— Пустяки! Следуйте дальше. Мы сейчас, — ответил Афанасьев.

Стали выбираться. И надо ж такому случиться — болотце сущий пустяк, но чем больше крутят гусеницы, тем глубже садится машина. Стали рубить молодые деревца, бросать под траки — ничего не помогает. Работали до десятого пота, и всё никак. Под вечер к ним возвратился бронетранспортёр — все облегчённо вздохнули, но увы, он не смог вытащить танк. Решили ждать утра. Разожгли костёр, стали готовить ужин.

— Ну, пехота, зимовать будешь с нами, — смеялся Трофимов над автоматчиками, приехавшими на выручку.

— Ты скажи спасибо, что примчались телохранители наши. Небось, чувствуют, что тоже в ответе за знамя, — сказал сердито сержант Фофанов.

Наступило неловкое молчание.

Трофимов щёлкнул трофейным портсигаром, протянул автоматчикам.

— Да, промашка вышла. Надо было, значит так, сразу Кунилова остановить. Взял бы на буксир и вся недолга, — виновато сказал Афанасьев. — Ну да горевать нечего. Быть не может, чтоб танки не проехали по этой дороге. Подсобят.

Мирно трещал костёр, освещая лица повеселевших танкистов. В густой ночи громадой чернел стоящий на асфальте бронетранспортёр, красные блики бегали по броне осевшего в трясину танка. Вдалеке, с той стороны, откуда пришли танкисты, послышался гул моторов.

— Прав наш командир, дорога здесь людная, — сказал Фофанов. — Пошли на шоссе, голосовать.

— И правда танки, ишь как далеко прожектора бьют, — сказал наводчик Трофимов и стал взбираться на дорогу.

В ту же секунду ночь разорвала белая вспышка. За ней вторая.

— К бою! — закричал Афанасьев.

Когда вскочили в танк, вспыхнул бронетранспортёр. Немцы, не заметив увязший танк, подходили всё ближе и ближе. Трофимов развернул орудие.

— Огонь!

Снаряд попал фашисту в бок, и он взорвался, словно цистерна с керосином.

— Огонь! Огонь! — злобно кричал Афанасьев, нажимая на гашетку.

Загорелся ещё один «тигр».

— Слушай, слушай, лейтенант, сейчас они за нас возьмутся, — кричал ему в ухо, дёргал за плечо Фофанов. — Тебе надо уходить, бери знамя. Захвати гранаты на крайний случай. Уходи, Алексей, слышишь?

Афанасьев не обращал на него внимания; прильнув к окуляру прицела, он пытался найти немецкие танки, отползшие в темноту. Фофанов силой оторвал его.

— Сумасшедший! Ты что задумал? Знамя погубить? А если он сейчас нас долбанёт? Что будет? Слышь, давай прощаться. Живо мне! Я приму командование.

Время словно остановилось. Тишина. Афанасьев будто сонный вылез из башни, пошёл к лесу. Он знал, где-то здесь должны быть автоматчики. Они окликнули его. Афанасьев достал из сейфа знамя, вынул из чехла, стал лихорадочно быстро обматывать его вокруг себя под гимнастёркой.

Уходили вдоль дороги. И вдруг откуда-то справа на них выскочили немцы. Заметили, что отходят, и решили окружить.

Пехотинцы открыли огонь из автоматов. Афанасьев бросил гранату. Граната попала в цель. Кто-то в темноте закричал, застонал. Немцы отстали.

Минут через двадцать остановились передохнуть. Ещё можно было различить, как позади пылали «тигры», как догорал бронетранспортёр. Но бой там не утих. Фофанов старался подороже продать свою жизнь.

Афанасьев остановился, замер. Затем медленно сел на росную холодную траву, прижав ладони к глазам.

— Товарищ лейтенант, надо идти. Успокойтесь, это у вас от контузии такое. Успокойтесь, пожалуйста. Берите его, хлопцы, — сказал пожилой сержант — командир отделения автоматчиков. Солдаты подхватили Афанасьева под руки. Пошли, тяжело ступая по мягкой весенней земле.

Окончилась война, но Алексея Николаевича оставили в армии.

— Так надо, дорогой мой лейтенант Афанасьев, — уговаривал его полковник Пушкарёв. — Воспитывать молодёжь кто будет? Мы с тобой. На тебя посмотришь — одно загляденье. Стройный, подтянутый. Вся грудь в орденах. Да ты пойми чувство солдата, когда у него командир не какой-нибудь там веник берёзовый, а фронтовик, Герой Советского Союза. Ты ведь на всю жизнь с танками породнился, признайся. Заскучаешь без машины. Вот тебе, Алексей, месяц отпуска, поезжай в Карелию, забирай семью, и начнём мы с тобой новую, мирную жизнь. Начнём, чтоб был порядок в танковых войсках.

В 1950 году старший лейтенант Афанасьев командует ротой средних танков.

Шёл конец ноября. Погода испортилась — дальше некуда. После нудных обложных дождей посыпался мокрый густой снег.

Ночью вся часть была поднята по тревоге — очередные ученья. Танкисты получили задание стремительным броском прорваться в «тыл противника». Рота Афанасьева была назначена головной в колонне.

На рассвете вышли по просёлку к небольшой речке с пологими берегами. Быстро осмотрели старый деревянный мостик. Для переправы он не годился. А танки всё подходят и подходят. Надо спешить. Стали обследовать реку.

— Ширина 30 метров, глубина 80 сантиметров, дно песчаное, — доложили Афанасьеву.

Тот чертыхнулся — столько времени потеряли, когда можно было сразу перескочить эту лужу.

