Мне казалось, что при наличии у нас в Советском Союзе ряда соответствующих институтов мы сможем создать по крайней мере необходимые учреждения, которые станут очагами для подготовки молодых врачей.

Я написал докладную записку Е. И. Смирнову и на расширенном заседании Ученого медицинского совета Наркомздрава сделал доклад с изложением плана организации

специальной помощи. Е. И. Смирнов положительно отнесся к моему проекту и передал его для разбора в лечебно-эвакуационный отдел Санитарного управления, а в Наркомздраве 29.9.1941 г. было назначено заседание по проведению в жизнь организации специальной помощи. Но мне не удалось в нем участвовать...»

В конце сентября 1941 г. на одной из подмосковных железнодорожных станций Николай Нилович осматривал военно-санитарный поезд, прибывший с фронта. И вдруг, выходя из вагона, он покачнулся и грузно привалился к поручням. Сопровождавшие тотчас подхватили его под руки.

«Мозговой инсульт» (кровоизлияние в мозг)—такой диагноз поставили Бурденко в госпитале. Больного Николая Ниловича, потерявшего дар речи, наполовину парализованного, отправили в глубокий тыл, в Омск.

...В годы русско-японской войны Бурденко — тогда еще студент, помощник врача летучего санитарного отряда — был контужен. В 1917 г., в конце первой мировой войны, он получил вторую, более тяжелую контузию.

Последствия этих контузий сказывались медленно, но неумолимо: Николай Нилович терял слух. Глухота «наседала», и в 1937 г. мир звуков перестал существовать для него.

Однако, лишившись слуха, Бурденко нисколько не изменил своему обычному, раз навсегда заведенному порядку труда. Наоборот, он, казалось, начал работать еще больше, еще напряженнее, еще упорнее. И только белые листы бумаги, при помощи которых собеседники «разговаривали» с Бурденко, напоминали о его тяжелом физическом недуге.

Инсульт, случившийся в первые месяцы Отечественной войны, намного осложнил состояние здоровья 65-летнего Бурденко. Глухой, он потерял и речь, потерял способность передвигаться самостоятельно. Казалось, что Николай Нилович навсегда выбыл из строя, — так в ту пору думали многие...

Бурденко сам был врачом и отлично понимал свое состояние. И, быть может, сдайся он, примирись с мыслью об инвалидности — так и не встал бы он с госпитальной койки, выбыл бы из строя навсегда. Но железная воля и высокий моральный дух побуждали его к активному действию.

Впервые в жизни заболев на такой длительный срок, он переживал не самую болезнь, а свой вынужденный отрыв от дела. Он негодовал на эту помеху и все свои силы, всю свою волю направлял к одному: победить болезнь, снова встать в строй.

В омском военном госпитале, прикованный к постели, он написал следующие взволнованные и мужественные строки:

«Если сдают физические силы, должна выручать сила нравственная. Если у тебя на руке останется только один палец — не сдавайся и работай, действуй с той же энергией, как если бы у тебя были целы все пальцы».

В этих словах — весь Бурденко, вся его страстная, волевая натура.

...Однажды во время утреннего обхода Николай Нилович протянул врачу белый листок бумаги, на котором крупными буквами было написано:      «Принесите мне

зеркало».

Врач настолько удивился, что машинально спросил:

—      А зачем оно вам?

Лишь сообразив затем, что пациент его не слышит, он повторил свой вопрос на бумаге.

—      Я буду снова учиться говорить, — написал Бурденко.

—      Это невозможно, у вас же нет слуха... — хотел было сказать врач, но на листке спросил: «Не будет ли вам тяжело?»

Николай Нилович остро глянул на врача и приказал: «Дайте зеркало. Корврач Бурденко».

И с этого же дня он -начал упражняться перед зеркалом, снова учиться говорить.

Да, это было чрезвычайно трудно, почти невозможно. Медицинская практика не знала, пожалуй, таких случаев, когда бы глухой, потеряв речь, опять заговорил. Но ведь и такой нравственной силы, какой обладал Бурденко, медицинская практика тоже, пожалуй, не встречала.

