Равномерно подпрыгивая в седле, Роман почти физически ощущал чёткий ход времени, а ведь с каждой лишней минутой их положение становилось всё менее безопасным! Где находятся они сейчас, в каком временном периоде? До полудня или после полудня? А может, уже подступает вечер? Может быть, они полностью заблудились и начали бессознательно кружить? Никаких ориентиров… ничего такого, что хоть как-нибудь выделялось на фоне этого поразительного древесного кошмара! Сгодился бы любой кустарник, любой дрянной овражек, паршивенькое болотце или просто лужа… Но всё так же неумолимо из-за ели выплывала сосна, из-за сосны — ель, и ничто не предвещало впереди и малейшей смены обстановки.
Вадим уже окончательно уступил Эдвину все права проводника, а тот ещё дважды делал краткие остановки, быстро и цепко, как дикая кошка, взбирался на очередное дерево и корректировал путь. Никто не решался у него что-либо спросить, однако новые изменения маршрута оказывались настолько крутыми, что нервное напряжение людей возрастало всё больше. Это проявилось наконец и у витязя, который вместо того, чтобы объехать очередную елку, примерился и мощным толчком левой руки сломал её у самого основания. Совершенно не нужный поступок остался без внимания потому, что Вадим находился в арьергарде, откуда он, впрочем, тотчас перебрался в авангард, незаметно вытирая рукавом обильно вспотевшее лицо. Больше всего ему не хотелось, чтобы кто-нибудь случайно обернулся и увидел, как падает покрытое голубовато-пепельными иголками дерево — падает медленно, буквально по дюйму, да ещё при этом на секунду-другую зависая в воздухе. И переворачиваясь с боку на бок, словно выбирая наиболее удобное положение и место для длительного лежания…
Командору, между тем, было очень не по себе. Неоднократно он порывался нагнать Эдвина и завести с ним переговоры о немедленной остановке, прекращении на сегодня всех дел и начале самого тщательного поиска рядового Казимира Гарнецкого (наконец-то удалось вспомнить, как звали исчезнувшего десантника). Однако… Не хотелось признаваться самому себе, но всякий раз мешала эгоистичная мысль, что так близко подобраться к Сафат-реке ему снова повезёт не скоро. Командор уже отчетливо начал понимать, что с наскока здесь успеха не добьёшься и что придётся изобретать более сложный и долгий путь к намеченной цели. Через аристократию Дворца Рэчери или даже через богатырей… И всё же ему просто необходимо было увидеть непреодолимую водную преграду своими глазами, чтобы потом начинать серьёзное планирование, опираясь не на чужие рассказы, а на собственное впечатление.
В конце концов судьба предоставила ему эту возможность и как раз в тот момент, когда проклятые деревяшки начали в глазах людей уже раздваиваться и множиться. Слева неожиданно посветлело, и лесное пространство очистилось. Очень близко блеснула длинная, широкая полоса, и все всадники вслед за Вадимом и Эдвином одинаковыми движениями осадили своих коней. Медленным шагом они постепенно сошлись в одну шеренгу и почти крадучись выехали на относительно ровный участок берега, откуда имелась возможность удобно спуститься до самой воды, если…
— Если только это действительно «аш-два-о»… — пробормотал Роман и суеверно скрестил пальцы. — Хорошо, пускай непрозрачная и никуда не течёт, но отчего такой жуткий чёрный цвет да ещё с металлическим отливом?
— Не чёрный, а просто слишком тёмный, — зачем-то некстати уточнил Командор. Потом подумал и добавил с откровенным удивлением: — А что ещё это может быть? Ведь не тушь и не краска же!
Этот вопрос адресовался Вадиму явно в ожидании услышать от него подтверждение, и несколько секунд спустя оно было получено в виде рассеянного кивка. О задумчивом состоянии витязя говорило то, что одним утвердительным движением головы он не ограничился, а повторил его раз десять-двенадцать, после чего вдруг предложил в целях дополнительной безопасности всем спешиться. Тогда не придётся контролировать поведение коней, которые могут без команды двинуться вперёд. Всякое бывает: испуг, волнение…
Полностью смысл этого смутного замечания уловить не удалось, однако оно без спора было незамедлительно выполнено. А Командор и Роман ещё и взялись за руки, словно особо страховали друг друга, после чего принялись внимательно рассматривать последнее препятствие двухсотметровой ширины, отделявшее их от желанной цели.