— Почему пробка, командир роты? — закричал подъехавший полковник.

— Сейчас ликвидируем. Я пойду первым, — ответил Афанасьев.

Механик-водитель у Афанасьева был неопытный, неделю после школы.

— Значит так, братва, вылазь все, я за рычаги сяду! — крикнул вниз своим Алексей Николаевич. — Да поживее! Из танка надо белкой выскакивать!

Танк быстро подошёл к реке. Афанасьев переключил скорость. В открытую смотровую щель было хорошо видно, как трусливо расступилась вода, как взлетели грязные брызги, и в ту же секунду громадная машина, резко наклонившись вперёд, стала проваливаться куда-то в глубину. В танке стало темно. Сверху что-то загрохотало, и в танк ворвалась вода. Холодная, как лёд, струя ударила Афанасьева в разгорячённое лицо, в грудь.

Дьявольский поток сбивал его с ног, крутил, сорвал шлем. «Хорошо, что люк оставил открытым», — пронеслось в голове. Только Афанасьев сумел нащупать скобу, чтобы подняться в башню, как поток сорвал его и ударил головой о броню. Сейчас должно произойти самое страшное — потеряв силы, он захлебнётся. Но вдруг мысль, как молния, озарила меркнущее сознание: «В войну не погиб, а тут смерть меня по-смешному взять хочет. Не выйдет!» Ударяясь головой, не чувствуя боли, он рванулся вверх. Воздуху не было. Сейчас он не выдержит, откроет рот, сейчас, сию секунду — и в лёгкие так же, как минуту назад в пустой танк, ворвётся эта вонючая чёрная вода.

Ему показалось, что его выбросило из башни каким-то взрывом. Охнув, он глотнул воздуху, голова безвольно упала в воду, всё перед ним закружилось, забелело. Собрав остаток силы, он стал отгребать от танка. Вдруг его руки коснулись дна. Он не поверил. Но вот за дно стали цеплять ноги. Алексей Николаевич встал, его качнуло назад, но он удержался. Смахнув рукавом кровь, застилавшую глаза, он пошёл к берегу, где стояли онемевшие товарищи. Они ведь только что видели, как сапёры переходили реку, не зачерпнув сапогами воды. И вдруг прямо на их глазах танк исчез, провалился в преисподнюю.

Танкисты подхватили Афанасьева, вывели на взгорье, перевязали голову. Один снимал свои сапоги, другой протягивал сухой комбинезон, третий — шлем.

— Да, напугал ты меня, Алексей, — сказал повеселевший полковник, подавая флягу. — Бери, бери, коль дают. Тебе после такой купели неписаным уставом положено. Да глотни ты, чудак, ей-богу помогает. Смелее, тоже мне герой…

Мокрый снег падал густо, покрывая серым пухом землю.

— Документы испортил, часы на металлолом, — ругался Афанасьев. — Сколько у нас ещё времени? Три часа? Значит так, разводи костер, ребята. Левданский, обойди это проклятое место, выдь со своим танком на тот берег, приготовь буксир.

— Думаешь, вытянет он тебя? — спросил полковник.

— Края пологие, видать, воронка от бомбы. Рядом мост, вот и бомбили его, да мимо, — ответил Афанасьев. — Вы не задерживайтесь, товарищ полковник, поезжайте, мы тут сами справимся с Левданским. Гляди, ещё и вас догоним.

— Пожалуй, ты прав. Время — золото. Мы двинемся. А вы возвращайтесь домой, если что…

Танки переходили реку. Надев сапоги своего наводчика, Алексей Николаевич перебрался на ту сторону. Левданский размотал буксир, стал подъезжать к самой кромке воды.

— Разрешите мне, товарищ старший лейтенант. Вам надо погреться. Разрешите, у меня третий разряд по плаванию. И машина моя. Мне её надо выручать, — напористо просил водитель.

— А мне после сегодняшнего заплыва, думаешь, нельзя третий разряд присвоить? Завтра же пойду к нашему физруку, пусть мне засчитает, — шутил Алексей Николаевич. — Значит так, будешь меня подстраховывать. Я, браток, уже к воде этой привык. Признаюсь тебе — холодная и с душком. Так что семь бед — один ответ. Ну, не поминайте лихом, — крикнул Афанасьев и пошёл в воду, таща толстый трос с большой петлёй на конце. Дойдя до воронки, он стравил в неё трос и нырнул. Дело оказалось не из простых. Лишь на четвёртый раз удалось накинуть петлю на буксирный крюк.

— Давай! — крикнул Афанасьев Левданскому. Взревел мотор, запел высоким голосом.

— Ну, ещё, дай ещё газку!

Наконец танк Афанасьева, облепленный илом, нехотя вылез на берег.

— Значит так, проверить мотор, вычерпать воду. На всё даю вам десять минут! — крикнул своему экипажу Афанасьев, приплясывая на берегу. — Если провозитесь больше, я превращусь в сосульку. Понятно? Действуйте!

Снова пришлось переодеться, снова пришлось глотать из фляжки. Через два часа они догнали свою колонну.

Сады отцветали. Под вишнями, яблонями лежали ещё упругие, белые чешуйки лепестков. Тёплый по-летнему ветерок озорно гонял их между ярко-зелёных гряд, заносил в небольшой чистенький дворик, сыпал сверху, нежно касаясь длинных загнутых ресниц, круглых румяных щёк спящего Вовки. Над яблонями гудели пчёлы. Тяжело отрываясь от последних цветов, медленно поднимались к свежевыкрашенной густо-малиновой крыше и улетали куда-то к своему дому.