Я стряхнул головой. Я должен вернуть ее назад. У меня была идея, как сделать это, спасибо Эрин, сказавшей кое—что. Но только одна. И если она не сработает...

Я сжал руль. Нет, это сработает. Этого достаточно. Потому что я не знаю, как буду жить при другом исходе. И если это не сработает, Алоны больше не будет. 

Превышая ограничения по скорости, я проезжал знакомые улицы и пролетающие мимо меня достопримечательности на своем пути к Граундсборо Хайд.

У меня было лишь единственное верное предположение: если Алона все еще была моим духом—проводником, как сказала Эрин, и она вернулась в форме духа, то я мог бы "призвать" ее к себе. Теоретически, я мог бы призвать ее в любое место, но мертвые, которые отвечают, в конечном итоге неистово / против своей воли всегда затягиваются в места своей смерти. Вызвав ее от туда, могло бы обеспечить достаточно напряжения, чтобы вытянуть ее назад из того места, где она исчезла. Возможно, можно было бы попробовать вызвать ее во время ее смерти, но не было никакого способа, которым я мог бы заставить себя ждать почти целый день до 7:03.

Несмотря на все мои усилия, чтобы сосредоточиться на положительных мыслях, мой разум создавал образы, что я сижу на обочине рядом с пятном на тротуаре, где она умерла и зову ее ... и ничего не происходит.

Я покачал головой, отодвигая эту мысль. Нет, она была сильной. Она должна была быть в порядке. Она до сих пор жива. Ради всего святого, Алона же была отправлена обратно от света. Разве такому суждено произойти, чтобы положить конец таким образом. Это не могло быть правдой. Это не имеет смысла.

Крошечный голосок в моей голове напомнил мне, что в дополнение ко всему, чтобы быть несправедливой, жизнь могла также быть бессмысленной. Испорченной. Как мой отец, убивший себя без малейшего намека на то, что тот день мог бы отличаться от какого—либо другого обычного дня. В какой—то степени я надеялся, что было бы лучше, если бы он попытался предупредить нас, даже если бы мы поначалу не придали его словам никакого значения. Тогда, по крайней мере, это возможно казалось бы более логичным. Или, возможно, это просто заставило бы мою мать и меня чувствовать себя хуже, за то, что мы не понимали, что он пытался сказать.

Так или иначе, в один день, он просто исчез. Так быстро, что казалось, будто воздух должен был ворваться, чтобы заполнить вакуум, где он когда—то стоял, чистил зубы, спал …

Я больше не мог потерять кого—то еще, даже без шанса попрощаться. Не снова. Не ее.

— Ну же, Алона, не делай этого со мной, пожалуйста, — пробормотал я, а затем остановился, закрывая рот в страхе, потому что эти слова считались призывом.

Но если так оно и было, сиденье пассажира рядом со мной оставалось пустым. И мое сердце рухнуло вниз.

Я заставил себя сосредоточиться на дороге впереди себя, смутно сдерживая дрожь, — пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — высчитывая секунды.

Школа, наконец, отдалялась, и я с трудом продвигался к входу охраняемых теннисных кортов, где шины Доджа издавали визг на перегретом асфальте.

Я переключил коробку передач на парковке и распахнул дверь, спотыкаясь в спешке. Дети на теннисном корте — пара мальчишек, казалось, были слишком юны, даже для первокурсников — прекратили бить по мячу по кругу, чтобы посмотреть как я бегу.

Проблема заключалась в том, что прошло уже четыре месяца, с тех пор как умерла Алона. Больше не было каких бы то ни было признаков произошедшего насилия, жизни, которая закончилась где—то здесь, на двойных желтых линия.

Это было здесь, ближе к углу, или дальше вниз по улице? Внезапно, я осознал, что не был уже так уверен, и зашагал взад и вперед посреди дороги, отчаянной разбираясь в этом.

Проезжающая машина засигналила мне.

— Эй, ты в порядке? — крикнул один из детей.

Я проигнорировал все это, зная, что мои глаза сейчас жалили слезы, скатываясь вниз от моего подбородка и капая на желтую линию, которую я так пристально изучал.

Я сильно ударил рукой по своему лицу. Приди в себя. Она в порядке. Эрин захватила тело Лили, таким образом, она — та, кто теперь в круговороте всего этого. Алона должна быть в порядке. Боль в моей груди говорила мне, что даже я не верил этому.

