Сообщите, если у вас будут какие-то другие соображения, хотя фактически это является предложением, которое вы выдвигали с самого начала.

По вопросу о выдаче подарка ЕЖ-13. Мы считаем, что сейчас выдавать на руки такой подарок опасно. Считали бы целесообразным приготовить такой портсигар с надписью и монограммой и показать его ЕЖ-13, но не давать сейчас в руки, а заявить, что он будет пока храниться в его личном деле как награда.

Мы исходим здесь из того, что лишние ценные вещи могут сейчас возбудить большое подозрение

Центр».

Роли переменились. Парижская резидентура не хотела даже на время оставаться без такого источника информации, как Скоблин.

«Центр

Обращаю ваше внимание на то, что к ЕЖ-13 Миллер и Шатилов продолжают относиться с полным доверием. Когда Миллеру донесли, что Федосеенко уверяет, что провокатор — не кто иной, как Скоблин, Миллера передернуло, и он предложил немедленно исключить Федосеенко из списков корниловского полка.

Шатилов сказал ЕЖ-13: «Вас это не должно смущать, и про меня пускают слухи, что я не просто агент большевиков, но что большевики мне платят жалование в две тысячи франков».

Генерал Шатилов поддержал Скоблина потому, что и сам стал жертвой волны слухов. Миллеру сообщили, что Шатилов, Скоблин и Туркул готовят переворот внутри РОВС, чтобы скинуть Миллера.

Шатилов ходил к Миллеру объясняться и оправдываться и заодно говорил о клеветнической кампании протии Скоблина. Но Миллер и так был однозначно на стороне своего старого друга и решил в обиду Скоблина не давать.

Пока происходило бурное выяснение отношений в русской эмиграции в Париже, Скоблин чуть было не погиб.

Несколько месяцев он лечился от малокровия. Ему впрыскивали какую-то новую патентованную сыворотку, но после восемнадцатого укола он почувствовал себя очень плохо. Его состояние стремительно ухудшалось, и он чуть было не отдал Богу душу.

Его повезли в операционную, и хирурги потом сказали Надежде Васильевне Плевицкой: опоздай они на час, у пациента было бы общее заражение кропи.

В парижской резидентуре советской разведки о тяжелой болезни Скоблина узнали случайно, потому что уговорились месяц не встречаться.

Сотрудник резидентуры, который непосредственно работал с генералом, помчался в больницу. Когда он приехал, Скоблин чувствовал себя уже вполне прилично. Скоблин похвастался, что к нему в больницу приходили Шатилов, Туркул, Фок, Витковский, делегаты от корниловцев. Генерал Шатилов проявлял особое внимание, звонил каждый день, осведомляясь о состоянии больного.

Лежа на больничной койке, Скоблин переписывал секретный доклад Шатилова «Положение на Дальнем Востоке».

Копию доклада резидент переслал в Москву, приписав в письме:

«Использовать для печати этот доклад нельзя. Ни в коем случае. Это не только, как мы выражаемся, будет угрожать провалом ЕЖ-13, но провалит его окончательно».

Как же слухи о сотрудничестве Скоблина с большевиками попали в эмигрантскую печать?

Полковник Федосеенко написал подробный рапорт начальнику 1-го отдела РОВС генералу Ивану Георгиевичу Эрдели, который ухватился за этот рапорт. История со Скоблиным давала Эрдели, бывшему командиру казаков, возможность отличиться.

Копию своего доклада Федосеенко показал нескольким людям. Один из них продал историю журналисту из газеты «Возрождение». Статьей Федосеенко был огорчен. Судя по всему, он вовсе не рассчитывал на такого рода популярность, которая ему самому принесла больше вреда, чем пользы.

Через две недели после появления статьи в «Возрождении» состоялось собрание офицеров марковского полка. Там зачитали обращение генерала Миллера с призывом не верить «темным силам», которые стремятся сеять раздоры среди руководителей РОВС, и осудить провокатора, чернящего генерала Скоблина.

Большинство собравшихся согласилось с мнением Миллера. Кто-то из офицеров сказал, что эта интрига — дело рук Антона Ивановича Деникина, надеющегося такими подлыми путями захватить руководство в Российском общевоинском союзе.

После собрания один из марковцев хотел даже собрать группу офицеров, чтобы пойти и избить Федосеенко прямо на стоянке такси. Федосеенко работал ночным таксистом, его машина обычно стояла на пляс Пигаль, излюбленном месте парижских проституток.

История эта обсуждалась всей эмиграцией. В основном люди возмущались поведением Федосеенко, но и руководство РОВС тоже не вызывало добрых чувств.

Тем временем Владимир Бурцев продолжал свои изыскания. Он решил обратиться непосредственно к Эрдели, который расследовал заявление Федосеенко, и написал генералу письмо.

Бурцеву позвонили из штаба РОВС. Сотрудник 1-го отдела корнет Кирилл Анатольевич Половцев сообщил, что Эрдели поручил ему повидаться с Бурцевым и дать ответы на все вопросы.

