— А вы своим умишком не додумаетесь, потому что.

— Чего-о?!..

— Того. Руки убери, дубина. Незаменимых питекантропов с цепами не бывает. А вот, незаменимые шуты – очень даже.

— Что здесь происходит? – Олькмер пришел! Я даже выпрямилась и шагнула вперед.

— А мы тут… эта…

— Я расскажу.

— А тока вы ей…

— Молчать, – спокойно оборвал командир. – Рассказывайте, госпожа. Я слушаю.

— Они хотели Тадеуша собаками затравить, – громко и четко сообщила я. Олькмер нахмурился.

— А вы почему в таком виде?

— А она меня спасала, – ответил вместо меня охотник.

— Молчать, – повторил Олькмер. – Вы, правда, его спасали?

— Ну, да, – удивилась я. – А что мне еще оставалось делать?

Повисла пауза. Даже Ришцен испуганно, как мне показалось, молчал.

— Идемте, госпожа.

Я позволила Растмилле и Патрику себя увести, оставив группу людей, молча стоявших под колючим снегом, и гончих в полном разочаровании.

Мы добрались до входа в донжон и принялись подниматься по лестнице.

— За что они его, хоть? – вздыхала Растмилла, а я стискивала зубы, стараясь не застонать, а потому все никак не могла ответить.

— За то, что могут, – резонно заметил шут, который нес факел.

— Вот, попадет им от господина…

— Пока что, им попадет от Олькмера. А там уже, глядишь, и Дольгар вернется. И добавит острых ощущений.

— Ох, Высшие…

Когда раны оказались промыты и перевязаны, а волосы просохли, на дворе уже окончательно стемнело. Можно было надеяться, что Олькмер не допустит кровавых развлечений, но я все равно переживала за Тадеуша. В подвале раны, вообще, имеют свойство плохо заживать, а ран на нем хватает.

Совершенно позабыв о своих собственных ранах, я неосторожно повернулась, и повязка на руке пошла расплывчатыми пятнами. Должно быть, я успела привыкнуть к боли, но двигалась опять с трудом, и пришлось обреченно усесться на постель. Беспокойство грызло, как голодная крыса. Сколько я уже здесь?.. И до сих пор не могу выбраться. А если Дольгар таки осилит создание новой жизни, я окажусь прикована к цитадели окончательно – не побегу же я зимой в неизвестном направлении с маленьким ребенком на руках.

От кровопотери, или от пережитого страха, сделалось холодно, и я завернулась в одеяло.

Подведем итог. Я застряла, и, похоже, надолго. Как только будущее дите вырастет, Дольгар наверняка найдет способ аккуратно убрать меня, так же, как и убрал в свое время Вилёнку, под любым благовидным предлогом. Впрочем, за предлогами далеко ходить не надо – теперь, когда я еще и кинулась у всех на глазах спасать Тадеуша, ему грех будет этим не воспользоваться. В общем, ломать голову зарлицкому господину не придется.

А вообще, где я, черт их всех побери?..

Стемнело, Ниллияна принесла ужин. Рыба, хлеб и тушеные овощи, я снова поймала себя на мысли – хорошо хоть, без мяса. Первое впечатление, самое сильное, сделало из меня, похоже, вегетарианца.

«Парня надо суду предать…»

«А может щас их?..»

«Провинишься – отрублю ему руку…»

Я покосилась на поднос; есть не хотелось.

— Вам надо восстанавливать кровь, госпожа. – Голосочек девушки – тоненький, тихий, дрожащий, словно дымкой таял в холодном воздухе. – Вам нехорошо? Может, позвать Варшиха, очаг растопить?

— Я сама, не надо никого звать. – Тело налилось свинцовой тяжестью. – Ниллияна… а в кого влюбилась Вилёнка?

Девушка вздрогнула. Большие блестящие карие глаза в тусклом свечном свете казались черными озерами. Тонкие руки вздрогнули и едва не упустили кружку.

— Нам нельзя об этом говорить… простите, госпожа.

— Угу, я так и думала. Ты ступай, отдохни. Чего ты все бегаешь…

— Слушаюсь, госпожа. – Девчонка поклонилась, а я ни с того, ни с сего взорвалась.

— Я не приказывала!

Она замерла, будто покорно ожидая удара. Я решительно откинула одеяло, сцепив зубы, и встала.

— Сядь. – Отчего я потеряла самообладание? Служанка ведь ни в чем не виновата. Ни в моем нахождении здесь, ни в издевательствах над пленниками. Ни в чем!

