— Ты отдаешь всё, твоя измена это трагедия, а не уловка.

И этот гигант с голубыми глазами…

— Я не права?

— Права! Я люблю тебя за это! Я полюбил тебя за это!

Лино ласково погладил её по щеке.

— Ты не боишься отдавать, ты, словно знаешь: отдавая, мы успокаиваемся.

Он взял её лицо в свои руки, и поцеловал её — её рубиновые губы, влекущие как Жизнь!

Демон по имени Жизнь, подумал он. Мария услышала рёв Бога — льва Пустыни, над телом его Сына человек плача, кусал губы…

Рёкан-отель был всё так же красив, окруженный лесом и морем…

— Как Сакурай?

— Битву мы выиграли, теперь нужно выиграть войну… с ненавистью к себе.

— «С НЕНАВИСТЬЮ К СЕБЕ»?!

— Он вроде бы любит себя, но ненавидит больше.

— Как и большинство из нас, людей…

— Да.

Они кушали — простые японские блюда: омлет с рисом, Гёдза[1], Сентя[2], Мугитя[3], капкейки с Дораэмоном[4]…

— Ты был у Жана?

— Был, он все ещё спит…

Лино не договорил, улыбнулся.

— Он всегда… выживал. Как та мышка, которая упала в ведро со сливками. Их было двое — две мышки, одна утонула, не став бороться, а другая так била лапками по сливкам, что сбила их в масло и выбралась из ведра[5].

Элизабет смятенно улыбнулась.

— Он устал, да? Бороться…

— Что вы сделали с моим сердцем?../Мы обменялись сердцами,/Теперь я вернула вам ваше,/Ну а вы мне моё не вернули[6]…

Сожаление в его улыбке…

— Ему вернули его сердце. И ему больно. Ему так больно, что… даже жить больно, а умереть всё-таки страшно!

Ее поразило, с каким пониманием Лино сказал ей это.

— Они были терпеливы как боги, и умели ждать… — Сказал он. — Мы тоже подождём.

Лино посмотрел на гравюру Утагава Тоёнобу «Санада Юкимура и Гото Матабей»[7].

Музыка рядом с ними Guillaume de Machaut: Loyaute que point ne delay (lai)[8]…

— Я утешаю себя мыслью: трагическое есть бросок игральных костей[9]. Я думаю: ты не хотел умереть, ты просто… не подумал. Qu’en avez-vous fait?[10] Все, что было моим — вы забрали:/Цвет и звук, и форму, и запах./Что вы сделали моим сердцем,/Мой хозяин, мой бог и мой дьявол?!

Элизабет тоже посмотрела на гравюру. Нигде и никогда она не видела столько гравюр как в Сятихоко, они везде, даже в магазине фруктов!

— Это чувство потери… — Сказала Элизабет. — Как жить… с этим грехом?

Странно Лино посмотрел на нее…

— Ты говоришь как Сакурай — всё, что не в его власти, он считает грехом.

И странно это прозвучало для нее…

Он опил Мугитя.

— Ты сказала мне: «Нам, людям, ничто не предназначено в этой жизни кроме труда, терпения, и одиночества. Но иногда нас… одаривают, дружбой, любовью, ненавистью. И мы должны быть благодарны Богу-Дьяволу, потому, что мы так одиноки, большинство из нас никто не любил и даже не предал»…

Он заглянул ей в глаза.

— Это правда. Я жил зря, от этого болело моё сердце. Один ученый-богослов из Центральной Европы, попросил свою ученицу перечислить аргументы в пользу существования Бога; та перечисляет: исторический аргумент, онтологический и так далее. Однако она тут же добавляет: «Всё же я не верю». Профессор злится, снова перечисляет все один за другим выводы; та пожимает плечами и продолжает упорствовать в своем неверии. Тогда теолог вскакивает, весь красный от веры, и кричит: «Сударыня, я даю вам моё честное слово, что Он существует!»[11]… Я тоже… чувствовал, что это всё-таки возможно, жить не зря, в этом мире, в этой жизни.

Элизабет посмотрела на Суми-Э[12] «Семь мудрецов из бамбуковой рощи»[13]…

Жить не зря.

Она вспомнила «Я читал проповеди твоего отца. Он был мудрым человеком, он сказал: «Жизнь похожа на бурю безумия»[14]…

ЖИТЬ НЕ ЗРЯ В ЭТОЙ БУРЕ?

