Стоял морозный предзимний день, хлесткий ветер сшибал с ног, будоража темный океан и рассеивая в колючую пыль снежинки. Я, как обычно, сидела на подоконнике Вилёнкиной спальни, потягивая вино и закутавшись в одеяло, и наблюдала замковую жизнь. Дольгар вот уже несколько дней как уехал ссориться с соседом, и ничто не мешало моему одиночеству. Внизу, у ворот, как раз сменились часовые, когда дверь распахнулась, и в комнату, оскользнувшись на пороге, влетел встрепанный Варших.

— Госпожа Аретейни! – начал он, от волнения позабыв все наши уговоры. – Там… там вашего охотника из подвала выпустили!

— Тадеуш на свободе?.. – зависла я. Сердце ухнуло куда-то вниз. Не могли его просто так выпустить! Или Дольгар передумал?.. Надежда вспыхнула яркой лампочкой, и я вскочила. – Где он? Что говорят?

— На заднем дворе. – Варших с трудом переводил дыхание. – И вам следует поспешить.

Мы вихрем неслись по коридорам, и на все мои вопросы парень отвечал одно и то же – «скорее, госпожа». Я даже за «госпожу» не ругалась – не было времени. А на выходе Варших затормозил и отступил обратно в коридор.

— Ступайте, – сказал он. – Мне туда нельзя, еще увидят, что я не работаю, и высекут.

— Дольгар высечет, – согласилась я. – Благодарю тебя, Варших.

— Ага. – Парень как-то тоскливо поглядел на меня. – Ну, я пошел.

— Ступай. – Я придержала плащ у горла – фибула впилась под ключицу – и выбежала под снег.

От увиденного неприятно закружилась голова.

…Задний двор имел практическое назначение – на нем занимались стиркой, выгулом и кормежкой скота, здесь же находилась левада. Напротив псарни имелась тщательно огороженная территория, нечто вроде собачьей площадки, чтобы животные могли побегать и размять лапы в любое время.

Итак, по ту сторону решетчатой калитки нетерпеливо повизгивали собаки – голов пятнадцать. Кормили их редко, да все больше натаскивали – Дольгар любил на досуге поохотиться. Как на лисичек, так и на представителей своего вида. Собаки извелись, не в силах достать стоявших снаружи людей, среди них скалой возвышался здоровенный угловатый Ришцен – ни с кем не спутаешь. Он-то и держал за связанные за спиной руки спотыкающегося Тадеуша. Даже отсюда было видно, что охотник едва держится на ногах – еще бы, столько времени проторчать в подземелье. К тому моменту, как я опомнилась и обрела потерянный, было, дар речи, калитку быстро открыли, кнутом отогнав собак, и охотника втолкнули внутрь.

На какое-то мгновение мир, казалось, замер. Ветер, сумеречный снег, несколько человек на нетронуто-чистом белом покрывале. Глухое рычание.

А потом собаки бросились.

Мы сорвались с места все одновременно – я, Тадеуш и собаки. Охотник споткнулся и растянулся в заиндевевшей грязи, Ришцен со товарищи заржали и полезли на лежанку дров для лучшей видимости, а я, на ходу скинув плащ, чтобы не мешал, не помня себя, даже не осознавая, что я, собственно, делаю, кинулась на выручку.

Разум работал как-то странно на тот момент, и не знаю, работал ли он вообще – осталась только одна мысль: спасти человека. В два прыжка одолев расстояние между нами, я дернула Ришцена за рукав.

— Ты что делаешь?! – Я, наверно, все еще не до конца осознавала, на что способны люди, и считала, что это какая-то ошибка. – Они же его сейчас загрызут!

Тадеуш вскочил, побежал, хромая и цепляясь за ограду, собаки играли – вертелись вокруг, хватали зубами за руки и одежду. Они привычно загоняли жертву. Вот только веселья хватит ненадолго – жертва им попалась слабенькая.

Солдаты заржали вдвое громче.

— Ути, княжна! – Ришцен издевательски поклонился. – Не для ваших нежных глазок!

— Ты идиот? – Я увернулась от протянутой руки. – Он погибнет!

Сквозь хохот и непристойные шутки, сквозь восторженный собачий лай и визг, я едва слышала собственный голос, однако Ришцен, кажется, обладал превосходным слухом.

— Какая досада!.. – Смех взвился новой волной.

— Его все равно собирались казнить, – добавил кто-то. Я ощутила, как меня охватывает бешенство и бессильно сжала кулаки.

