Детские воспоминания овладели мной.

– О, сэр!.. С лампой совсем не страшно… А я мальчишкой спускался с Эдом без лампы.

– Оставьте, Сэм, – отмахнулся от меня Добби.

– Слово чести, сэр! – воскликнул я. – Лазил в шахты Патрика и у горы Девы. Только…

Тут я запнулся.

– Только не бывал в Длинном Хоботе? – усмехнулся Добби. – Хм… А я как раз туда и отправляюсь.

Я вспомнил о Длинном Хоботе. Так назывался старинный заброшенный калодец легендарное место, пол" ное всяческих тайн и приключений; о нем завсегдатаи "Королевского тигра" любили рассказывать страшные небылицы. Мальчишкой мне так и не удалось побывать у Длинного Хобота, но я прекрасно знал, как пройти к нему. Эд Орфи бывал там и хвастал, будто бы спускался на дно этого угольного колодца. И я тогда страшно завидовал смельчаку.

– Туда очень запутанная дорога, сэр, – заметил я.- Надо сначала от Черного Холма спуститься к Мертвым Шахтам а потом уже свернуть направо…

– Хм, – призадумался Добби. – Пожалуй, я не найду дороги.

– Позвольте мне сопровождать вас, сэр, – предложил я. – Мертвые Шахты надо обойти очень осторожно. В некоторых из них нет дна…

– Вы пугаете меня, – задумчиво сказал Добби. – Ну хорошо, пойдемте. Возьмите в столовой вторую фляжку, и отправимся. Кстати, прогулка на свежем воздухе будет для вас полезна.

Я повесил флягу через плечо, засунул в карман несколько сандвичей и взвалил на спину связку веревок.

Сопровождаемые добрыми напутствиями Мигли, мы тронулись в путь и сравнительно быстро и легко перевалили через Черный Холм. Дальше рельеф местности становился более сложным. В оврагах широко зияли пустые, безмолвные колодцы. Мрачные кучи угольной пыли, из которой давно уже были выбраны все годные на топливо кусочки, громоздились одна подле другой. Дожди и снег размывали пыль, а время и зной прессовали эту кашу снова в плотные пласты.

Мы отошли от виллы мили на две, и пустынное плоскогорье открылось перед нами, когда мы выбрались из последнего оврага.

На плоскогорье я раньше не бывал. В дни детства Черный Овраг был чертой, где кончались наши ребячьи похождения. Дальше открывались неизведанные пространства, пленявшие тогда своей таинственностью.

Если вы представите себе высохшее дно допотопного озера, силой вулканических сдвигов некогда приподнятого высоко над уровнем океана, то поймете, ЧТУ за пейзаж открылся перед нами, когда через час ,ходьбы мы приблизились к Длинному Хоботу в середине плоскогорья.

Толстый вал выветривающихся песчаников окружал эту глинистую громадную впадину. Глыбы песчаника самых причудливых очертаний торчали кругом, то похожие на странные гигантские грибы, то будто на окаменевших ихтиозавров ростом с трехэтажный дом, вставших на дыбы и разинувших свои зубастые пасти. В середине котловины зияла черная дыра заброшенной шахты. Еще уцелели мрачные развалины кирпичных построек с провалившимися крышами, а ржавые ребра железного каркаса подъемки, будто кости чудовищного скелета, выпячивались из гнилой трухи деревянных перекрытий. И повсюду лежала густая траурная пыль.

Это и был знаменитый Длинный Хобот,

– Следует принять меры предосторожности, – сказал серьезно Добби.

Я оторвал взгляд от окружавшего нас мрачного пейзажа. Мы подошли к краю Хобота. Добби бросил в него камешек и прислушался, но ни одного звука не донеслось к нам из глубины колодца.

– Здесь нет дна, – пробормогал я.

– Хм… Следовательно, – улыбнулся Добби, – брошенный мною камень сейчас летит сквозь нашу планету и вынырнет где-нибудь в Чили? Пустяки.

Он храбро обвязал веревку вокруг своей талии и прикрепил к груди "Эмми".

– Вы серьезно намереваетесь спуститься в Хобот? -воскликнул я, признаться, с восхищением. Мне нравилась смелость Добби.

Он понял восторженный тон моего вопроса.

