Взяв отпуск в школе, Огнев вернулся домой. Первым делом он съездил в Луговатку. Там кормов тоже было недостаточно, но Шаров убедил членов правления, что надо помочь соседям: отдали стог клеверного сена и разрешили собрать кучи соломы с одного из массивов.

На дворе — февраль. Хотя солнце и повернулось в сторону весны, но зима своё возьмёт: будут ещё морозы. И не маленькие. До первых проталин — два месяца. Чем кормить скот? Обещают прессованное сено из Белоруссии, но пока его привезут — коровы могут околеть.

С городской мельницы доставили бус — мучную пыль. Из Узбекистана получили хлопковые жмыхи… А где взять грубый корм? Без него не обойтись…

В конторе заканчивали годовой отчёт, и по селу разнеслась тревожная молва: на трудодень причтётся по две копейки!.. Всюду роптали и спорили:

— При Макарыче было всё же лучше…

— Не говори. Забалуев довёл! Его вина!.. Покатилась телега под гору, не вдруг её остановишь, не сразу вытянешь…

— В Луговатке, сказывают, по рубль двадцать! Да хлебом — по полтора кило! В такой тяжёлый год! А у нас…

На работу выходило каких-нибудь тридцать человек. А тут ещё подоспели «крещенские праздники»… Более двух десятилетий прошло с тех пор, как гляденцы отказались от церкви. Теперь, кроме старух, мало кто вспоминал о ней. Но древние житейские привычки глубоко пустили корни в сердца людей и держались, словно сорняки за землю. Каждую зиму по всей округе разносилось: «В Глядене — престольный!». Из окрестных деревень съезжались гости, гулянка шумела не менее трёх дней. И нынче тоже наварили пива, наделали «давлёнки» из сахарной свёклы. Оправдывая старую пословицу «Кто празднику рад, тот накануне пьян», многие начали попойку за день до «престола».

В эту трудную пору появился незнакомый молодой человек с раздвоенной верхней губой, затянутой — после пулевого ранения — тонкой розовой кожей.

— Из города я, — представился он Огневу. — Секретарь парткома судоремонтного завода. Фамилия — Аникин. Звать Яковом…

Никита Родионович обрадовался приезжему. Они тотчас же отправились на одну из ферм.

Скотный двор когда-то был покрыт соломой. Нынче её скормили скоту, и сквозь жердяной потолок проникал снег. Пол покрылся мёрзлым навозом.

Водопой был на реке. От холодной воды коровы дрожали и, спотыкаясь, падали, как подрубленные. Их подымали девушки; поддерживая за бока, гнали во двор.

Там подхватывали под живот верёвками, привязанными к потолку. Кормушки заправляли мелко изрубленными берёзовыми ветками, сдобренными бусом.

Вера, отложив работу в сортоиспытательном участке, всё своё время проводила здесь. Аникин приметил её, узнав фамилию, просиял:

— Письмо вам есть… И с Трофимом Тимофеевичем мне надо поговорить.

Он навестил Дорогина в сумерки. Старик пригласил его в свою комнату. Гость причесал волосы и прошёл широким строевым шагом. Взглянув на косульи рога над кроватью, припомнил рассказ жены: «Первейший охотник!»

— Много раз от Гути я слышал, что вы знаете всё кругом на сто километров! Каждое, говорит, болото исходил вдоль и поперёк.

— Бывало когда-то. А вот годы укоротили шаг. Да и глаза притупились. Однако, отстрелял своё.

— Расскажите по старой памяти…

Той порой Вера читала письмо. Гутя пеняла ей:

«Худая ты, подружка. Неверная. Совсем меня забыла. Глаз не кажешь. А я соскучилась. Повидаться хочется, поговорить. Когда Яшу пригласили в крайком, я сказала: «Просись в наш Гляден». Вот он и поехал к вам, как командированный на спасение животноводства…»

Аникин расспрашивал старика о пойме реки, о ближних и дальних островах, о тех немногих логах, что ответвлялись от Жерновки. Дорогин рассказывал не спеша. Из его слов возникали живые картины, будто вчера он отыскивал уток и куликов, затаивался между кочек, поджидая журавлей…

Но вскоре выяснилось, что ни навыками опытного охотника, ни птичьими повадками Аникин не интересуется. Ему нужно знать одно: много ли кочек на болотах, которыми, к сожалению, не богат этот край?

Собеседники заговорили о скоте. У Дорогина от возмущения топорщились усы:

— Тяжёлое наследство осталось после Забалуева…

— А там, говорят, он с хлебом. И корм у колхоза есть.

