— Сразу и… свадьбу. Какой ты, право…

— А чего же ещё? Хватит — натосковались!

— Дай опомниться.

— Пойми, Верочка, из-за тебя с армией расстался…

Тягучий, скучный женский голос объявил по радио, что поезд, с которым предстояло ехать отцу, вышел с соседней станции.

— Ой, батюшки! — всполошилась Вера. — А я книгу ещё не купила.

— Не волнуйся, — сказал Семён и, раздвигая плечами пассажиров, пошагал к киоску. — Мы — в одну минуту. — Продавщицу попросил — Дай-ка, сестрёнка, что-нибудь завлекательное. Чтобы в дороге не дремалось.

Та предлагала один роман за другим. Семён брал книгу и, прочитав название, показывал Вере. Не подойдёт ли? А в ответ ему, чаще всего, торопливые жесты: нет, это уже не новинка!

— Папа любит читать мемуары.

— Найду, — пообещала продавщица.

В шкафу виднелась монография о Ползунове. Вера обрадовалась, — вот, как раз то, что отец давно спрашивает. Его интерес понятен: механик Ползунов здесь, в Сибири, изобрёл и построил первую в мире паровую машину! Эту книгу надо взять.

— Дайте нам ещё одну с мемуарами, — попросил Семён.

Вера посмотрела на него, но промолчала. Продавщица тоже посмотрела и, подавая книгу, подчеркнула:

— Вот и мемуары нашлись.

— «Пятьдесят лет в строю», — прочитал Семён. — Значит, про военных! Такие книги любят все.

Они поспешили в ресторан. Вера не шла, а бежала, часто постукивая тонкими каблуками туфель. Семён шёл за ней широким мерным шагом и издалека улыбался старику.

«Как снег на голову… — подумал Дорогин. — Ни раньше, ни позже…»

Дочь заметила тревогу в глазах отца и виновато покраснела.

Семён, щёлкнув каблуками, поздоровался.

Вера достала из-под стола кошёлку с продуктами и положила в неё книгу.

— Вместе выбирали, — подчеркнул Семён. — Если не понравится — ругайте обоих. А вот эта от меня, — показал вторую книгу и тоже положил в кошёлку.

Мимо окон, отпыхиваясь, шёл паровоз, казалось уже не вёл, а сдерживал длинный поезд, составленный из новых голубых вагонов.

— Поедете в цельнометаллическом. Красота! — Семён подхватил чемодан Трофима Тимофеевича и раньше всех двинулся на перрон. — Надо успеть захватить нижнюю полку. Будет удобно, как дома на кровати…

«Говорун! — отметил Дорогин. — По языку, однако, в отца пошёл?».

Свободных нижних полок не оказалось. Семён, заглядывая в каждое купе, два раза пробежал с чемоданом из конца в конец вагона.

Трофим Тимофеевич стоял в коридоре. До него донёсся разговор:

— Слушай, браток, у нас тут старикан погрузился. На курорт направленный. Ему вздыматься трудно. Уступи местечко.

«Зачем он так? — думал Дорогин. — В пути всё утрясётся…»

Но останавливать Семёна было поздно. Выглянув из дальнего купе, он позвал:

— Сюда, папаша! Место — красота!

Старик поморщился. Вера сказала:

— Правильно делает: тебе можно ехать только на нижней полке.

Вслед за отцом она вошла в купе и поставила кошёлку. На противоположной нижней полке мальчуган с белыми кудряшками сказал матери, полнолицей женщине:

— Яблочками пахнет! Сходи на станцию — купи.

— Зачем ходить? Яблоки — вот они! — Трофим Тимофеевич нагнулся, достал два яблока и подал мальчугану, — Пробуй. Маму угости.

Мать, открыв сумочку, спросила:

— Сколько вам за них?

— За подарки не платят, — сказал Дорогин.

— Знаете, мы ехали по тайге. За окном — леса и леса. На станциях — запах сырых брёвен, пихтовой коры да хвои. Мы накупили кедровых шишек и орехов. Хотите? — Женщина взяла со стола три шишки и предложила всем. — Берите, берите.

— Я соскучился по орешкам, — отозвался Семён, принимая шишки.

Мальчуган грыз яблоко. От кисловатого сока щёки его порозовели.

— Вкусное? — спросил Трофим Тимофеевич и пообещал — Будешь получать каждый день. Да, да. У нас яблоки свои.