– На этот раз я сделаю отступление от контракта, сказал он серьезно. – Я не хочу, чтобы вы смотрели на меня как на странного чудака. Я люблю серьезные вещи. Да, я спущусь в Хобот, но не из-за ребячества. Знайте, Сэм, что я не так богат, как вам это, быть может, кажется. Я всегда любил комфорт, но презирал расточительность. Каждая гинея, которую я трачу, добывалась и добывается тяжелым трудом. Но плох тот, кто, работая и добывая средства к существованию, думает только о своем желудка и личных удобствах. Надо думать о народе, детьми которого являемся мы, и о родной земле, на которой мы родились и которая примет наши останки в свои недра, когда мы кончим наш жизненный путь. Надо думать о родине, Сэм.

– Я не совсем понимаю вас, сэр, – насторожился я.

– Поймете сейчас, – очень проникновенно сказал Добби. – Ваш рассказ о заброшенных здесь копях глубоко взволновал меня. Их бросили разрабатывать потому, что будто бы они нерентабельны. А если это неправда? Если здесь еще лежат миллионные богатства, миллионы тонн угля, которые наша страна может взять здесь, а не привозить издалека? Если шахты заброшены лишь потому, что жадным владельцам этих участков казался мал процент барыша? Если им лень поработать над восстановлением добычи угля? – Добби посмотрел куда-то далеко-далеко. – Нам надо брать пример с русских, – серьезно сказал он. – Мы еще плохо знаем этот замечательный трудолюбивый народ. Не так давно он объединил вокруг себя грандиозную дружескую семью народов огромной страны. Он взялся за свое хозяйство собственными могучими руками. Как они разрабатывают теперь свои недра! Как на Урале они восстановили сотни шахт, заброшенных прежними владельцами тоже из-за мнимой нерентабельности! А народ взялся за дело. И шахты оказались рентабельными! По углю русские имеют шансы выйти на первое место…

– Разве мы испытываем нужду в угле? – спросил я.

– Может наступить такое время, Сэм, что нам будет дорога каждая пылинка его, – ответил Добби.

– Чего же вы хотите?

– Сначала я сам проверю, что делается в шахте. Потом приглашу экспертов. Я настою, чтобы мне сдали в аренду эти места. И может оказаться, что дело будет не бесприбыльным.

– О, мистер Добби! – покачал я головой. – Дело серьезное…

– А вы как думали? – усмехнулся он. – Ладно… Надо спуститься и взглянуть. А уж вечером мы порасскажем нашему Мигли таких страстей! Вы только вообразите, как он примется ахать! Ну, держите веревку крепче. Если я дерну снизу два раза, то помогайте мне выкарабкиваться обратно.

Другой конец веревки мы заблаговременно привязали к железному стержню, торчавшему из земли.

– До свиданья, Сэм, – весело сказал Добби, спуская ноги в шахту. – Хм… знаете, здесь очень удобные ступени.

Гoлoва Добби скрылась. Я осторожно разматывал веревку. Добби спустился на всю ее длину, и веревка теперь спокойно лежала на краю. Заглянув вниз, я увидел, как крохотный огонек двигался в кромешной тьме.

– Алло! – крикнул я в волнении.

В ответ веревка дернулась один раз. "Слышит", – подумал я. Потом веревка очень долго была неподвижна. Это встревожило меня. В шахте мог оказаться угольный газ, тогда Добби грозила опасность задохнуться. К моей

радости веревка, наконец, задвигалась. Я принялся выбирать ее, чувствуя тяжесть Добби. Когда показалось его лицо, оно было чернее, чем у негритоса. Какой-то чумазый трубочист, а не Добби.

– Не усердствуйте, Сэм, – пробормотал он, сплевывая черную слюну. – Вы так тянули, что я еле поспевал. – Я боялся за вас, сэр.

Добби вылез и сел на землю. Грязный пот ручьями стекал по его щекам. Он с наслаждением дышал свежим воздухом.

– Замечательно, Сэм, – улыбнулс-я он, блестя зубами. – Там сталактитовые пещеры невыразимой красоты… Ну, давайте завтракать, дружище…

Он развернул пакет с сандвичами и выругался.

– Хм… Вот досада!

– Что случилось, сэр? – спросил я.

– Хм… Пустяки! Я обронил мою трубку. А все-таки жаль. Но я достану ее завтра.

Он задумчиво принялся жевать сандвич с ветчиной.

– Расскажите о сталактитовой пещере, сэр, – попросил я.