Глава 15

Бун вернулся в особняк своего отца примерно в два часа, чтобы подготовиться к назначенной Церемонии. И заходя в дом через парадную дверь, он был ужасно зол. Он совсем не хотел оставлять Эланию, и тот факт, что пришлось сделать это из–за Элтэмера?

Он не желал тратить и секунды своей жизни на мужчину, тем более – драгоценное время со своей женщиной.

Ну, технически она ему не принадлежала. Он просто чувствовал ее своей.

Закрыв дверь от холода, Бун, положив руки на бедра, уставился в мраморный пол.

– Мне нужно расслабиться, – пробормотал он.

Конечно, было бы легче, если бы у него не пухли яйца. Чеееерт. А он считал, что хромает из–за лодыжки? От каждого шага казалось, что кто–то привязал гири к его мошонке.

Он окинул взглядом лестницу, потом посмотрел на дверь в мужскую уборную для гостей. Он мог зайти туда, расстегнуть ширинку и позаботиться о себе. Судя по всему, потребуется пара движений, чтобы уделать все помещение.

Но ему по–прежнему казалось, что так он проявит неуважение к Элании. Она – нечто большее, чем аналог порносайта. Не случайная женщина, на которую можно подрочить. Не двухмерная картинка, подогнанная под его фантазию, чтобы передернуть пару раз.

Она – живой человек, невероятно красивая, умная молодая женщина...

Он не поцеловал ее на прощание.

Боже, а так хотелось. На танцполе. За столом. Когда они выходили через внутренний дворик и после, когда прятались в тени гостиницы, чтобы дематериализоваться.

Ощущение ее тела, прижатого к нему во время медленного танца, опустило все его рычаги под названиями «Черт, да», «Прямо сейчас» и «Я готов умолять». Он хотел ее до отчаяния, кровь кипела в венах, переполненная такой похотью, которую он никогда раньше не испытывал. И она чувствовала то же самое. Он ощущал ее возбуждение и смотрел в ее сияющие глаза, зная, что она тоже хочет его.

Что ему помешало? Две вещи. Он не остановится на простом поцелуе... как и она. Если только он ужасным образом неверно интерпретировать ее знаки... а это невозможно... соприкосновение губ станет для них лишь началом, предпосылкой к полному контакту всем телом, чтобы они оба сознательно пришли к тому «да», не здесь и не сейчас.

И, вот неожиданность, необходимость проводить папашу в Забвение убивала весь настрой.

Вторая пара тормозов заключалась в том, что он не хотел, чтобы Элания решила, что ему от нее нужен лишь секс. Он с облегчением обнаружил, что у них было много общего, и их связывало не только горе. Он хотел просто быть рядом с ней так же сильно, как хотел перевести их отношения в горизонтальную плоскость. Но его аристократическое происхождение говорило за себя: мужчины высшего класса использует женщин из гражданских для секса, трахают их и бросают. Последнее, что он хотел, чтобы Элания решила, что он настолько не уважает ее. И хотя они никогда не обсуждали его происхождение, он не скрывал свой акцент и прошлое.

Поэтому он повел себя по–джентльменски в том переулке: обнял ее, поцеловал в щеку, убедился, что она спокойно дематериализовалась.

И вот он. В этом проклятом доме. Ждет людей, которых не особо хочет видеть, на церемонию, казавшейся ему ложью, чтобы уже закрыть дверь перед смертью, которая потрясла его мир и, вместе с тем, не назначила ровным счетом ничего.

И на этой ноте – наверное, ему стоит проверить, как идут приготовления.

По крайней мере, перепалка с Марквистом позволит ему перенаправить раздражение.

Бун направился к столовой и толкнул откидную дверь для персонала, его бесила сама мысль, что он вел себя как отец. Боже, Элтэмэр и Марквист всегда были поглощены тщательным приготовлениями к приходу гостей, шла ли речь о коктейльной вечеринке, торжественном ужине или каком–либо событии.

Они проводили в кабинете Марквиста долгие часы, внимательно изучая меню, вина или подбор напитков.

Сумасшествие.

По ту сторону двери располагалась обалденная зона, помещение для полировки серебра и огромная кладовая. А также закрытая дверь в кабинет Марквиста и его комнаты... на которой, как выяснилось, не висела бумажка Я–увольняюсь. Коробок с вещами также не было поблизости. Как не было и фотографии Буна с дырками от пуль на его улыбающемся лице.

Видимо, мужчина еще не ушел в отставку. И сложно сказать, хорошо это или плохо.

Бун получил ответ на вопрос «Где Марквист?», когда зашел в кухню: дворецкий стоял за столом возле плиты, сняв отутюженный пиджак и закатав рукава. Его внимание было сосредоточено на нарезании ростбифа размером с гольфкар, нож «Хенкельс» эффективно взлетал над мясом.

Дворецкий не поднял глаз.

– Да.

– Мы готовы?

– Да. – Нож отразил свет, когда Марквист поменял угол наклона. – Да, все готово.

– Где остальные доджены?

– Я лично заканчиваю приготовления. Это последнее, чем я могу услужить моему хозяину, и никто не зайдет в это святое место.

– Остальные захотят принять участие. Он был и их хозяином.

– Не в том смысле, что для меня.

