– Патриция Дональдсон?

– Да?

– Простите, что беспокою, мэм. Я детектив Фредди Круз, Городская полиция Вашингтона.

Он показал жетон.

Она взяла значок, изучила и вернула назад.

– Вы насчет Джона.

– Да, мэм. Хотелось бы знать, могу ли я попросить вас уделить мне несколько минут?

Слабо махнув, она отступила, приглашая в дом.

Фредди прошел за ней в уютную гостиную, заметив фотографии красивого белокурого мальчика по всему дому. Интерьер явно оформлял профессиональный дизайнер, сохраняя теплую уютную атмосферу.

Сев напротив хозяйки дома, Фредди спросил:

– Вы были знакомы с сенатором Джоном О’Коннором?

– Мы много лет были друзьями, – тихо ответила она.

– Сожалею о вашей потере.

Ее воспаленные глаза наполнились слезами.

– Спасибо. – Она смахнула влагу со щек.

– Вы были просто друзьями?

– Да, – не колеблясь, ответила она.

Фредди потянулся к фотографии на краю стола.

– Ваш сын?

– Да.

– Красивый мальчик.

– Спасибо.

– Не могу удержаться, чтобы не заметить его поразительное сходство с сенатором.

Она пожала плечами:

– Может, чуть-чуть.

Фредди вернул снимок на место.

– Ваш сын дома?

– Он поехал делать задание для школы. Он студент первокурсник в колледже Лойолы.

Облегченно узнав, что парня дома нет, Фредди стал действовать настойчивей.

– В ходе расследования мы узнали о регулярных месячных выплатах вам сенатора О’Коннора в течение двадцати лет. – Даже зная эти факты наизусть, Фредди сверился с блокнотом. – Три тысячи долларов, чеком, первого числа каждого месяца.

Ее рука чуть заметно дрожала, когда Патриция потянулась к золотому медальону, который носила на шее.

– Ну и что?

– Вы не могли бы сказать, почему он выплачивал вам эти деньги?

– Это был подарок.

– Весьма крупный подарок – тридцать шесть тысяч в год, в сумме больше семисот тысяч долларов за двадцать лет.

– Он был щедрым человеком.

– Мисс Дональдсон, я понимаю, что вам сейчас трудно, но если вы были его другом…

– Я была его лучшим другом, – воскликнула она, сжав кулак и приложив к груди. – Он был моим.

– В таком случае наверняка вы хотите найти того, кто убил его.

– Конечно хочу. Просто я не понимаю, что вы от меня хотите.

– Мне нужно, чтобы вы подтвердили, что ваш сын Томас – сын сенатора О’Коннора.

– Разве, детектив? – тихо осведомилась она. – Вам действительно нужно, чтобы я подтвердила?

Такая легкая капитуляция взволновала Фредди. Он ожидал, что придется повозиться.

– Я буду признателен, если вы расскажете о своих отношениях с сенатором, со дня встречи и до его смерти.

Долгое время она молчала, словно принимала решение, потом начала говорить так тихо, что Фредди с трудом мог разобрать.

– Мы переехали в Лисбург перед восьмым классом. Я встретила его в первый день в школе. Он был приветлив, когда никто еще не признавал меня, но таков был Джон. Гостеприимно встретить новенькую, чтобы она почувствовала, что ей рады – это в его духе.

Она ударилась в воспоминания и, казалось, забыла о присутствии Фредди.

Он записывал, зная, что Сэм потребует каждую деталь.

– Мы подружились, вопреки всему подружились.

– Почему вопреки всему?

– Его отец был сенатор, мультимиллионер. Мой же работал на почте. Мы были из разных миров. Но Джон меньше всех, кого я знала, придавал значение статусу. Его не волновало положение отца, что, конечно, приводило того в бешенство. Со временем наша дружба переросла в любовь. Его родители никогда не жаловали меня, никогда не приглашали к себе домой. Джон переживал по этому поводу, но разлучить таким образом нас не могли. Он был любовью всей моей жизни, детектив, и он меня тоже любил. Мы знали это еще в пятнадцать лет. Можете себе представить?

– Нет, мэм. – Фредди не мог представить и в двадцать девять. – Не могу.

