Забавно, но вот Албания, самая отсталая из всех стран, искавших в то время короля, никогда не испытывала недостатка в кандидатах. В 1912 году страна получила независимость от Турции, и, когда великие державы решили ввести там монархию, о своей заинтересованности сразу же заявили кроме итальянского и французского маркграфов еще несколько династий. Король Югославии Николай Черногорский рекомендовал своего сына Мирко, Ватикан поддерживал принца Луи из династии Бонапартов, а из Каира о своей готовности занять престол заявил принц Ахмед Фуад. В конечном счете выбор пал на жившего в Потсдаме немецкого князя, служившего в кавалерийском полку прусской армии, Вильгельма Вида. Он был протестантом, а не мусульманином, или католиком, или православным. Учитывая этнически и религиозно разобщенную страну, от него ожидали определенного нейтралитета. Нельзя сказать, чтобы он был трудоголиком, тем более что его сколько-то юродный кузен, император Вильгельм II, предупреждал: любой, кто дорожит своим душевным здоровьем, должен обходить Балканы как можно дальше. Но Вильгельм Вид поддался настояниям своей жены, моей покойной тети Софии, урожденной Шёнбург-Вальденбург, которая была в восторге от перспективы стать королевой.

София была чрезвычайно любезным, однако несколько наивным человеком. В отличие, например, от царицы Семирамиды, устроившей кровавую баню, когда перед ее дворцом появились повстанцы, София, как только в Албании начались беспорядки, велела вывезти себя на море перед Тираной, чтобы оттуда поиграть возмущенному народу на арфе, в надежде таким образом успокоить его. К сожалению, на албанцев это не произвело ни малейшего впечатления: не прошло и шести месяцев после восшествия Вильгельма с Софией на престол, как им пришлось спешно покинуть страну на канонерской лодке императорского немецкого флота. Итак, албанцы снова принялись искать монарха. И в конце концов албанский трон захватил сын крупного землевладельца из албанской «глубинки» Ахмед Зогу. Человек, не только имевший, по свидетельствам современников, на редкость преувеличенное самомнение, но и ко всему прочему бывший одновременно и путчистом, и журналистом. Он числился свободным сотрудником лондонской «Таймс». Когда слухи о государственном перевороте в Тиране дошли до редакции «Таймс» и шеф отдела новостей посетовал, что их местный корреспондент не прислал отчета в Лондон, «Таймс» получила телеграмму с сообщением: «В Албании все спокойно. Король теперь я. Зогу».

Но через год и ему пришлось бежать.

И все же как стать королем, если не наткнешься в любимой газете на соответствующее объявление? Родиться будущим королем — еще не гарантия. Принц Чарльз ждет этого всю свою жизнь. Когда королева достигнет возраста своей матери, ему будет уже за восемьдесят, прежде чем он действительно сможет занять пост, к которому его готовили с детства. Особенно трагическим примером для Чарльза является Фридрих III Прусский, женившийся на старшей дочери королевы Виктории. Всю свою жизнь Фридрих стремился взойти на трон, он лелеял честолюбивые планы и хотел ввести в Германии либеральную, конституционную монархию по английскому образцу. Когда его отец наконец скончался, Фридрих просидел на троне ровно девяносто девять дней и в 1888 году умер от рака. Вместо него королем на несколько десятилетий стал его сын Вильгельм II, который и привел немецкую монархию к краху.

Очевидно, у мировой истории большое чувство юмора: слишком уж много случаев, когда те, у кого должность короля всю жизнь, как морковку, держат перед носом, никогда не становятся королями. Эразм Роттердамский считал, что больше всего годится на королевский трон тот, кто к нему не стремится. Нынешняя королева, Ричард Львиное Сердце, Генрих VIII и Елизавета I — похоже, для Англии это умозаключение верно. Не имеет значения, возьмем ли мы королей из документированной истории или королей из преданий, самыми прославленными, самыми знаменитыми, больше всего возбуждавшими фантазию художников оказываются всегда те, кто попадал на трон неожиданно — так и хочется сказать, «по вмешательству свыше».