[1] Жареные пельмени

[2] Чай

[3] Напиток

[4] Персонаж аниме «Дораэмон»

[5] «Поймай меня, если сможешь» (фильм)

[6] Марселина Деборд-Вальмор (перевод Аси Перельцвайг)

[7] «Военные хроники Осака»

[8] Guillaume de Machaut — L’amoureus tourment (Marc Mauillon, Vivabiancaluna Biffi, Pierre Hamon)

[9] Жиль Делез

[10] Что вы сделали с моим сердцем? (фр)

[11] Эмиль Мишель Чоран

[12] Суми-э — японская техника рисования тушью и минеральными красками на рисовой бумаге. Слово «суми» означает тушь, прибавляя «э», получается «картина написанная тушью».

[13] В 3 веке н.э. в Китае эпохи Вэй и Цзинь, образовался круг даосских ученых известный как «Семь мудрецов бамбуковой рощи»

[14] Месть без предела (сериал)

Глава 4

Je suis allé au marché aux oiseaux

Et j’ai acheté des oiseaux

Pour toi

Mon amour

Je suis allé au marché aux fleurs

Et j’ai acheté des fleurs

Pour toi

Mon amour

Je suis allé au marché à la ferraille

Et j’ai acheté des chaînes

De lourdes chaînes

Pour toi

Mon amour

Et je suis allé au marché aux esclaves

Et je t’ai cherchée

Mais je ne t’ai pas trouvée

Mon amour[1]

— Мэри не больна, Элизабет…

Он хотел сказать что-то ещё, Лино, но не стал, или не смог.

— Я знала, — Сказала ему Элизабет. — И я рада!

— «Знала»? — Смутился он.

— Сначала Жан, а потом Мэри… Слишком жестоко!

Элизабет заглянула ему в глаза.

— Я читаю книгу хёрай[2], которую ты подарил мне, и я понимаю, что забвенья нет нигде!

Она погладила его голое плечо покрытое татуировкой.

— Когда Жан проснется, я скажу ему: успокоиться можно только в жизни, в смерти покоя нет!

Лино смутился «успокоиться можно только в жизни»…

— Смерть не освобождает, смерть избавляет. — Сказала ему Элизабет. — И он хотел избавления!

Она прижалась к нему — щекой к его груди.

— Лучше бы он разозлился, заплакал! Мы бы ему помогли! Мы бы его спасли!

Лино почувствовал нежность к этой женщине.

— Возможно, Элизабет, девочка моя, возможно!

— Ты сказал мне: «Люди черствеют, когда живут слишком хорошо». Я тоже очерствела, Лино?! Я осознала, что не поняла его потому, что была слишком счастлива!

Он подумал, ты так переживаешь… больше всех, глубже…

Лино вспомнил «Я видел мужчин, для которых смерть брата была страшней, чем смерть единственного ребенка. Видел невест, превратившихся в матерей, которые лишь однажды, в далеком детстве, излучали счастье, сидя на коленях собственного дядюшки»[3]…

Он понял, что Элизабет чувствует связь с Жаном — связь одного человеческого существа с другим, необъяснимую связь!

«Я ВИДЕЛ МУЖЧИН, ДЛЯ КОТОРЫХ СМЕРТЬ БРАТА БЫЛА СТРАШНЕЙ, ЧЕМ СМЕРТЬ ЕДИНСТВЕННОГО РЕБЕНКА. ВИДЕЛ НЕВЕСТ, ПРЕВРАТИВШИХСЯ В МАТЕРЕЙ, КОТОРЫЕ ЛИШЬ ОДНАЖДЫ, В ДАЛЕКОМ ДЕТСТВЕ, ИЗЛУЧАЛИ СЧАСТЬЕ, СИДЯ НА КОЛЕНЯХ СОБСТВЕННОГО ДЯДЮШКИ»…

С годами Лино понял: ему никто не нужен кроме Элизабет!

Странно? Жестоко? Да, наверное, но так лучше, компромиссы это от Дьявола!

[1] Жак Превер (перевод Аси Перельцвайг): Я на рынок на птичий пойду, И я птиц самых звонких куплю Для тебя, любовь моя! Я на рынок цветочный пойду, Я цветов самых нежных куплю Для тебя, любовь моя! Я на рынок кузнечный пойду, Я тяжёлые цепи куплю Для тебя, любовь моя! А потом я на рынок рабов пойду, Тебя буду искать, Но, увы, не найду, Любовь моя!

[2] Японские средневековые сказания

[3] Жозефина Харт «Ущерб» («Крах»)

Глава 5

Элизабет прочитала: «Комплекс вины — это нервный срыв, невроз»[1]…

Как странно это прозвучало для нее…

Она подумала, у меня, что тоже нервный срыв???

«Я уверен, — писал Достоевский, — что совестливость — это болезнь».[2]