Семён пошёл к проводнику, чтобы попросить постель, и задержался.

Перед расставанием полагалось посидеть. Вера опустилась рядом с отцом. Он внимательно посмотрел ей в глаза.

— За меня, папа, не волнуйся. Всё будет хорошо. — Дочь тронула его холодную морщинистую руку. — Отдыхай спокойно, лечись. Приедешь на место — сразу дай телеграмму. Ладно? Я буду ждать.

Проводив поезд, в котором уехал Трофим Тимофеевич, Семён подхватил Веру под руку и, нагнувшись, прошептал:

— Вот мы и вместе! И хорошо, что одни!

Девушка, слегка отстранившись, посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Ну да! — подтвердил Семён. — Никто не помешает.

— Для меня отец никогда не будет помехой.

— Я не об этом. Сам папашку с мамашкой тоже люблю. Может, не меньше твоего…

Они вышли на обширную площадь. Дул холодный сырой ветер, и люди спешили разойтись по домам. Сёма с Верой шли медленно. Он крепко прижимал её локоть и горячо шептал:

— Я рвался к тебе, как бешеный. Даже рассказать невозможно. Меня не соглашались отпускать, хотели оставить в кадрах. А я своего добился. Сейчас без ума от радости!..

А девушка посматривала на него с неприятным ей чувством насторожённости, от которого она старалась избавиться. Вера объясняла себе это чувство тем, что, после столь долгой разлуки, они провели вместе всего лишь несколько минут и не успели приглядеться друг к другу. Конечно, в её груди разгорится доверчивая радость.

— Давай сразу махнём домой, — предложил Семён.

— Ночь тёмная, — простодушно возразила Вера.

— А нам свет ни к чему! Без него даже лучше…

— Ой, нет, нет.

— Ладно, переспим тут. Завтра пошатаемся по городу…

Грубые словечки испугали Веру. Да и «шататься» без дела она не привыкла. В городе обычно куда-нибудь спешила: дел оказывалось много, а времени не хватало.

— Накупим всего для гулянки! — продолжал Семён. — Чтобы гости, как говорит мой папашка, бровями пол подметали…

На аллее городского сада они остановились. Вон клён — свидетель их разлуки.

— Помнишь, дорогуша?

Конечно, она не могла забыть той минуты. Много раз проходила здесь и смотрела на клён; повторяла стихи, которые тогда ей хотелось услышать от него:

А Сёма на прощанье к чему-то заговорил, что он — «ревнючий». Чего доброго, сейчас напомнит об этом да примется расспрашивать: с кем встречалась? с кем плясала?.. Нет, нельзя рассказывать о тех зимних вечерах в садовой избушке, — начнёт допытываться: что за парень Вася Бабкин? какой из себя? А ведь она не может сказать ничего плохого. Ни одного слова. Только хорошее! Сёма надуется… Это, конечно, нехорошо: утаила. Но что же делать? Недавно решила — все начистоту. А сейчас, — сама не знает отчего, — не может вымолвить слова.

— Ты о чём-то ещё замечталась?

— Нет… ни о чём. Просто так…

— Ну и ладно. Сошлись наши дорожки у этого клёна! Красота!

Когда миновали сад, Семён повернул к ресторану. Но Вера, боясь, что он будет настойчиво угощать вином, отказалась.

Конь стоял на заезжем дворе колхоза. Семён не знал квартирной хозяйки. Вера проводила его туда и познакомила с Егоровной, сутулой женщиной, с острым подбородком и красным носом; попросила её присмотреть за конём, а сама собралась на ночёвку к своим знакомым. Семён уговаривал остаться. Егоровна уступала ей свою кровать, стоявшую не в горнице, где обычно ночевали колхозники, а в кухне за печкой, но Вера и на это не согласилась. Семён насупился. Ему помнилось, раньше она не была такой упрямой. Характер показывает! А с покладистой женой жизнь, говорят, идёт легче. Пусть-ка она сразу почувствует, что и у него тоже есть норов. И он не пошёл провожать её. Даже на крыльцо не вышел.

На дорожку всё же дал горсть орешков, которые сам нашелушил из кедровых шишек.

Вере показалось, что орехи пахнут табаком. Это от пальцев Сёмы. Они у него жёлтые, просмолённые дымом. Курит он напрасно. В её семье табаком никто не баловался. Она всегда дышала чистым воздухом. Но к табаку, наверно, можно привыкнуть?