– Нас переполняли чувства к друг другу, мы решили быть вместе навсегда, несмотря ни на что. – Она смотрела на свои колени, нервозно ломая пальцы. – Мне было шестнадцать, когда я забеременела. Мои родители были потрясены, его же пребывали в гневе. У его отца была в самом разгаре какая-то мерзкая кампания по переизбранию, и их заботило, чтобы не разразился скандал. Они предложили мне сотню тысяч долларов, чтобы я сделала аборт.

Фредди сохранял выражение лица нейтральным.

– Я отказалась даже слышать об этом. Тешила себя иллюзией, что мы с Джоном найдем способ быть вместе и растить нашего ребенка. Я и понятия не имела, что могут люди, облеченные властью, и как далеко способны зайти, чтобы добиться того, чего хотят. Через неделю отца перевели в почтовое отделение Иллинойса.

– Что на это сказал Джон?

– Что он мог сказать? Он только собирался пойти в последний класс средней школы. И был у родителей под каблуком.

– Джон видел малыша?

Она кивнула.

– Он с родителями приезжал в тот день, когда родился Томас. Сенатор возмущался как сто чертей, что я назвала его Томас Джон О’Коннор, но О’Конноры увезли от меня Джона, разлучили нас, хотя они не могли отказать моему сыну в имени его отца. Моя уступчивость тоже имела предел. Мы часто говорили по телефону, как улучали минуту. Строили вместе планы на будущее. – Лежавшие на коленях руки дрожали. – Когда он окончил школу, отец устроил ему интернатуру в Конгрессе на лето, а потом родители препроводили его в Гарвуд. И мы встретились снова только через год.

– К тому времени Джон повзрослел. Почему же не перестал подчиняться родителям?

– Они контролировали деньги, детектив, те самые деньги, которые сенатор использовал, чтобы платить сыну, когда тот учился в колледже. Джон делал то, что говорил ему отец.

– А после колледжа?

– Отец грозился отречься от него, если он женится на мне, дескать, потому что тогда люди узнают об «этом ребенке», как Грэхем называл внука, и разразится скандал. – Ее голос стал тусклым, тон безжизненным. – Как бы Джон ни любил меня и Томаса, он бы не смог жить, порвав с отцом. – Патриция наклонилась вперед. – Не поймите меня неправильно, детектив. Я ненавидела Грэхема О’Коннора за то, что он не признавал меня, не признавал Томаса, а больше всего за то, чего он лишал Джона. Но тот любил отца и, более того, уважал, несмотря на все, что Грэхем сделал нам. Джон был хорошим человеком, лучшим из тех, кого я знала, но именно поэтому он не мог отвернуться от отца. Просто не мог. Я приняла это много лет назад и научилась довольствоваться тем, что имела.

– И что именно?

– Один уикенд в месяц мы были семьей, семьей на всю катушку. Джон стал великолепным отцом Томасу. Когда он отсутствовал, то всегда был доступен сыну, и они говорили почти каждый день. Сына повергла в горе смерть отца.

– Никто не интересовался сходством с сенатором в свете того, что Томас носит его имя?

– Нет, - ответила она. – Удивительно, но нам удалось этого избежать. О’Конноры умудрились похоронить нас здесь, на Среднем Западе. Во время выборной компании и первые месяцы Джон пропадал в офисе, мы отнеслись к этому спокойно и часто не виделись друг с другом. Когда внимание ослабло, то снова возобновили встречи. Пресса так никогда и не разнюхала ничего про нас.

– Мне непонятно, почему он посылал вам ежемесячно деньги, а не давал итоговую сумму. У его родителей имелись деньги, он сам стал богатым человеком, когда продал компанию.

– Он заботился о нас, но ему нравилось посылать ежемесячные выплаты. Говорил, что так чувствует связь с Томасом и мной.

– Заранее прошу прощения, что сейчас кое о чем вас спрошу… Но мне нужно знать, где спал сенатор, когда бывал здесь.

Ее глаза гневно вспыхнули.

– А где, по-вашему, он спал?

– У него бывали другие женщины?

Фредди было неприятно, что его вопрос явно оскорблял ее.

– Да, – скрипнув зубами, ответила Патриция. – Но мой сын этого не знает, и я бы предпочла, чтобы так и осталось.

– Вас это не беспокоило? Что у него были другие женщины?