Ниллияна плюхнулась на пол, запрокинув голову и не отрывая от меня взгляда. Злость душила, я принялась ходить туда-сюда.

Не виновата. Ни она, ни Растмилла, ни Патрик – никто из них не виноват в этом паскудном укладе. И я тоже не виновата. Мы все – жертвы обстоятельств. Покорные, как скоты, послушные жертвы. На нас и кнута не надо. Довольно прикрикнуть, довольно спустить гончих – и вот уже из нас можно рабов лепить.

Вот, черт… я, похоже, с ума схожу в этой тюрьме.

Дыхание все еще сбивалось.

— Ниллияна. – Я опустилась перед ней на колени, и теперь мы обе сидели на ковре. – Как ты думаешь, что с нами будет? Если Дольгар не сможет их победить.

Она сглотнула, но не отвела глаз, в которых дрожали слезы.

— На… – голос сорвался. – Нас продадут, наверное. Или уведут в другой замок.

— А ты хочешь в другой замок? – Взгляды будто сцепились. Ниллияна покачала головой.

— Нет, не хочу, госпожа. Наш господин добрый. Он ни на кого не нападает. А того господина мы не знаем, какой он человек.

— Они все – не люди, – пробормотала я.

— А кто же? – удивилась Ниллияна.

— Упыри.

— Что-о?!.. – И без того огромные, глаза девушки распахнулись. Я прикусила язык.

— Да не в буквальном смысле упыри! Я фигурально выразилась… э-э… ну, понимаешь, вроде как, в переносном значении… Ниллияна… – Поздно. Девчонка затряслась как осиновый лист и вцепилась в оберег на груди. – Дольгар живой, – скорбно растолковала я, жалея, что вообще тронула средневековые суеверия. – Точно живой.

Девчонка затравленно оглянулась. Хоровод дерганых теней создавал зловещее впечатление.

— А… а упыри где?

— Там, – брякнула я, неопределенно крутанув здоровой рукой в воздухе. – На кладбище.

— Где? На складе?! – подскочила Ниллияна. Ах, да, у них же тут раннее средневековье. Покойников наверняка сжигают.

— Да это не у нас, – совсем уж туманно пояснила я. – А за морем…

Не убедила. Пересохшие губы Ниллияны что-то быстро зашептали. Должно быть, обережный заговор.

— Не бойся, – покровительственно сказала я. – Упыри огня не выносят, а у нас тут свечи повсюду горят. – Ну, кто меня тянул за язык?!.. – Слушай. – Я подвинулась ближе и обняла девушку за плечи. Та притихла. – Ну, перестань дрожать. Я не хочу, чтобы ты меня боялась… и упырей тоже. Я сорвалась. Прости меня. Ладно?

Повисла тишина, только шумел ветер. Девушка казалась хрупкой, как маленький теплый котенок. Длинные волосы рассыпались по худым плечам, и по ним соскальзывала рука. Сколько ей лет? Тринадцать, четырнадцать? Совсем еще ребенок. А какой была я в ее возрасте?..

— Ну, так что? Мир?

Девушка вскинула блестящие глаза. В том момент мне особенно остро захотелось сбежать отсюда. Прихватить ее и сбежать – куда глаза глядят. Не тот мир, не те возможности… На дорогах куда опаснее, чем в замке, да и кому мы, вообще, нужны. Раненая женщина и зашуганная девчонка.

— Вы меня не накажете, госпожа?

Я глубоко вдохнула и мысленно сосчитала до трех. Сказать ей, что никто не имеет права ее «наказывать»?.. Не поймет.

— За что? – прикинулась я шлангом. Поставь собеседника в тупик, сбей с проторенной дорожки – безотказная тактика. Ниллияна потупилась.

— Ну… я вас рассердила…

— Не ты, а Ришцен, ублюдок. А ты не при чем. Ясно?

Кажется, она повеселела. Во всяком случае, расслабилась и доверчиво прижалась ко мне.

— Я тебя с собой заберу. – Быстрый шепот бисером рассыпался с губ, плясали нервные ночные тени. Я неотрывно глядела на пламя в очаге и гладила растрепанные волосы. – Обязательно заберу, вот увидишь. Я найду способ вернуться домой, и увезу тебя туда, где ты будешь в безопасности.

— А ну, прекрати это. Немедленно!

— Патрик?.. – вскинулась я. Звенящая сталь, такая непривычная в обычно мягком голосе шута, заставила меня вздрогнуть. – Я не слышала, как вы вошли.