— А ну, прекратите эту мерзость! Отзовите собак!

Ришцен аж завизжал от смеха.

— А то – что?! Мужу своему расскажешь?!

— А и расскажу! – Я чуть не плакала. Они так плотно столпились, что, захоти я прорваться к калитке, пришлось бы кинуть гранату. – Пользуетесь отсутствием Дольгара для мерзких развлечений? Я – свидетель, и я все расскажу!

Ришцен резко оборвал хохот.

— Расскажи, княжна из-за моря. – Холодные голубые глаза впились в меня. – Мы тоже подтвердим. Это же ты решила избавиться от него, чтобы твой муженек его не мучил за твои провинности. Это же ты захотела быть свободной. А мы не успели тебе помешать.

Злость ярко вспыхнула и – выгорела после этих слов, оставив холодную ярость.

— Кто ж это придумал? – спокойно спросила я. – Врацет?

— Врацет и не знает. – На какое-то мгновение Ришцен растерялся. – Это я придумал.

— Ложь. – Я обернулась на остальных. Те молчали. – Ты слишком глуп для этого. И слова это не твои. Отдай ключи! – Я, примерившись, резко вскинула руку и ударила его в запястье – пальцы рефлекторно дернулись, позволив мне выдернуть связку ключей. Не дожидаясь, пока солдаты опомнятся, я бегом пустилась в обход, к двери в псарню.

— Да пусть бежит, – сказал кто-то. – Толку ей от этих ключей…

Обледеневший замок холодом обжигал пальцы. Наконец, дужка щелкнула и степенно посторонилась, замок повис. Я обеими руками подняла засов и, пригнувшись, оказалась в душном тепле псарни. Светлым прямоугольником впереди маячил выход на площадку. У входа висел кнут, который я и прихватила, вылетев наружу. Собаки неслись полукругом, хватая жертву за штаны.

— Тадеуш! – Я кинулась наперерез. – Сюда!

Охотник не услышал, и я, не задумываясь, врезалась во всю эту свалку, щелкая кнутом по ногам и ухитрившись перехватить Тадеуша за руку. Одна из собак вцепилась в подол – черт, ненавижу эти тряпки – но, к моему счастью, старенькая ткань, годы пролежавшая в сундуке, легко треснула, отчего гончая смешно шлепнулась на зад с куском платья в зубах. Следующая собака куснула за ногу, я отогнала ее кнутом и потащила охотника в сторону калитки. Он едва не падал. Я перекинула его руку через свое плечо – не задумываясь, как таскают тяжелораненых и, согнувшись под тяжестью, продолжила путь.

— Ты чего? – опомнился Тадеуш. По грязной рубахе поползли кровавые пятна, но он все еще переставлял ноги, хоть и с трудом. – Ты откуда?

— Из замка, - прохрипела я и невольно вскрикнула – одна из собак надумала укусить всерьез. И получила от Тадеуша сапогом в морду, заскулила, осталась позади. Солдаты что-то кричали, громче всех кричал Ришцен, а потом я услышала голос Патрика. В какой момент мы буквально вывалились из калитки – я так и не поняла. Солдаты молча смотрели, как я помогаю Тадеушу подняться, а шут загоняет собак обратно и закрывает калитку. Лай стоял такой, что уши закладывало.

— Ты зачем? – снова прохрипел Тадеуш, отирая кровь с лица. Я свалилась наземь и закрыла глаза. Навалилась свинцовая слабость.

— Они бы тебя насмерть загрызли. А эти ублюдки смотрели бы.

— Ну, теперь попробуйте толкнуть версию с чужой инициативой, кретины. – Я ощутила, как жесткая ладонь Патрика резко касается щек. – За княжну вам попадет!.. Вставайте, миледи. А вы – отведите парня к врачу, чего встали!

— Не бойтесь, госпожа княжна. – Растмилла?!.. – Ох, горе-то какое… вы не ранены, госпожа княжна?..

— А вот эта кровь, по-твоему, чья?.. Пусти, я жгут наложу.

— Что теперь будет?..

— Ты зачем, Аретейни?..

— Да уведите его уже!

— Идемте. – Растмилла осторожно подняла меня.

— Да я в порядке. – Я только теперь осознала, что правая нога чуть выше колена и левая рука пульсируют болью, попытавшись сделать шаг и взять Растмиллу под руку.

— А ты чего раскомандовался, урод?!