Вблизи гигантский чернильный полукруг Сафат-реки выглядел исключительно зловеще, оставляя гнетущее впечатление, которое только усиливалось от вида мрачного, низкого неба, но ещё больше — от дикой угрюмости противоположного берега. Значительно более высокий и начисто лишённый растительности, он состоял из сплошных изломанных скал, формой напоминавших морские рифы. Они грозно вставали из самой чёрной воды, будто из преисподней, заставляя отбросить всякие мысли о подъёме, даже если бы и удалось подобраться к ним вплотную. А на поиски удобного местечка тоже ушло бы невесть сколько времени, ибо стена из огромных зубчатых камней гранита и базальта ровной, дугообразной линией тянулась и вправо, и влево насколько хватало глаз. Там же, где находились люди, этой стене почти идеально соответствовала столь же чётко выгнутая линия леса. Качественная разница была лишь в том, что с их стороны имелась допустимая возможность подойти к Сафат-реке на любое расстояние вплоть до сантиметра — впрочем, этого делать никому не хотелось. Непроницаемость и неподвижность воды здорово пугала, будоража тёмные пласты воображения. Роману начало казаться, что чёрная, вязкая жидкость незаметно приближается к нему… он поспешил сделать приличный шаг назад. Обернувшись, все на него внимательно посмотрели и сделали то же самое.
— Какое тут безопасное расстояние до этого «многогранника смерти»? — негромко спросил Командор. — И где эти грани? Пока я вижу лишь классическую полусферу…
Вадим несколько раз черкнул указательным пальцем по воздуху в горизонтальном положении, что абсолютно ничего не объяснило. Ему пришлось расшифровать, что Сафат-река как раз идеально и вписывается в упомянутый «многогранник», а полоса опасности захватывает не только воду, но и определённые участки суши перед нею.
— Не знаю точно, что творится вот здесь, — добавил витязь, критически оценивая взглядом край берега, — однако, думаю, оптимальная дистанция безопасности — метров двадцать до… до объекта. Сейчас нас разделяет, как минимум, вдвое большее расстояние, но уменьшать его без крайней необходимости я бы не советовал.
— Да мы и не собираемся этого делать, — снисходительно бросил Командор, — а вот жизнями менее значительных особей рискнуть всё же придётся. Эй, кто там… давайте сюда пташек! Надеюсь, в суматохе не потеряли?
Приняв в руки плотно закрытую со всех сторон клетку и передав её отцу, Роман тихонько вздохнул и отвернулся. Не то, чтобы он жалел этих крупных, серого цвета пернатых, издававших неприятные, каркающие звуки, просто ему было немного стыдно, раз приходилось откровенно полагаться на «колесо Фортуны» — повезёт или не повезёт? Ничего, базирующегося на точном расчёте, придумать так и не удалось. Перед отправлением он не выдержал и задал отцу вполне естественный, но глупый вопрос: как тот собирается поступить, если выпущенные им по очереди птицы (на поимку которых пришлось затратить немало усилий) полетят не через Сафат-реку, как планировалось, а в безопасные стороны света или же вообще в обратном направлении? «Тогда в воду полезу я сам!» — выразительно рявкнул Командор, и было видно, что запасного варианта развития событий у него не имеется.
Такая сложная обстановка — а почти все действия предпринимаются наобум, без продуманного плана и подстраховок…
Это не высказанное вслух мнение сразу же подтвердилось, потому что ещё до начала примитивного эксперимента шансы на успех уменьшились ровно на четверть, ибо выяснилось, что одна из летающих особей сдохла по неизвестной причине и сейчас валялась кверху лапами в углу самодельного ящика-клетки. Её товарищи по несчастью, едва была снята чёрная ткань, сразу же беспокойно заметались, подскакивая от пола до потолка и стукаясь о стенки — их резкие, захлёбывающиеся крики ещё больше усиливали суматоху. Когда же Густав фон Хётцен попытался собственноручно извлечь первую кандидатку в возможные жертвы, то поднялся вообще невообразимый гвалт, полетели пух и перья. Командор стиснул зубы и проявил настойчивость, в результате чего выволок-таки за крыло наружу большую птицу, которая истошно орала и одновременно долбила крепким клювом коричневую замшу перчатки. В итоге ей удалось угодить в незащищённое место, что принесло долгожданную свободу под вскрик боли и последовавшие вслед за ним залпы многоэтажной ругани. А неожиданно сбежавшая серая негодяйка, сделав несколько скачков по земле, успешно поднялась в воздух и скрылась в неизвестном направлении — увы, весьма далёком от Сафат-реки.
Сменив руку и отвернув в сторону изрядно побагровевшее лицо, Командор предпринял вторую попытку — более удачную, правда, при этом несчастное существо едва не было придушено. Достав слабо трепещущий комок, фон Хётцен-старший не придумал ничего лучшего, чем швырнуть его прямо перед собою, почему-то решив, что перепуганная пичуга продолжит свое движение непременно вперёд. Он фатально не угадал: неуклюже затрепыхавшись, испытательный «номер второй» поднялся высоко вверх и, мерно махая крыльями, удалился в сторону леса. Вслед ему понеслись предельно откровенные характеристики его самого, а также всех прочих близких и дальних родственников, что практически не помогло снять нервную усталость.