Свидание состоялось на следующий день. Корнет Половцев был чрезвычайно предупредителен с известным журналистом. Он рассказал:

— Генерал Эрдели, получив рапорт Федосеенко, доложил его генералу Миллеру и заявил, что не считает возможным оставить это дело без последствий. Генерал Эрдели полагает необходимым назначить расследование.

— А что Миллер?

— Генерал Миллер первоначально категорически отказал. Но затем вновь вызвал к себе Эрдели и сообщил, что признает возможным поручить расследование бывшему военному прокурору Григорьеву как специалисту в подобного рода делах. Эрдели не согласился и ответил, что келейное разбирательство никого не удовлетворит, необходимо широкое расследование. Причем его должны провести те, кто пользуется доверием военных кругов.

— Миллер согласился с доводами вашего начальника?

— Пока нет, — дипломатично ответил корнет, — и на этом все застопорилось.

— И что намерен предпринять Эрдели? — спросил Бурцев.

— Генерал Эрдели ожидает возвращения генерала Скоблина, чтобы выяснить его позицию. От их разговора будут зависеть его дальнейшие шаги. Должен вам сказать, Владимир Львович, что генерал Эрдели считает вас своим союзником, — добавил корнет, — и рассчитывает на вашу поддержку в своих требованиях относительно полного расследования дела Скоблина.

Судя по тону, которым корнет Половцев разговаривал с Бурцевым, можно было предположить, что генерал Эрдели находился в нерешительности и не знал, как ему поступить. Возможно, он был даже рад, что за дело взялся Бурцев.

Тогда к Бурцеву, по указанию Москвы, опять отправился генерал Дьяконов, от которого знаменитый журналист ничего не скрывал.

Дьяконову Бурцев сказал, что считает главным действующим лицом во всей этой истории не самого генерала Скоблина, а его жену.

Бурцев привел Дьяконову свои доводы.

— В 1918 году Надежда Плевицкая находилась на территории красных, разъезжала по всему фронту с концертами, чтобы приободрить красноармейцев и вдохновить их на борьбу с Добровольческой армией. О чем это говорит? — риторически спросил Бурцев. — Во время таких фронтовых гастролей Плевицкая вместе с отрядом красных попала в плен и немедленно перекрестилась в антибольшевичку. У белых она познакомилась со Скоблиным, сошлась с ним, а потом и вышла замуж.

Мне известно, что в Константинополе, когда генерал Слащев перешел к красным, Плевицкая упорно уговаривала Скоблина последовать примеру Слащева, которого определили преподавать в Высшую тактическую стрелковую школу РККА, — утверждал Бурцев.

По сведениям Бурцева, Надежда Плевицкая убеждала мужа, что как русская народная певица она легко сможет устроиться и у красных и еще продвинуть своего мужа. Однако Скоблин не согласился.

Как и многие другие офицеры, он считал генерал-лейтенанта Якова Александровича Слащева, командовавшего 2-м армейским корпусом и руководившего обороной Крыма, более чем странным человеком. Например, Слащев не носил военной формы с погонами. Он считал, что Добровольческая армия недостойна императорских погон. Почему, спросил его Антон Иванович Деникин. Слащев ответил: «Добрармия живет грабежом, не следует позорить наши старые погоны грабежами и насилиями».

— Вспомните, что слухи о связях Плевицкой с большевиками ходили уже в годы эмиграции, — говорил Бурцев генералу Дьяконову. — В частности, во время ее поездки по Америке организаторы гастролей выяснили, что в деле участвуют большевики, и поэтому порвали все отношения с Плевицкой. Тогда же мне стало известно о подозрениях в отношении Плевицкой, но за неимением достаточных данных выступить против певицы я не счел возможным.

Бурцев сказал Дьяконову, что если обвинения против Скоблина верны, то главную роль в налаживании связей с большевиками сыграла именно Плевицкая. Благодаря своим старым связям Плевицкая свела Скоблина с большевиками.

— Даже, может быть, сам Скоблин вообще ни при чем, — поделился с Дьяконовым своей идеей Бурцев. — Плевицкая, зная решительно все дела мужа, сама передавала секретные сведения большевикам.

Бурцев объяснил, что именно в его глазах компрометирует Скоблина и Плевицкую. До похищения Кутепова они бедствовали, а потом у них вдруг неизвестно откуда появились значительные средства, и теперь они живут на широкую ногу.

Получив от Дьяконова, который подписывал свои донесения псевдонимом «Аллигатор», подробный отчет о беседе с Бурцевым, иностранный отдел ОГПУ потребовал от парижской резидентуры принять дополнительные меры предосторожности.

«Париж

Дуче

Обращаем внимание на вновь начавшиеся разговоры о материальном положении ЕЖ-13, источнике его доходов. Необходимо подготовить ЕЖ-13 к тому, что от него, возможно, потребуют объяснений, и предложить войти в рамки обычного бюджета с таким расчетом, чтобы получаемое от нас содержание не проявлялось для посторонних.