Бун нахмурился.

– И как давно вы спите? Все началось с твоим появлением здесь, или он нанял тебя, когда вы уже состояли в отношениях?

Зашипев, Марквист поднял взгляд. И, вот неожиданность, нож без присмотра выполняет свою задачу лучше... прямо как чайник на плите.

Разумеется, оговорка была в том, что лезвие вошло в плоть дворецкого, а не в кусок мяса.

Бросив «Хенкельс», дворецкий кинулся к раковине. И наблюдая, как рану промывают горячей водой, а потом заворачивают в кухонное полотенце, Бун не мог понять, было ли дело в том, что его неприязнь к мужчине мешала ему извиниться... или тот факт, что спустя долгие годы соблюдения социального этикета ему, наконец, стало глубоко наплевать.

Плевать, что дворецкому было больно. И он не станет претворяться.

Расправив плечи, Марквист повернулся к нему, смело встречая взгляд Буна.

– Не заморачивайся с опровержениями, – сказал Бун.– И, так, к сведению, мне все равно. Также как это, очевидно, было для моей мачехи. Может, она даже считала, что ты делаешь ей одолжение.

Когда дворецкий сузил глаза, словно обдумывал варианты ответа, Бун подумал, каково это будет – если его вычеркнут из завещания в пользу Марквиста. Ну... вот неожиданность. Сама мысль оставить этот не счастливый дом и кучу барахла в нем казалась ему окрыляющей.

На лице Марквиста отразилась надменность, словно он был выше всяких оскорблений. Особенно мелочных подколов... хотя им обоим известно, чем Марквист занимался с Элтэмэром за закрытыми дверьми.

– Я готов на все ради служения своему хозяина. На все.

– Да, думаю, так и было, – пробормотал Бун.

– Так есть до сих пор. Я служил ему в том, что вы даже представить не можете, защищал его и его дом, обеспечивал благополучие. И смерть не повлияла на мою преданность к нему.

Хочешь себе обелиск? – подумал Бун. Свое фото на юбилейную марку? Нет, секунду, билборд на Таймс–Сквер[43] с рекламой услуг по качественному отсосу.

Ну, прозвучало пошло. Да пофиг.

– Больше я не стану ни на что отвечать. – Марквист снова прищурился. – Скажу лишь, что мы с вашим отцом были прекрасными партнерами. В управлении домашним хозяйством.

Бун, скрестив руки на груди, прислонился к одному из столов.

– Как удобно, что моя мамэн умерла сразу вскоре после своего появления в этом доме.

– Что именно вы хотите этим сказать.

Не вопрос. И не в первый раз Бун задумался о происхождении Марквиста. Его мотивы, с другой стороны, были вполне очевидны. Как правило, ни один мужчина–гражданский не согласится на должность прислуги в доме своего любовника. К слову об унижении. Но были и бонусы от связи с членом Глимеры… и, видит Бог, единственная возможность для Марквиста попасть в койку к кому–то вроде Элтэмэра – только претворяясь наемным работником.

Среди аристократии не было терпимости к публичному проявлению мужской гомосексуальности. Общественные нормы диктовали необходимость образовать пару с особью противоположного пола, неважно, насколько несчастным ты становился из–за этого, и произвести на свет минимум одного потомка. Лучше двух, если твоя шеллан не умрет при первых родах. Если ты играл за другую лигу, как они это называли, то допускалось взять тайного любовника. Но эти отношения не должны мешать твоей супруге, семье и родственникам... и помоги тебе Дева Летописеца, если кому–то станет известно о твоей заднеприводности.

О, а что до женщин аристократии? Им не позволялось заводить любовниц. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

Очередной пример патриархата Глимеры. Нетолерантности. Несправедливости. Все это было нечестно.

– Мои родители никогда не были счастливы вместе, – сказал Бун. – Но никто из них не ожидал ничего иного. К слову я всегда гадал, а не совершила ли моя мамэн самоубийство, или, может, кто–то помог ей. Как именно она умерла? Никто не сказал мне, ведь никто никогда это не обсуждал.

– По той причине, что необходимо соблюдать правила приличия даже после смерти. Ваша мамэн была достойной женщиной, выполнявший свой долг в соответствии с правилами приличия.

– Вау, Дважды использовал «правила приличия». Молодец. Неудивительно, что отец доверял тебе организацию своих приемов. – Бун кивнул под ноги дворецкому. – Аккуратней, у тебя протечка. Рекомендую зашиться у Хэйверса.

Дворецкий посмотрел на ростбиф, словно собирался вернуться к работе.

– О, нет, ни в коем случае. – Бун покачал головой. – Ты зальешь кровью всю еду, и неважно, что этот кусок мяса скоро отправится в духовку. Я отправлю остальных додженов, они со всем разберутся... как и должно было быть изначально. Это неприлично с твоей стороны отстранять их от работы.

Марквист медленно улыбнулся, а в его глазах сквозил расчет.

– Будьте осторожны, молодой хозяин Бун. Мне ненавистна мысль, что вы опозорите ваш род чем–то неподобающим. Глимера не прощает даже мелких огрехов. Неумело приготовленные закуски или фуа–гра могут разрушить репутацию дома. Не говоря о чем–то более серьезном.