Глава 13

Гостиница «Ремингтон» была старожилом, отсылкой в Бурные Двадцатые[34], каким–то образом умудрившейся пережить модернизацию центра Колдвелла. Окруженное небоскребами, тридцатиэтажное здание с двумя крыльями казалось знатной дамой в компании роботов, а территорию его внутреннего дворика можно встретить в каждой туристической рекламе города. В этом месте народ в парадной одежде пил чай по воскресеньям, парочки устраивали помолвки в главной столовой, также в гостинице были номера с табличками на двери, указывавшими, что в 1911–м здесь ночевал Президент Тафт, Хэмингуэй – в 1956–м, а Президент Клинтон – в 1994–м.

Бун материализовался в переулке рядом с гостиницей, и то короткое мгновение, что он стоял на холоде, он гадал, а не передумала ли Элания, направившись куда–нибудь в другое место.

Но потом она появилась рядом с ним.

– Я в повседневной одежде, – сказала она, указывая на свою парку и джинсы.

Он кивнул на свои кожаные шмотки.

– Как и я. Поэтому мы идем в «Рэми».

Когда он махнул в сторону выхода из переулка, они пошли навстречу машинам, проезжавшим мимо по Главной Восточной Улице.

Скажи что–нибудь, подумал он. Скажи... что–нибудь...

– Ты про фильм?

Бун покачал головой.

– Что?

– «Скажи что–нибудь»[35]. ну, с Джоном Кьюсаком? – Когда Бун тупо уставился на Эланию, она сказала: – Там была классическая сцена, когда он держал бумбокс над головой, из которого звучал Питер Гэбриэл[36]. Почему ты вспомнил об этом фильме?

Таааааак, он опять говорил вслух.

– Да, просто... это один из моих любимых.

– И мой. – Она рассмеялась. – Мое мнение: Кэмэрон Кроу[37] – лучший. Также я люблю фильмы Джона Хью из восьмидесятых. Джейк Райан – моя любовь навечно... ой, а ты действительно хромаешь.

Да? Он не чувствовал лица, что говорить про ноги... и, к слову об отсылках к поп–культуре. Спасибо тебе, Уикенд[38].

– Как ты поранился? – спросила она. – В бою?

– Да. – С подушкой, которая дала ему хороший отпор. – Враг чуть не одолел меня.

Элания застыла на месте.

– Ты серьезно? О, Боже. Ты был у доктора...

– Прости, нет. – Он вскинул руку. – Я просто понтуюсь перед тобой. И если я расскажу, как все было на самом деле, ты сочтешь меня самым большим планкером на планете.

– Я в принципе не знаю, кто такой планкер.

Она посмотрела на него, ее красивые желтые глаза на лице сердечком, обрамленном локонами красных и белокурых волос, а ее яркий румянец от холода на щечках... он в жизни не встречал никого красивее.

Ни одна аристократка в бальном платье не годилась ей и в подметки.

– Ты имел в виду слово «ботаник»? – уточнила она.

– Сто лет не слышал такого понятия.

– Что же, ты первым поднял тему восьмидесятых. – Эта ее улыбка, которая так ему нравилась, снова озарила ее лицо. – Расскажи, как ты поранился. Обещаю, не буду судить. Брось, я самая социально неуверенная личность, которую ты когда–либо встречал. Я прожила всю жизнь за просмотром фильмов. Могу процитировать сотни строчек и тысячи романтических комедий, но если ты предложишь мне заговорить с незнакомым человеком? Я впаду в ступор. Так что, кто я такая, чтобы кого–то судить.

Я хочу поцеловать тебя, подумал он. Прямо сейчас.

– Когдатызвонилапрошлойночьюябылголымиянесчелэтоуместнымпоэтомупбежал–вгардеробчтобыпереодетьсяакогдавозвращалсязапнулсяоподукунеспрашивайкакиударил–сяпальцемипотянуллодыжку.

Элания моргнула. Потом рассмеялась.

– Прости, можешь повторить?

– Был голым, когда ты звонила. Побежал переодеваться. На обратном пути к кровати запнулся о подушку. Ударил палец, потянул лодыжку. Лишился права называться мужчиной. Трагедия века.

Когда Элания снова рассмеялась, Бун решил, что стоит взять уроки стенд–апа, чтобы чаще слышать ее смех.

– Значит, ты был голым? – переспросила она.

– Ага. – Так, а сейчас краснел уже он. – Не хотел проявлять неуважение по отношению к тебе.

– Но мы же общались не по «ФэйсТайму». Я ничего бы не увидела.

– Но я–то знал.

Он пытался поддержать веселый тон. Но его голос почему–то изменился, и она сразу уловила это... потому что эта прекрасная улыбка исчезла с ее лица.

– Я не знаю, как это делается, – сказала она хрипло.

– Пройти по переулку? – Он пытался создать легкое настроение. – Думаю, ты больше подкована в...

– Нет. – Она очертила рукой расстояние между ними. – Вот это.

Бун сразу же стал серьезным.

– Значит, ты тоже это чувствуешь.

Она перевела взгляд на начало переулка, где виднелся плотный, от бампера–к–бамперу поток машин. Наверное, сегодня вечером была бейсбольная игра, подумал он. Какой–то концерт. Или шоу.

Может, это ошибка с его стороны – вести ее сейчас в человеческий мир.

– Не хочу представить себя в лучшем свете. – Она покачала головой. – Изобель бы понравилось что–то в этом духе. Не мне...

