Стоя с закрытыми глазами, Ушаков простирает руки вперед. С новой силой звучит за сценой матросская песня. Занавес

ПРОЛОГ

Картины из времен революции 1905 года в четырех действиях, одиннадцати картинах

Действующие лица

Владимир Ильич Ленин.

Федор — большевик, профессиональный революционер из рабочих.

Варвара — работница Прохоровской мануфактуры, большевичка.

Марфа — работница, потом руководитель боевой дружины, большевичка.

Круглов — отец Марфы, рабочий Путиловского завода.

Марья Карповна — его жена.

Иван — рабочий Путиловского завода, по прозвищу «Иван-молотобоец».

Филимонов — солдат лейб-гвардии.

Катя — курсистка, большевичка.

Сережа — рабочий-подросток.

Юркку — рабочий-финн, член боевой дружины.

Ивановна — работница.

Игнатий — эсер-«боевик».

Мартьянов — меньшевик.

Белокопытов — крупный промышленник, член правления акционерного общества Путиловских заводов.

Петрункевич — лидер либеральной буржуазии.

Леру — французский журналист.

Морган — племянник американского миллионера.

Николай II.

Витте — министр.

Скреблов — жандармский полковник, потом генерал.

Гапон.

Зеленый — филер.

Рабочие-гапоновцы.

В эпизодах:

Первый чин, второй чин, «он», «она», газетчик-инвалид, социал-демократ в косоворотке — меньшевик, Трик — владелец кафе, официант в кафе, швейцар, певичка, пьяный офицер, дама с пером, официант на вокзале, бакинский нефтепромышленник, киевский помещик, фабрикант из Иванова, камер-фурьер, гофмейстер, священник, дворцовый лакей, ректор, судья, прокурор, члены военно-полевого суда, судебный пристав, дежурный жандарм, городовой Плюхин, фон Этер, дружинник Митя, дружинник-студент, человек в котелке.

Рабочие, работницы, русские социал-демократы в Женеве, солдаты, дружинники, депутаты Нарвского совета, жандармы, городовые, полицейские, дворники.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

31 декабря 1904 года. Петербург. Заснеженная набережная Екатерининского канала. Чугунная ограда. Банковский мост с грифонами. Ветер, снег, туман. В тумане колоннада Казанского собора, купол Исаакия, шпиль Адмиралтейства. Вечереет. Подняв воротники, идут два полицейских чина.

Первый чин. ...Затвердил, как обезьяна, чужие слова: «свобода», «социализм», «капитализм»... Я ему: «Да кто ты такой есть, каналья? Студент? Купецкий сын? Мастеровщина полуграмотная, когти обучись стричь сперва и в рубаху не сморкаться!» А он мне нагло: «Я сын рабочего и горжусь званием своим больше, чем вы погонами!» Я ему в морду... Не покачнулся, подлец!

Второй чин (хриплым голосом). Ничего, мы его дошкурим... Покачнется!

Проходят. Туман опускается еще ниже. Появляется массивная фигура городового с шашкой-селедкой на боку. Навстречу ему идут, нежно взяв друг друга за руки, Федор и Катя.

Федор. Паду родителям в ноги — и вся недолга. С приданым как?

Катя. Да маменька сулят...

Городовой, снисходительно оглянув их, сворачивает за угол.

Федор (тихо). А что? Вполне натурально. (Оглядывается). Марфы не вижу.

Катя. Опаздывает. Билет тебе куплен. Поедешь через Ригу. Границу помогут тебе перейти латыши. Явки...

Федор (внезапно сорвал картуз). Эх, Петербург, прощай! Прощай, Нарвская застава, ночевки, шпики, туманы... И ты прощай, Катя! (Пауза). Досадно, погода только-только разгуливается. Была б воля моя...

Катя. ...В тюрьму бы угодил. Ты в охранке меченный. Ах, Федя, так боюсь за тебя, так боюсь... И... завидую. Ленина увидишь...

На мостике с грифонами появился Игнатий.

Федор (обнимает Катю). С приданым как?

Катя. Да маменька сулят...

Игнатий, скользнув по Кате и Федору глазами, исчезает за углом.

Не шпик?

