Танец с генералом

Когда ее посадят на скамью подсудимых и обвинители расскажут подлинную историю ее жизни, она будет часто вспоминать о том, как все это началось. На суде рядом с ней посадят человека, которого она преданно любила двадцать лет. Можно даже сказать, что все эти двадцать лет она жила только ради этой любви. И на скамью подсудимых она тоже попала из-за него.

У них был совершенно необычный роман. Виделись они очень редко. Обычно раз в году, когда им предоставлялась возможность провести вместе отпуск. Причем им приходилось выбирать укромные места, чтобы никто не увидел их вместе. Пожалуй, только на скамье подсудимых им уже не надо было ни от кого таиться. Наконец-то они были вместе…

Наверное, все началось с той минуты, когда она оказалась у юного анархиста Юргена, который хотел приобщить ее к революционной деятельности.

Это было много лет назад. Трое ребят стояли на пустыре возле полуразрушенной каменной стены, исписанной революционными лозунгами, и возились с бутылкой из-под красного вина. Они залили в нее какую-то жидкость и засунули фитиль. Габриэле хотела подойти поближе, но Юрген ее удержал.

— Это опасно. Стой на месте, — приказал он.

Его глаза горели. Он рвался к ребятам, но не мог оставить Габриэле, которую сам же привел сюда.

— А что это за бутылка? — наивно спросила Габриэле, страдавшая близорукостью.

— «Молотов-коктейль»! Бутылка с зажигательной смесью! Оружие русских партизан, — радостно сообщил ей Юрген. — Мы уже устроили один раз учебные стрельбы, а теперь учимся бросать бутылки с зажигательной смесью.

— Зачем вам это? — удивилась Габриэле.

Юрген не успел ответить. Двое ребят отбежали. Один остался с бутылкой в руке. Он щелкнул зажигалкой, и фитиль задымился. Юноша тут же бросил бутылку. Он боялся, что сам себя подожжет или что бутылка взорвется у него в руках, поэтому у него ничего не получилось. Он бросил бутылку слишком рано. Бутылка, ударившись о стенку, раскололась, но взрыва не последовало.

Габриэле училась в Высшей технической школе в городе Аахене. Политологию преподавал профессор Клаус Менерт, самый известный западногерманский специалист по Советскому Союзу и социалистическим странам. Он был главным редактором журнала «Восточная Европа» и одним из руководителей Немецкого общества по изучению Восточной Европы. Профессора часто приглашали выступить по телевидению, и его лицо было знакомо всем западным немцам.

Большая часть его студентов с удовольствием проводила время на демонстрациях и митингах: протесты против войны во Вьетнаме, против присутствия американских войск на территории ФРГ и против западногерманского милитаризма. Молодые немки быстро эмансипировались, политически и профессионально.

С занятий новую студентку иногда провожал Юрген, который был на два курса ее старше. Убежденный анархист, он настойчиво приглашал ее присоединиться к передовой молодежи, звал на демонстрацию против «грязной войны» во Вьетнаме.

— Как ты относишься к марксизму-ленинизму? — спросил он Габриэле, когда они ушли с пустыря, оставив там неразорвавшуюся бутылку с зажигательной смесью.

Двое приятелей Юргена, огорченные неудачей, сразу же исчезли.

— У Маркса есть интересные работы, — ответила она, — а Ленин, по-моему, никакой не ученый, он просто политик, практик.

— Нам как раз и нужны такие практики, — горячо отозвался Юрген. — Я начал интересоваться марксизмом-ленинизмом, потому что воспринял войну во Вьетнаме как схватку империализма, с одной стороны, и социализма, с другой. И соединил это с вопросом о добре и зле. Социализм воплощает для меня добро, а империализм — зло.

Юрген говорил резким и громким голосом, словно выступал на митинге. Габриэле молча слушала, изредка поглядывая на его лицо, покрывшееся румянцем от возбуждения.

— Ты входишь в какую-нибудь группу? — поинтересовалась она.

— Первоначально я был одиночкой. В школе я увидел, что в группах много говорится, но мало делается. Группы часто идут на компромиссы, то есть уклоняются от цели.

— А теперь?

Юрген оглянулся и заговорил очень тихо.

— Я ищу единомышленников, людей, готовых не только говорить, но и действовать.

Габриэле переспросила:

— Что ты имеешь в виду под действием?

— Бороться против империалистического государства с оружием в руках. Я рассматриваю ФРГ как империалистическое государство, чье благосостояние покоится на разграблении стран третьего мира. Не только государственные структуры в моих глазах совершают преступление, но и население, принимающее это богатство как должное. Западногерманское общество я считаю безнравственным.

— И ты намерен устроить революцию? — Габриэле не скрывала иронии.

— Я смотрю на себя как на моралиста и как моралист пришел к необходимости насилия. Я ненавижу ФРГ и ненавижу людей, которые олицетворяют это общество, мирятся с ним.

— Я тоже живу в этом обществе, — Габриэле пожала плечами. — Значит, по-твоему, я тоже совершаю какое-то преступление?