Самый знаменитый легендарный король в нашем культурном ареале — это король Артур. Он был оруженосцем своего сводного брата, чистил его сапоги и носил за ним меч — и все-таки это именно ему, незаметному юноше, удалось извлечь из камня овеянный легендами меч. Самая известная фигура иудео-христианской истории, царь Давид, — простой пастух, даже не первенец. И все-таки именно его Бог избрал царем Израиля.

Идея о том, что при выборе королей не обходится без вмешательства Высших Сил, стара, как мир. Наиболее древний документ, известный письменной истории, в котором встречается слово «король» или «царь», — «Шумерский царский список» IV тысячелетия до Рождества Христова, начинается словами: «После того как царствие было ниспослано с небес…» Это — зерно так называемого Божьего благословения. Что при этом имеется в виду, лучше всего иллюстрирует одна странная история, рассказывающая о маленьком флакончике с маслом.

Осенью 1792 года, вскоре после провозглашения Франции республикой, в базилике Сен-Дени, где уже много веков находили свое последнее пристанище короли Франции, начались осквернения и разграбления могил, что по сей день считается одним из самых позорных эпизодов французской революции. Подзадориваемая солдатами в красных кепи истерическая толпа тараном проломила двери склепов. Первым «тираном», за которого принялась разбушевавшаяся толпа, оказался Генрих IV. Крышку его дубового саркофага подняли ломом, удивительно хорошо сохранившееся за сто восемьдесят с лишним лет тело поставили вертикально и, словно куклу, прислонили к столбу. Там он и стоял несколько дней, чтобы дать черни возможность выплеснуть свою ненависть. То, что осталось, потом сбросили в одну из двух трехметровых ям, вырьггых рядом с базиликой. За ним последовал Людовик XIII, правда, без долгих издевательств, потому что, говорят, он ужасно смердел. Трупу Людовика XIV вспороли живот, потом какой-то солдат сломал ему челюсть и вытащил из нее черный гнилой зуб, который показал исступленной толпе как боевой трофей. Это продолжалось до тех пор, пока всех до единого Бурбонов не выбросили из гробов и не подвергли осквернению. Запах, наверно, стоял ужасный. Все время поджигали порох, стреляли, надеясь таким образом очистить воздух. Так в честь королей Франции был устроен последний, весьма гротескный, салют. Добыча мародеров была ничтожной. По традиции французских монархов хоронили в простых саванах, без украшений и королевских атрибутов.

22 сентября 1792 года была провозглашена Республика. Через четыре месяца был обезглавлен Людовик XVI, спустя еще девять месяцев — Мария-Антуанетта. Могилы королей разрушили, трупы монархов кое-как зарыли, королевские регалии расплавили. Почти все символы более чем тысячелетней монархии уничтожили. И все-таки сохранился один невзрачный предмет, который внушал ужас депутатам Национального конвента. Революционеры были убеждены, что, пока он существует, их дело не доведено до конца.

Речь шла о крошечном флаконе, его высота составляла сорок два миллиметра, диаметр донца — двадцать девять миллиметров, а горлышка — шестнадцать. Он был сделан из простого стекла и наполнен красноватой жидкостью. В то время флакон был заключен в золотую дароносицу в форме голубя, с коралловыми клювом и лапками, и назывался Священной Ампулой. В ней находилось миро, которым был помазан на царствие король Меровингов Хлодвиг I после крещения. По легенде, епископу, подарившему Хлодвигу эту Ампулу с миром, ее принес голубь (как известно, в христианстве — символ Святого Духа). С восьмого века более тысячи лет все французские короли принимали помазание на правление именно этим миром из овеянной тайной Ампулы. Только тот, кто был миропомазан из Священной Ампулы, считался законным королем Франции. Этот ритуал взят из Ветхого Завета, потому что с помазания Хлодвига французская монархия, как и царствование Давида, считалась союзом с Богом. Каждое новое миропомазание обновляло этот союз. и хотя французская историография со времен Просвещения всячески высмеивала правдивость этой национальной легенды, однако остервенелость, с какой революционеры в 1793 году устроили охоту на Священную Ампулу, показывает, насколько она была популярна, ведь даже скептики верили, что в этом маленьком стеклянном флаконе содержится нечто сверхъестественное и необъяснимое, несущее в себе опасность для революции.