В Ордене было сказано, что двое из них станут зависящими друг от друга. После месяца в теле Лили, уАлоны было достаточно энергии, чтобы подольше продержаться самостоятельно?

Это вопрос, у которого только один вариант ответа. Я сделал глубокий вдох, подавляя ком в горле. Я ничего не потеряю, если попытаюсь, кроме надежды на то, что она вернется. Если она не ответит сейчас, я продолжу вызывать ее. Но что странно, ее энергетический уровень в этой ситуации обязан был увеличиться, но стремился вместо этого к нулю.

Еще одна машина подрезала меня, ее водитель сигналил и кричал через опущенное окно.

"Правильно, хватит тормозить", — сказал я себе. Надо пробовать сейчас, пока кто—нибудь не остановился и не столкнул меня с дороги. Или не вызвал копов.

Но чувствовал я себя так, словно разматываю бинт задолго до того, как рана заживет.

Я, наконец, выбрал место, представив его по памяти, и закрыл глаза.

Я представил Алону такой, какой я увидел ее в первый раз после ее смерти. Преследующей живых в красных спортивных шортах и белой футболке, в которых она умерла, ее лицо пылало гневом и болью из—за друзей, отвернувшихся от нее, едва прошло несколько дней. То, что она втянула меня в дело с директором Брюстером, помогало мне пока я более или менее мог им управлять.

Шелк ее волос струился на кончиках моих пальцев, когда мы сидели в кустах у особняка Гибли. Как она отказывалась, принимать жалось или помощь, несмотря на то, что у нее не было выбора. Просто то утро, когда она стояла передо мной в новой одежде, с новым, созданным ей имиджем, наклонив голову с той хрупкой улыбкой.

До меня только сейчас дошло, что хотя тогда она ничего не сказала, ей нужно было мое мнение. Мое одобрение... Нет, моя признательность.

Ей не нужно было. Не в ее стиле. Но я не говорю, что ей не понравилось бы иметь это. Дух или нет, она все еще человек. И все, о чем я беспокоюсь, моя слишком сильная реакция и ее значение для меня.

Я сильнее сосредоточился, направляя на свои мысли весь страх и гнев. Я пожелал, чтобы она появилась.

— Ты мой дух—проводник, — сквозь стиснутые зубы произнес я, — Ты обязана появляться, когда я зову тебя. Иди сюда. Прошу, пожалуйста.

Последнее слово звучало почти умоляюще, и мне было плевать. Это не для Алоны, а для кого—то, кто может услышать. Богу. Свету. Кому—то , кто управлял всем, кому—то, кто мог бы услышать меня.

Пожалуйста, не делай этого. Не присылай ее ко мне, чтобы затем забрать. Пожалуйста, не надо. Просто не делай этого. Пожалуйста. Она нужна мне.

Я продолжал повторять эти слова раз за разом, отдаленно заметив, что дети возобновили свои игры и одна или две машины проехали мимо меня.

Я продолжал до тех самых пор, пока не почувствовал странный сдвиг в воздухе, как будто бы мир обернулся вокруг меня, вода отекла камень.

Я открыл глаза, и Алона — или же ее очертания, — стояла в нескольких футах от меня, глядя вокруг себя с испуганным выражение лица.

Я выдохнул. Слава Богу.

Но этот короткий миг головокружительного облегчения быстро испарился, сменившись растущим чувством паники. Она не была плотной, какой должна была быть. Я мог видеть сквозь нее. Впервые, она выглядела как обычный призрак, по крайней мере, как их чаще всего показывали по телевизору и в кино.

Нет, нет. Плохо. У нее было не достаточно энергии, чтобы появится полностью.

— Скажи, что—нибудь хорошее! — крикнул я ей, борясь с желание схватить ее и удержать. Я не был уверен, что произойдет, что я сделаю, если мои руки пройдут сквозь нее.

Ее губы двигались, формируя слова, но не прозвучало ни звука и ее глаза широко распахнулись. Она знала, что что—то было не так. Она посмотрела вниз на себя, ее светлые волосы соскользнули вперед через ее плечо, когда она вобрала в себя степень ее небытия. И когда она подняла голову и посмотрела на меня, слезы блестели в ее глазах. Она сделала глубокий вздох и расправила плечи, прежде чем медленно поднять руку и повернуть ее ладонью вперед. Стоп ... или прощай.