь у нас молодец, такое развлечение устроил - никаких скоморохов не надо!

   Особенно развесил всех вопрос, не хочет ли Якша отказаться от уплаты возмещения за удар. С какой стати? Может, и щеку вторую подставить?

   Князь помолчал минуту и начал:

   - Дело об ударе совершенно ясное: Пусть Демьян даст мне гривну кун виры за свое поведение, и тебе гривну кун за выбитый зуб.

   Это решение было встречено несколькими одобрительными возгласами, впрочем некоторые кричали и в поддержку Демьяна - Якша почти никому не нравился, да и вопросы мордобития можно решить и без князя, в доброй драке.

   Якша щербато улыбнулся, но при следующих словах князя улыбка полиняла и слезла.

   - Вообще-то дело о насилии подлежит церковному суду. Но поскольку епископа тут нет, а закон совершенно ясен, и гласит следующее..

   И Давыд спокойным голосом явно наизусть произнес:

   - Если кто опрокинет боярскую жену или дочь, то за срам ей пять гривен золота, и епископу - пять гривен, а если меньших бор, то одну ей гривну золота, и епископу - одну, если же из нарочитой чади, то ей две гривны серебром и епископу - две, а если простой чади будет, то ей за срам двенадцать гривен кун, и епископу - двенадцать, а князь казнит.

   - Итак, ты дашь двенадцать гривен кун мне, чтоб я передал епископу, а еще ты сейчас со мной пойдешь, найдешь ту девушку, и при мне дашь ей за позор двенадцать гривен. Я потому и спрашивал, не отказываешься ли от возмещения за удар - если б отказался, то можно было бы считать, что княжье наказание уже совершил Демьян, но раз ты настоял на возмещении, тебя выпорют.

   Пока Давыд говорил, все молчали, но потом разом загомонили. Такое решение было немыслимым - пороть своего же гридя в походе, и за что? За какую-то девку?

   Ну, порка-то ладно, Якша порки не боялся. Но искать девку и при всех, при дружине, при поселянах... Да он ее и не узнает, в лицо-то не смотрел.

   И где взять две дюжины гривен? При себе у него было только оружие, конь, ну серьга в ухе, перстень, но ни коня, ни оружие же не продашь в походе. Давыд дал ему час на то чтобы найти денег, чтобы уплатить девке, и так уж и быть согласился потерпеть с епископской долей до возвращения - в Муроме Якше было что продать.

   Друзей у него не было, приятели, с которыми можно посидеть и выпить, были, но вот друзей, которые бы согласились дать взаймы, не нашлось - да и княжья немилость никому не улыбалась.

   Подумал Якша, подумал и пошел на поклон к Якуну Милятичу - Якша входил в его сотню. Поклонился и заложил ему коня - цена тому как раз была двенадцать гривен кун. Якун дал тому три гривны серебра - одна гривна серебра стоила как четыре гривны кун.

   Узнать бедную девку в толпе женщин не составляло труда - многие были с заплаканными лицами, но только одна - в разорванной и окровавленной по подолу рубахе. Увидев, что к ней приближается князь верхом и дружина, она напугалась, а разглядев среди воинов Якшу, и вовсе рванулась убежать. Ее удержали. Что ей говорил князь, она поначалу не понимала, а когда Якша стал подходить к ней, держа в руках серебро, и вовсе зарыдала и забилась. Тогда Давыд забрал серебро у Якши и отдал матери этой несчастной, сам при этом смущаясь и чувствуя себя виноватым.

   Многие его тоже считали виноватым, но не в том.

   Дьяк, посылая один из отчетов Великому князю, подробно описал количество полученного добра и упомянул в грамоте и эту историю. Дескать, молодой князь Давыд Муромский обидел суд церковный, и сам судил, а не зря Великий Владимир не велел ни князьям, ни боярам, ни судьям в суды церковные вступаться.

   На следующий день Павел Муромский читал две грамоты, одна от Миляты, гласила:

   Покланяние от Миляты к Павлу. А Давыдъ село поялъ. А добра несколько възялъ. А девку одну попортили. А Давыд виноватого сек и наказание положил как церковное.