— Ты не противишься совершению преступлений! — прервал ее Юрген. — В этом твоя вина, и ты должна ее искупить.

— Каким же путем, интересно узнать?

— Я решил, что это государство нужно разрушить. Насилием.

— Ты готов к насилию? — недоверчиво посмотрела на него Габриэле.

— Моя цель — общество, в котором не будет войн, нищеты, а будет равенство и справедливость. Ради такой цели можно и убить.

Тут Юрген вновь принялся убеждать Габриэле присоединиться к нему и к его друзьям.

— Мы сейчас занимаемся прекрасным делом — политическим образованием молодых рабочих. Понимаешь, они только что закончили службу в бундесвере, в голове у них страшная каша. Мы их решили подучить. Начали с текстов Мао Цзэдуна и Линь Бяо. Все как в школе, с лекциями, с конспектами. Даем им домашние задания. Объясняем новые слова, которые они не понимают. Я читаю им книги об анархистах, и мы вместе обсуждаем Вьетнам, «Черных пантер».

Пока они гуляли, Юрген рассказал ей о себе: ранняя смерть матери, детский дом, безрадостная попытка найти себе место в новой семье отца-полицейского.

Отец постоянно бил его. За то, что вернулся после игры с ребятами с грязными руками, или за то, что вернулся слишком поздно, и почти ежедневно — за то, что ленив. Избивал кулаками, электрическим проводом, деревянной ложкой. Если оружие избиения ломалось, отец искал новое. Отец не выносил беспорядка и недисциплинированности. Юргену не давали есть, если он опаздывал к обеду на пять минут.

Однажды зимой Юрген провалился под лед. Прохожий, рискуя жизнью, вытащил его и привел домой. Вместо того, чтобы обрадоваться чудесному спасению сына, отец опять его избил.

Если отец заглядывал в его школьные тетради и видел ошибку, то прибегал к иному средству воспитания — запирал в комнате и заставлял переписывать одно и то же слово тысячу раз.

— И при этом отец строил весьма амбициозные планы в отношении меня. Представляешь себе, он хотел, чтобы я стал адвокатом или государственным чиновником, — рассказывал Юрген.

— Типичная мечта маленького человека в буржуазном обществе.

При полном отсутствии тепла, нежности и доверия от детей ждут карьеры.

В один прекрасный день Юрген просто ушел из дома.

Габриэле не знала, как ей отнестись к откровениям Юргена. Она выросла в благополучной семье. Мысль о карьере не вызывала в ней отвращения, хотя сама она еще не решила, кем ей хочется быть — домохозяйкой или самостоятельной деловой женщиной.

Отпустивший бороду Юрген чувствовал к Габриэле невероятное доверие. Возможно, он разоткровенничался впервые в жизни.

— Я был невероятно застенчивым подростком и страдал от первой неразделенной любви. Я мечтал изменить мир и вступил в студенческую коммуну, как раньше монахи вступали в орден.

Габриэле трудно было представить себе, как это люди живут все вместе в одной комнате, готовят на одной кухне, и у них все общее, ничего своего. Неужели и зубные щетки тоже общие, подумала она.

— Я жил в коммуне, которая не имела никакого отношения к политике, — Юрген продолжал рассказывать. — Жили совершенно беспорядочно, а чтобы решать проблемы, которые постоянно возникали, мы курили травку или отправлялись путешествовать. Я был так же далек от политики, как и провинциальный священник. Но мы уже ощущали себя членами одной группы: одинаковый вид, любовь к одной и той же музыке, одинаковые привычки, ключевые словечки и лозунги.

— А на что же вы жили? — спросила практичная Габриэле.

— Иногда работали, иногда занимались незаконными сделками. Продавали наркотики, — пояснил Юрген. — Когда возникали конфликты, мы хватались за сигареты с травкой.

— Травка — это марихуана? — переспросила Габриэле.

— Да. Травка здорово помогает, если все не ладится и у тебя плохое настроение.

Юрген чувствовал себя взрослым и опытным рядом с наивной и ничего еще не знавшей Габриэле.

— А вообще мы пытаемся строить коллективную форму жизни для себя и для общества, которое будет брать пример с нашей коммуны, — Юрген добрался до вопроса, который его больше всего интересовал в отношениях с Габриэле. — Нам до смерти надоели парные отношения, когда один партнер рассматривает другого как частную собственность.

Правда, Юрген умолчал, что беспорядочная любовь заставляла коммунаров часто обращаться к врачам. А Габриэле была еще слишком наивна, чтобы сама об этом догадаться.

— Приходи к нам, — еще раз повторил Юрген, когда они остановились у дома, где Габриэле снимала комнату. — Мы встречаемся почти каждый день в пивном погребке в студенческом общежитии. Тебе нужно приобщиться к современной, самостоятельной жизни.

Габриэле не знала, как вести себя с Юргеном, и долго колебалась, идти ей или не идти в погребок. А спустя две-три недели она встретила Юргена на занятиях, которыми он обычно пренебрегал. Он совсем на себя не походил: сбрил бороду и надел белую рубашку, чего с ним раньше не случалось.