Глядя в зеркало, Николай Нилович открывал рот и пытался произносить звуки, буквы, отдельные слова. Губы еле-еле шевелились. Язык был чужим и почти не двигался.

Снова и снова тренировался Бурденко, в десятый, двадцатый, сотый раз повторял одно и то же...

Между тем общее состояние здоровья ученого начало улучшаться. Ой мог уже читать не только сводки Советского Информбюро в свежих газетах, но и письма своих соратников и учеников из Москвы. Даже больной, Бурденко продолжал жить жизнью Отчизны.

Главный хирург Красной Армии принимается за дело, с каждым днем все больше нагружая себя. Он анализирует работу омских тыловых эвакогоспиталей и с удовлетворением убеждается, что написанные под его руководством «Инструкции по методам хирургического лечения в тыловых госпиталях» приносят врачам ощутимую пользу.

Через некоторое время он начинает консультировать, а затем даже руководит операциями, пишет письма фронтовым хирургам, заканчивает несколько начатых ранее важных научных работ по военно-полевой хирургии.

Уже одни их названия говорят сами за себя — «Ампутация как нейрохирургическая операция», «Специализированная хирургическая помощь раненым», «О роли симпатической нервной системы при отморожениях», «Заживление рубцовой ткани при энцефалите», «Основные установки современного учения об огнестрельных ранениях артерий»... Главный хирург Красной Армии дает военным врачам научно обоснованные, практические рекомендации.

А для себя самого он устанавливает жесткий, но вполне обоснованный режим. Ближайшая его цель — вновь освоить потерянную речь. Поэтому каждый день Бурденко упорно тренировался перед зеркалом. Долгое время у него ничего не получалось. Недели, месяцы тренировок — и никакого результата. Но вот кто-то из окружающих услышал и понял произнесенные им слова. Бурденко взволнован: речь возвращается, старый солдат снова становится в строй.

«Работаю в трех госпиталях,— пишет он из Омска в Москву своему ученику профессору А. Ф. Лепукалну, — ставлю диагнозы, наставляю врачей, помогаю при операциях и сам делаю, изучаю последствия фронтовых ампутаций... В апреле все же поеду в Москву —не могу больше быть безработным!»

Весной 1942 г., едва оправившись от тяжелой болезни, Бурденко возвращается в Москву и опять с головой окунается в работу. Основное внимание он уделяет выполнению ответственных обязанностей главного хирурга Красной Армии, вместе с другими руководителями военно-медицинской службы вновь и вновь анализирует и извлекает уроки из деятельности медиков на различных фронтах Отечественной войны.

Опыт медицинского обеспечения Красной Армии во время первого периода войны многому научил врачей. Например, этот опыт отчетливо показал, что для действенной реализации принципа этапного лечения с эвакуацией по назначению требуются определенные условия.

Этапное лечение наиболее целесообразно при создании в составе госпитальной базы армии полевых лечебных учреждений, предназначенных для оказания специализированной медицинской помощи различным группам раненых и больных, которых эвакуировали по назначению из медико-санитарных батальонов дивизии. Такие специализированные госпитали оказались прежде всего необходимыми для легкораненых, раненных в голову и для больных. Опыт Отечественной войны подтверждал важность принципов этапного лечения с эвакуацией по назначению.

В этих условиях на военно-полевых хирургов возлагалась особая ответственность. Понимая это, главный хирург Красной Армии вдумчиво, а порой и критически рассматривает прежние установки, вносит в них необходимые коррективы.

Особое внимание Н. Н, Бурденко обращает на повышение квалификации военных врачей, воспитание военных хирургов. В то время для главного хирурга Красной Армии это была очень важная задача.

Перед войной в нашей стране было 140 тысяч врачей, из них около 10 тысяч так называемых общих хирургов, т. е. врачей, способных самостоятельно оперировать. Однако хирургов «узких специальностей» (например, нейрохирургов) было лить несколько сот и только по некоторым отраслям хирургии — тысяча и более.