Федор. Прохожий. У шпика глаз как сверло. А у этого — посторонний.

Катя. Вчера хвост в типографию чуть не привела. Несла шрифты, оглянулась — так и есть... Я в переулок — он в переулок. Я в конку — он в конку. Проходной двор, спасибо, спас.

Федор. Часто оглядываться тоже опасно.

Катя. Я не часто.

Они садятся на скамейку у ограды.

Давеча опять ректор вызывал: совместимо ли, спрашивает, с наукой ваше нигилистическое выступление на сходке? А я его спрашиваю: совместимы ли с наукой ваши доносы на курсисток в охранное отделение? Как ты думаешь, Федя, вылечу я с курсов?

Федор. А как же! Кубарем! И леший с ними, с курсами, с ректором! Да здравствует революция!

Катя. Тише.

Федор. Ты на Тентелевский завтра идешь?

Катя. Завтра.

Федор. Захвати. (Вынимает из-за пазухи несколько тоненьких листочков). В цехах разбросай, в уборных. Прокламация новогодняя. Как тентелевцы твои, поддержат путиловцев?

Катя (печально). В механическом слушали меня хорошо, а в кислотной только что не побили. Там все деревенские, псковичи... Семьями повалили за городской копейкой. Лица от анилина и хромкалия шафранные, рубахи в клочьях, груди вдавленные. «Пущай путиловские бунтуют, они городские, а мы тут временные, нам не с руки...» Отсталый народ.

Федор. В Баку пятьдесят тысяч бастовало, — думаешь, все передовые? Не меньшевики ли тебе на Тентелеве обедню портят? Эх, чешутся кулаки!.. Паспорт авось Марфа добыть не поспеет!

Катя. Марфа-то! (Внезапно прижимается к Федору). Приданое маменька посулили...

С мостика спускается пара.

Он (мрачно). Ситный-то взяла, тетеря, с изюмом?

Она. С изюмом.

Он. А заварка есть?

Она. Есть заварка.

Он. «Высоцкий и сыновья»?

Она. «Высоцкий и сыновья».

Он (зевает). А то вчерась сели пить чай, а заварка — индийский развесной. Ни к дьяволу не заваривается!

Проходят.

Федор. С наступающим!

Он и она, хмуро поглядев на Федора, уходят не ответив.

Весело живут, черти!

Порыв ветра сбил картуз с головы Федора, он погнался за ним, побежала за картузом Катя, поймала картуз, напялила ему на голову, поцеловала Федора.

Катя. Федя, нам надо поклясться.

Федор. Поклясться? В чем?

Катя. Надо. Непременно... Повторяй за мной. Клянусь...

Федор. Зачем, Катя?

Катя. Ведь завтра скажем друг дружке: до свидания... Новый год завтра, Федя. (Оглядывается, берет его за руку). Давай. (Пауза. Говорит шепотом, видно, уже давно придуманные и продуманные слова). Повторяй за мной. Клянусь...

Федор. Ну... клянусь.

Катя (шепотом). Всю жизнь, без остатка, отдать делу народа. Клянусь!

Ее возбуждение передается Федору.

Федор (шепотом). Клянусь!

Катя (шепотом). Никогда и нигде, как бы трудно ни было, делу народа не изменять. Клянусь!

Федор. Клянусь!

Катя (шепотом). Будешь ли ты рядом или далеко... в тюрьме ли, на каторге ли, — я всегда буду с тобой вместе, Федор, как и ты со мной. Клянусь!

Федор (шепотом). Клянусь!

Катя (шепотом). И смерть не сможет разлучить нас. Клянусь!

Федор (шепотом). И смерть, Катя!

Катя. Вот и всё. (Берет руки Федора, молча прижимает их к сердцу). Вот и всё.

Они уходят по набережной, взяв друг друга за руки. Уже спустились сумерки и зажглись в тумане ровные линии газовых рожков. Где-то кричит газетчик надтреснутым голосом: «Путешествие государя императора! Отравление гусиным жиром! «Биржевые ведомости»», вечерний выпуск!..» Прижимаясь к ограде, пряча под полою пальто какой-то предмет, крадется Игнатий. Газетчик выходит на набережную. Игнатий исчезает.