Роман ожидал, что отец вот-вот поинтересуется содержанием его последней радиобеседы, однако Командор отнёсся к близости Сафат-реки чересчур серьёзно и имел такой вид, словно каждую минуту ожидал какого-нибудь подвоха. Его тревожило любое резкое движение даже своих испытанных десантников, а с Вадима он прямо-таки не сводил глаз. Но и господин проводник чувствовал себя не очень уютно, ибо постоянно пытался пропустить кого-нибудь из соседей вперёд. Это не встречало ни малейшего понимания, и ритм хода сбивался ещё больше. Зато настроение лошади витязя как-то незаметно сменилось на полностью апатичное: не поднимая морды, она вяло брела, куда её направляли, и не издавала уже ни единого беспокойного звука. Хозяину такое поведение отчего-то не нравилось, и он иногда принимался горячить животное, похлопывая его по бокам рукавицей. Это не приносило какого-либо эффекта, за исключением пугливого подрагивания того места, по которому хлопали.
Не зная, сколько ещё времени продлится не слишком организованное движение вперёд, Роман решил было заняться мысленным анализом фактов, однако очень скоро обнаружил, что думает исключительно о девушках. Попытка освободиться от навязчивого присутствия в голове образов прекрасного пола по закону подлости моментально дала обратный эффект: образы укрупнились, стали чётче, и принялись улыбаться. Вскоре из двух эфемерных силуэтов остался только один, всё больше и больше приобретавший индивидуальные черты восхитительной мадемуазели Ласкэ — она принялась усиленно подмигивать сыну Командора… Это воображаемое действие пробудило у Романа столь бурную эротическую фантазию, что он был даже рад, когда чей-то окрик вывел его из одновременно возбуждённого и расслабленного состояния.
Кричал кто-то из десантников и отчего-то сзади — это несколько удивило молодого человека, так как он предполагал, что всё время двигался замыкающим. Встрепенувшись, Роман огляделся по сторонам и неожиданно обнаружил, что их компактная группа незаметно рассыпалась на отдельные составные единицы. Старшего и младшего фон Хётценов разделяло приличное расстояние, хотя последний отлично помнил, что двигался строго за отцом. Вадим вообще почему-то спешился, словно вздумал немного размяться; определить, что собирались делать остальные, тоже не представлялось возможным — казалось, каждый готовился ехать куда глаза глядят. Крик заставил всех очнуться и немедленно замереть на месте. Некоторое время люди приходили в себя, а затем осторожненько начали съезжаться, явно опасаясь, что это не получится. Однако ничего мистического не произошло: вскоре всадники сгрудились в кучку, и все глаза устремились на Вадима. Особого волнения на лицах уже не было, а имелось вполне понятное ожидание небольшого выговора от витязя и пожелания на будущее быть более внимательными. Но Вадим, глядя на Густава фон Хётцена, негромко сказал, что рекомендует подумать о немедленном возвращении. На естественный вопрос: «В чём дело?» он разъяснил, что после вертушки не в состоянии определить, где находится Сафат-река.
Командор осмотрелся — со всех сторон по-прежнему шли бесконечные ряды практически одинаковых деревьев — и призадумался. Компас не действовал, не было видно и следов, словно почва умела как-то саморазравниваться. Кроме того, неожиданно выяснилось, что витязь позабыл на станции свои наручные механические часы, без которых здесь можно было бесцельно проплутать слишком много времени и окончательно заблудиться. Поэтому предложение одного из десантников — взобраться на любую из сосен и всё выяснить — пришлось весьма кстати.
В седельных сумках было много чего полезного из походного снаряжения, и вскоре вызвавшийся атлет уже ловко карабкался по гладкому стволу, используя сапоги с крючьями и особые шипастые перчатки. На плече у него болтался моток прочного троса, так что проблем со спуском не возникало. Сложности начались в другом: благополучно добравшись до самой верхушки дерева и ответив на нетерпеливые выкрики-вопросы Командора спокойным: «Сейчас-сейчас…», десантник стремительно съехал по тросу вниз и уже было раскрыл рот для доклада, как вдруг замер с очень глупым видом, покраснел, словно курсант, пойманный на первой же самоволке, а затем выдохнул растерянное: «Забыл…» На возмущённое начальственное: «Что-о-оо?!» Эдвин, запинаясь, сказал, что он видел какую-то реку, но, очутившись на земле, начисто потерял ориентировку и теперь не может определить направление. Тут же он снова бросился к дереву, намереваясь совершить восхождение вторично, однако был остановлен задумчивым вопросом Романа, адресованным отцу: «А и в самом деле, как ему ориентироваться?»
Солнца не видно, деревья одинаковой высоты, геодезических приборов не имеется…
Все эти обстоятельства были, очевидно, по достоинству оценены Командором, так как он, помедлив, обратился к Вадиму с просьбой разъяснить, каким образом тот не запутался с самого начала, двигаясь через этот непонятный лес?