— На новом месте его выручил лес, прикрыл от жары. В горах дождей всегда больше… А у нас — засуха. И второй раз замахивается.

— Неужели и нынче тоже?

— А вы посмотрите: зима легла на сухую землю. Ветер содрал снег с полей. Не к добру… Шаров подготовился исподволь, а наши хлопали ушами, делали всё по старинке. Вот и стукнуло нас сильнее всех. Трудно будет навёрстывать…

Вера перечитывала строчки из письма:

«У меня растёт дочурка… В детских яслях она — в ползунковой группе, а уже говорит: «Ма-ма»… К лету встанет на ноги. Может, привезём в гости к бабушке. Мне и самой не терпится. Завидую Яше: увидит наш родной Гляден, острова на реке, Чистую гриву… Много у нас хорошего, милого… А когда я дома жила, будто и не замечала…»

Хотелось за чаем расспросить о подруге, но Аникин сказал, что пообедал у тёщи, и, взглянув на часы, напомнил Вере: им пора — на партийное собрание…

На следующее утро два десятка подвод вереницей двинулись в поле. В передних санях, вместе с Аникиным, ехали Юра и Егор. Теперь это были почти взрослые парни. Но, рассказывая про Язевый лог, они с прежней ребяческой запальчивостью перебивали друг друга. Если один говорил: «Там кочки до колена», то другой прибавлял: «До пояса!» Юра считал, что их хватит на неделю, Егор спорил: «На две!»

— Они волосатые, как ведьмы!

— Ух, придумал тоже! Как снопы из осоки…

Чистая грива была серой. Голая земля потрескалась от морозов. Только возле зарослей полыни белел снег.

Спустились в Язевый лог. В середине его торчали высокие кочки. Сухая осока, в самом деле похожая на волосы, шумела под ветром.

Юра и Егор первыми выпрыгнули из саней и, схватив топоры, начали с размаху подсекать кочки, промёрзшие насквозь. Скрежетала сталь. Сыпались мелкие ледяные крошки.

Вера изо всей силы нагибала кочку, приговаривая:

— Так, ребята, рубить ловчее. Ещё разок! Ещё!

Она укладывала в сани срубленные кочки. На ферме их изрежут намелко, запарят и сдобрят жмыхами…

Прошло полдня, а подводы всё ещё не были нагружены. Не лёгкое дело! Успеют ли заготовить сегодня, сколько нужно на сутки? Завтра, в воскресный день приедут парни с завода — помогут.

Аникин осмотрел весь лог: на полмесяца хватит. А тем временем отыщут другой массив.

Он тоже взялся за топор. Сбросив пальто, рубил быстро и ожесточённо. Скот будет спасён. И эта трудная зима заставит подумать о многом, поучиться у тех, кто не склоняет головы перед засухой, а вступает с нею в борьбу и одерживает победы…

Яков прожил в Глядене до первых проталин. Сбережённых лошадей, коров и овец выпустили на увалы над рекой, где в полдень пригревало солнце.

Он думал о будущем колхоза. С полевыми работами поможет справиться МТС. А вот в животноводстве сложнее. Прежде всего, нужны дворы. Строить, строить и строить. А лесу нет. Да если бы и удалось достать в городе — не на чем вывезти… На прощанье сказал Огневу:

— Проси наряд на брёвна. А мы, речники, доставим вам целый плот. Даже два, три — сколько надо! Я добьюсь в пароходстве. Даю слово!

Во второй половине марта по утрам снег пахнет уже не свежим, как в октябре, а дряблым арбузом. В солнечные дни начинает пробиваться бодрящий запах оживающих почек на тополях и берёзах, а по берегам Жерновки на тальниках приоткрываются шелковистые султанчики вербы. Этот аромат — вестник весны — держится до ночи. И, пожалуй, в лиловые потёмки, когда село постепенно затихает и когда ещё не дымят на крышах трубы от второй топки печей, он ощущается сильнее всего.

В один из таких вечеров Катерина Савельевна вышла из коровьего хлева с подойником, над которым клубился лёгкий парок, и, почуяв вестника весны, остановилась посреди двора. Запрокинув голову, она посмотрела на сгустившуюся синеву высокого неба, где зажигались уже по-весеннему крупные звёзды. Хотя ещё держались ночные холода, но по всему чувствовалось, что где-то совсем недалеко в южных степях весна поборола зиму и теперь приближается к Чистой гриве. Но у Катерины Савельевны было зимно на душе. Опустив голову, она, одетая в добротную стёганку, зябко встряхнулась: