Глава 9

Когда солнечные лучи начали собираться на востоке, Бун зашел в особняк отца через парадную дверь и закрыл тяжелую панель позади себя. На окна по периметру дома уже начали опускаться ставни, тихое жужжанье, раздававшееся в помещениях, казалось почти родным, и тихий щелчок, с которым ставни опустились вниз, был едва слышен из–за треска огня в старых каминах.

Тот факт, что он держал медную урну с прахом своего отца подмышкой... словно газету, которую он подобрал из почтового ящика... казался элементом искаженного, фантасмагоричного мира, в котором ему полагалось жить.

Не то, чтобы возвращаясь после долгой ночи на поле боя, он всегда радовался при виде отца. Но близкое знакомство не просто чревато взаимной потерей уважения. Порой оно формирует основу твоей жизни, как книгодержатели поддерживают книги на твоей полке, не позволяя им упасть.

Когда эти ограничения внезапно и неожиданно убирают, как бы ты не ненавидел их, ты оказываешься в непривычной и стрессовой обстановке.

И на этой ноте он собрался с духом и посмотрел в другой конец фойе. Двери в отцовский кабинет были открыты, и обои красновато–коричневого цвета мерцали в масляном свете огня, потрескивающего в мраморной чаше камина.

– Вы что–то хотели.

Технически, это был вопрос. Судя по тону – подозрительное требование.

Бун посмотрел через плечо. Марквист материализовался из ниоткуда, хотя учитывая наличие в доме видеокамер, его противная привычка появляться в самый ненужный момент нисколько не удивляла. Мужчина также включил свой стандартный режим. В противовес прошлой ночи, когда он был очевидно шокирован новостями, сейчас дворецкий пребывал в должном виде, его отутюженный костюм застегнут на все пуговицы, накрахмаленная рубашка девственно белого цвета, галстук так тесно повязан на шее, удивительно, что он мог спокойно дышать.

Руки больше не дрожали. В этот раз его постоянный атрибут – тряпка для полировки – лежала в руках весьма уверенно.

– Нет, – ответил Бун. – Мне ничего не нужно.

Зайдя в отцовский кабинет, он закрыл двери перед носом Марквиста, прекрасно понимая, что это – открытое объявление войны. Но они всегда сталкивались лбами. Некоторые вещи не меняет даже смерть.

Некоторые вещи смерть делает только хуже.

Бун пересек персидский ковер и поставил урну на угол стола времен Якова Первого, прямо рядом с лампой с абажуром от «Тиффани» и хрустальной фигуркой коня, вставшего на дыбы. Какое–то время прах может постоять и здесь, уподобившись любой другой вазе в этой комнате. Внутри контейнера ничего же не загниет.

В отличие от трупа женщины в том холодильнике.

С тяжестью на душе Бун подошел к рабочему столу и опустился в отцовское кожаное кресло. Положив руки на блоттер, он уставился в пространство.

Где завещание?

Этот вопрос не отпускал его последние двадцать четыре часа... а нет, секундочку. Даже больше. Последнюю как минимум декаду, но особенно – последние двенадцать месяцев с того момента, когда он поставил под сомнение их родство, он гадал, лишит ли Элтэмэр его наследства. Оставит ли деньги, дом и личное имущество кому–нибудь другому.

Да хоть коту. Хотя животных у них не было.

Впрочем, Элтэмэр всегда фанател от Карла Лагерфельда[24].

Накренившись в бок, Бун попытался выдвинуть ящик слева. Заперто. Как и все остальные. Выпрямившись, он подумал, что было важнее всего для его отца, его имущество или месть первой шеллан за возможную неверность...

Стук в дверь прозвучал очень резко.

Помяни черта.

Бун подумывал не отвечать, просто чтобы узнать, как далеко зайдет Марквист. Но, черт, он так устал.

– Войди.

Дворецкий рывком открыл двери, и, когда увидел Буна за столом отца, то не смог скрыть гнев, мелькнувший на его лице.

– Ответь мне на вопрос, – сказал Бун, удобнее устраиваясь в отцовском кресле и скрестив ноги в коленях. – Где ключи от этого стола?

На лице дворецкого тут же появилась профессиональная маска.

– Я не знаю.

– Как долго ты заведуешь этим домом? Ты был правой рукой моего отца... и ты не знаешь, где его ключи? – Бун указал рукой за плечо, на картину, названную Непревзойденная Красота Великого Чемпиона Элтэмэра. – Что скажешь насчет сейфа за ней?

На лице дворецкого отразилось удивление, и Бун холодно улыбнулся.

– Да, я знаю, они там. Собираешься сказать, что тебе неизвестна комбинация?

– Это личная территория вашего отца...

– Мой отец мертв. Все это сейчас принадлежит мне. Все, что находится под этой крышей.

Была вероятность, что это утверждение – ложное. И хорошая мысль посмотреть, известно ли что–то дворецкому.

Марквист прищурился.

– Это дом моего хозяина.

Бун обхватил ручки кресла, готовый подняться и вышвырнуть дворецкого отсюда. Но потом он замер. Ему нужен этот мужчина, пока он не найдет завещание... и была причина посерьезней, чтобы внушить Марквисту ложное чувство безопасности: Бун никогда не понимал природу отношений между его отцом и дворецким. Их связывали более близкие отношения, чем это полагалось хозяину и слуге. Сейчас, после смерти Элтэмэра, появилась реальная возможность докопаться до сути. И если обнаружатся непозволительные трансферы в пользу Марквиста? Подарки?