Вадим невозмутимо ответил, что он просто ехал прямо.
Разозлённый Густав фон Хётцен решил, что над ним издеваются. Это мнение отразилось на его лице столь чётко, что витязь был вынужден добавить ещё несколько слов: «…а другого способа пересечь лесной массив я не знаю. В конце концов, непременно выехали бы к реке — возможно, не совсем там, где планировали, но это не страшно. Однако мы нарвались на пространственно-временную «вертушку», и теперь, откровенно говоря, пора уносить ноги подобру-поздорову. Будет настоящим везением, если наши кони самостоятельно найдут обратную дорогу до наступления темноты. Если же не найдут — тогда после захода солнца мы здесь не проживём и минуты. Тут нет оборотней или трансформеров, зато полным-полно "трупырей", а они не оставляют никакой надежды на спасение».
Стремясь опередить негативную реакцию отца на подобные пассажи, Роман быстро подал голос и попросил уточнить, что следует понимать под не слишком научным термином «вертушка». Вадим выразительно посмотрел на него и ответил, крупно выделяя каждое слово: «Это есть то, что случилось с нами несколько минут назад — очень надеюсь, что минут, а не часов. Ясно?» — «Нет, не ясно, — ангельским голосом сказал Роман. — Поэтому, ради всего святого, оброните ещё хоть полсловечка!»
Витязь откашлялся, потом провёл тыльной стороной ладони по лбу и вытер влажную руку об одежду. Просьбу сына Командора он нехотя выполнил, однако понятнее ничего не стало: «Если такое случается — то это верный признак раскинувшейся впереди "паутины". А ведь её тут никогда не бывало!» — «Я в этом не сомневаюсь! — бросил Командор. — И "паутины" веками статичны, и "зоны смерти"… слышали! Но стоит только нам появиться, как всё самое сволочное на планете приходит в движение! Мы что — магнит для всякой вашей гадости?» — «Я понимаю, что последнее замечание, скорее, риторическое, — с неожиданной резкостью ответил Вадим, — но ответ на него следует дать утвердительный».
Командор не нашёлся, что на это возразить и в общем-то был рад очередной инициативе Эдвина, который, стремясь реабилитироваться, самовольно совершил новое восхождение к вершине сосны. На сей раз он проторчал там значительно дольше, и крона ходила ходуном от его кипучей деятельности: делались глубокие зарубки ножом, вбивались клинья, старательно зачищалась в некоторых местах кора. Затем десантник в мгновение ока оказался на земле, несколько раз обошёл вокруг дерева, постоял немного с задранной головой, а потом удовлетворенно ею кивнул и решительно указал правильное направление. «Угол градусов в пятнадцать? — переспросил ободрившийся Командор. — Ну, при таком допуске бояться нечего, всё же не точка в конце маршрута, а линия!» — «Именно так, — подтвердил Эдвин и, помявшись, добавил: — Вот только не нравится мне, что на этот раз Сафат-река, вроде бы, оказалась ближе…» — «Достаточно-достаточно! Об очередных природных странностях поразмышляем потом, а сейчас необходимо двигаться вперёд и как можно быстрее!»
Разумным было это распоряжение или нет — исполнить его сразу всё равно не удалось. Со словами: «Погодите-ка…», побледневший Роман повернулся лицом к группе десантников и медленно ткнул в каждого из них указательным пальцем. Точно так же страшно побледнел и отец, ибо тычков получилось ровно четыре, тогда как с самого начала их сопровождало пятеро рядовых.
Началась тихая паника: выяснилось, что никто почему-то не может вспомнить, как звали пропавшего. Все тупо глазели друг на друга с донельзя напряжёнными лицами, но безуспешно — в памяти словно бы образовался некий провал. О возможном поиске даже и не заикались — впереди, сзади, слева и справа шли, чередовались и строились в равнодушные ряды сотни и сотни похожих стволов, придавленных сверху низким, беспросветным небом. Однако и повторить приказ о продолжении экспедиции Густаву фон Хётцену было психологически нелегко — сказывалась привычка относиться к своим людям с исключительным вниманием. Что предпринять сейчас, он не знал. Вадим с советами не спешил, а поглядывал назад с таким видом, который явственно указывал на желание немедленно дать тягу. Тогда, чувствуя, что назревает ситуация полного ступора, Эдвин переглянулся с товарищами и бросил своего коня вперёд так решительно, что остальные всадники поспешили двинуться за ним. Теперь внимание каждого было на пределе: приходилось не упускать из виду соседа, непрерывно лавируя между однообразными растительными препятствиями. Кони этого самостоятельно делать не желали и сразу норовили остановиться, если хозяева хоть на немного предоставляли их самим себе.