– Я хочу позавтракать именно с тобой. Ни с кем другим.

– Я просто не хочу, чтобы у тебя были завышенные ожидания. Как правило... даже до смерти Изобель... я не очень комфортно чувствовала себя с людьми. Это как с передачей, на которую у меня не получается переключиться. Так было всегда, не хочу, чтобы ты считал, что дело в тебе. Я немного не от...

Бун взял ее за руку. Почувствовав его прикосновение, Элания мгновенно замолкла.

– Я не жду ничего кроме совместной трапезы, – сказал он. – Честное слово.

Повисла пауза. А потом улыбка Элании стала еще шире, и, вот неожиданность, улыбка пришла не одна. На ее щеке появилась милая ямочка.

Предоставив ей свой согнутый локоть, Бун улыбнулся:

– Можно вашу руку?

Опустив голову, она положила свою руку на его, и они продолжили совместный путь к выходу из переулка.

– Ты запнулся за подушку? – прошептала она.

– Хорошо, что я успел одеться, иначе одному Богу известно, какие еще увечья я мог получить о тот прикроватный столик.

От ее смеха он чувствовал себя выше и сильнее, хотя его физические габариты не изменились.

И, вот неожиданность, Элания все еще улыбалась, когда они вышли на Главную Улицу и зашли в знаменитый внутренний дворик гостиницы «Рэмингтон». Два каменных крыла здания образовывали большое пространство во дворе, а парадный вход служил отличным опорным пунктом с развивающимися флагами и деталями в стиле Ар–деко[39]. Освещенный старомодными газовыми лампами, с рядами деревьев, украшенных тысячами гирлянд, двор казался ожившей сказкой среди безликого городского центра из асфальта и стали.

– Такая красота, – выдохнула Элания, оглядываясь по сторонам.

– Да, – пробормотал он, не сводя взгляда с ее лица. – Ты красива.

Элания была так захвачена видом, что не услышала его ответа. Наверное, это к лучшему. Внутри него бушевали чувства, которые он не хотел ей показывать. Еще рано.

– Просто волшебно. – Протянув руку, она прикоснулась к одной из веток с иллюминацией. – Прямо как в книжках.

– Гостиница славиться этим двориком.

– Я видела его только на фотографиях. – Она помедлила, а потом повернулась вокруг себя. – Этот свет напоминает мне солнечный, который я видела до превращения.

Она права, подумал Бун, следуя за Эланией и оглядываясь по сторонам. Лампочки испускали мягкий свет, похожий на закат солнца.

– Ты тоже сбегала из родительского дома, чтобы посмотреть на солнце? – спросил он.

– Изобель сказала, что я должна это сделать. – Элания улыбнулась. – Сказала, что я просто обязана увидеть солнце до перехода. Она была старшей из нашей пары и уже прошла превращение. Она показала, как выбраться из подвала родительского дома, через тесное пространство и за старую защитную дверь.

– Я всегда вспоминал о людях, которые курили за спинами родителей. Также и мы убегали, чтобы посмотреть на солнце.

– Точно. – Элания покачала головой. – Я простояла недолго. На дворе был июль и... свет этих лампочек напоминает мне о закате. Я вышла прямо перед закатом. Родители готовили Первую Трапезу, а Изобель отвлекала их на кухне. Никогда не забуду ощущение теплых лучей на своем лице.

Бун вспомнил, как он и его кузены убегали, чтобы посмотреть на закаты и рассветы. Они делали это столько раз. Прямо перед превращением. После все изменилось. Больше никакого солнца.

– Изобель так гордилась мной. Она обняла меня и сказала, что я должна делать это снова и снова. Но это была она. Я больше не ходила.

– Ты скучаешь по ней.

– Каждый день. – Элания посмотрела на него. – Наверняка, ты тоже скучаешь по своему отцу.

Бун пожал плечами.

– Я заметил его отсутствие, да.

Они возобновили прогулку, направляясь к парадному входу в виде ряда стеклянных дверей с медной окантовкой. А над всем этим развевался американский флаг вместе с флагами штата Нью–Йорк, Соединенного Королевства и Испании.

– Добро пожаловать в «Рэмингтон», – сказал мужчина в униформе после небольшого поклона.

– Спасибо, – ответил Бун, когда мужчина толкнул вращающуюся дверь, и пропустил Эланию вперед.

Внутри располагался огромный вестибюль, отделанный черным мрамором, с золотым и серебряным ковровыми покрытиями, с блестящими металлическими лампами. Места для сидения были выстроены вокруг широких квадратных колонн, напоминая подарки под новогодней елкой, и повсюду мелькал скромно одетый персонал, принимавший гостей.

– Ох... вау. – Элания замедлилась, ее глаза наполнились восхищением. – Это настоящий дворец.

– Нам сюда. – Взяв ее за руку, он ощутил паутину шрамов, жалея, что не мог помочь ей с похоронами. – Ресторан в той стороне.

В дальнем углу располагалась тяжелая бархатная портьера, словно взятая из театра, и когда Бун увлек Эланию за штору, то первые аккорды джаза были еще почти не слышны. Перед ними открылась узкая лестница, мраморные ступени были вышарканы за последний век. На блестящих черных стенах висели сотни винтажных фотографий в рамках, изображавших дэнди и вертихвосток из двадцатых, словно образуя мозаичный узор из черно–белой плитки.