Тогда у Буна была возможность выяснить это и вернуть все назад. Не потому, что его волновали деньги, это было дело принципа.

Также какая–то его часть надеялась, что дворецкий сделает что–нибудь на самом деле тупое.

Откинувшись на спинку кресла, он постучал пальцами по блоттеру.

– Я собираюсь провести проводы в Забвение завтра, за два часа до рассвета.

Брови Марквиста взмыли вверх.

– Разве это возможно? Почта не работает так быстро, и гости не...

– Приглашения по электронной почте уходят мгновенно. Один клик, и они в электронном ящике получателя. Магия.

Очевидный ужас на лице дворецкого напомнил Буну, как он стоял в морге над искалеченным женским телом. Вот это было действительно ужасно. Способ отправки приглашений? Даже если речь о Церемонии проводов в Забвение? Рядом не стояло.

Но попробуй объяснить это человеку, который использует социальные нормы в качестве дубины.

– Вы верно шутите, – Марквист заикался.

– Не зачем откладывать Церемонию.

– Где сейчас тело...

– Прах.

– Что?!

– Я кремировал его останки и принес прах сюда. – Наклонившись над столом, Бун щелкнул по урне указательным пальцем, и раздался едва слышный звон. – С ней и проведем церемонию.

Марквист в неверии уставился на контейнер. Когда он, наконец, перевел взгляд на Буна, то в нем плескалась откровенная ярость. Охренеть. Бун не думал, что мужчина на такое способен.

– Ваш отец никогда вас не одобрял.

Притворно охнув, Бун накрыл грудь рукой.

– Что... серьезно? Боже, мое сердце разбито. Ведь все эти годы я считал себя образцовым сыном. – Прекращая ломать комедию, он уверенно посмотрел на дворецкого. – Считаешь, что его мнение теперь что–то значит?

– Вы не заслуживали его.

– Как и он – меня. Мы были проклятьем друг для друга, но сейчас этому пришел конец. – Бун махнул рукой. – Уйди. Хватит с меня этого разговора...

– Вы – не ваш отец.

– А ты можешь покинуть этот дом в любое время. Более того, продолжишь в том же духе, и я выставлю тебя вон настолько стремительно, что не успеешь опомниться.

В другом конце Колдвелла, в пригороде, застроенном в семидесятых многоквартирными домами, Элания сидела в своей двухкомнатной квартире на подвальном этаже. Люди, живущие над ее головой, собирались уйти на целый день, она слышала тихий топот шагов по одному маршруту – между ванной, спальней и кухней.

Та же планировка, что и у нее. Но одна спальня не использовалась уже восемь месяцев.

Она сидела на старом и видавшем виды диване, и чтобы замаскировать его возраст, они с Изобель накинули огромное покрывало поверх подушек и подлокотников. Подушки, сделанные своими руками, расшитые цветами и растениями, окружали посадочные места, и они постоянно менялись. Ее магазин в «Этси»[25] процветал, поэтому в ее квартире ничего не задерживалось. По этой же причине, в квартире всегда были рулоны бархата, коробки с фетром и кисточками.

Но дополнительный заработок, помимо ее основной работы онлайн–редактором, приносил хороший доход. И помог не сойти с ума после убийства сестры.

Порой единственное, что сохраняло ее рассудок в дневные часы, – это вышивание шерстяными нитками, монотонный характер коробочного стежка заставлял разум фокусироваться на чем–то другом, отвлекаться от убийства ее ближайшего родственника, ее соседки по комнате, ее лучшей подруги.

Ее единственной подруги.

Повернувшись, она посмотрела на закрытую дверь слева от ванной. За ней хранились двенадцать картонных коробок разного размера, заполненные одеждой Изобель, ее личными вещами, фотографиями и книгами...

Элания сняла вещи Изобель со стен, полок, со стола тоже. Она опустошила шкаф, ящики, выдвижной ящик для постельного белья в изножье кровати. Сняла белье с самой кровати, свернула одеяла. Но на большее ее не хватило. Она хотела передать все на благотворительность. Все еще хочет.

Но не сейчас.

Может... вообще никогда.

Было сложно избавиться от вещей, которые выбирала и носила ее сестра, коллекционировала, хранила. Она напоминала себе, что эти вещи – это не Изобель, ее разум верил в это, но сердце отказывалось уступить.

С таким же успехом она могла раздать ее органы.

Потерев глаза, Элания откинулась на подушки и прикрыла веки. Сразу же перед внутренним взором предстал тот мужчина, с темными волосами и в черной одежде, с аристократичными нотками в голосе.

Ее мысли не отпускал образ его, стоящего между двумя зданиями, дыхание вырывалось из его рта белыми клубами, большое тело приняло устойчивую позу, а глаза смотрели в темноту.

Прямо на нее.

Когда они вернулись в клуб и уселись вместе с Братом на те складные стулья, он не сводил с нее взгляда. Какая–то ее часть хотела верить... нуждалась в этом... что его взгляды – часть допроса, расследования, работа, которую ему поручило Братство.