21

Женя не переставала удивляться, насколько поменялось её внутреннее ощущение мира. Она словно проснулась после долгой спячки, она словно прозрела. Она была наполнена до краёв. Она летала.

Казалось, как это возможно — не замечать, что всё вдруг стало другим? Но никто не замечал. Для всех всё было по-прежнему, всё шло своим чередом. В школе начались занятия, и вопроса об их непосещении даже не стояло. Как и о том, что об их со Славой отношениях никому не стоит знать — всё происходящее между ними должно было остаться только их тайной.

С Маринкой Женя помирилась сразу же при встрече. Подруга явно чувствовала себя не в своей тарелке, дав повод для переживаний, но извиняться даже не думала.

— Загорская, ты меня вообще благодарить должна! Кто бы ещё открыл тебе глаза на Кедра, если не я! — бесстыже заявила Марина на первой же перемене, когда они с Женькой отошли подальше от остальных одноклассников.

— Но не таким же способом! — наморщилась Евгения в ответ.

— Можно подумать, ты бы стала меня слушать, если бы я…

— Можно подумать, тебе бы в голову пришло залезть на коленки Йорику, если бы ты сама на него не запала, — съязвила Женя, не дав договорить подруге.

— Какому Йорику? — Маринка, казалось, искренне растерялась.

— Кедрову, какому ещё, — рассмеялась вдруг Женька, поняв, что сморозила.

— Почему — Йорику? — недоумевала Лисицына.

— Неважно, — попыталась отмахнуться Женя.

— Что-то вы мне не договариваете, Евгения, — как и всегда, когда у подруги «включалась» подозрительность, она перешла на «вы».

— Привыкайте, Марина, — в тон ей ответила Женька, злорадненько улыбаясь. — Интересно, почему это тебя абсолютно не взволновало моё утверждение, что ты сама запала на Макса? — прищурилась она.

Подруга аж закашлялась от такого заявления, но прозвеневший звонок не дал ей ничего сказать ни по поводу предположения Загорской, ни по поводу её загадочной ухмылочки, явно таящей под собой что-то большее.

Впрочем, Лисицына не стала ни в чём разуверять Женьку, когда у неё появилась такая возможность. И по молчанию подруги Женя сделала вывод, что попала в точку — Маринка сама если и не сохла по Максу, то уж точно питала к нему определённую симпатию. Хоть и не торопилась в этом признаваться, и умело скрывала свои чувства под маской пофигизма, а то и недоумения — мол, что в этом Кедрове вообще такого, что девки так и липнут? Вон, тот же Серый и то интересней!

Действительно, что в нём такого? Светлые волосы, голубые глаза, шикарная улыбка, обнаруживающая ямочки на щеках, хорошая фигура… Внешняя привлекательность, помноженная на популярность — убеждённый в своей «звёздности» старшеклассник, капитан школьной футбольной команды… Гремучий коктейль для девчонок всех возрастов.

И даже для глупой Женьки.

Был когда-то…

А сейчас она недоумевала, как могла быть такой слепой и наивной.

Сейчас у неё есть Слава. Который, впрочем, тоже никогда не был обделён вниманием девичьей половины их школы, но всё же будто постоянно находился в тени смазливого красавчика Кедрова. Чему, судя по всему, был только рад, даже близко не стремясь соперничать с другом.

И у Женьки со Святославом всё было замечательно. Во всех отношениях.

Случайно встретившись в школьном коридоре или дворе, они позволяли себе лишь перекинуться незаметными для других взглядами или улыбками, ну или парой слов в лучшем случае, стараясь вести себя ровно так, как было до каникул. Для родителей, которые по-прежнему отдыхали в своём санатории, но названивали разведать обстановку каждый божий день, они также оставались прежними «детьми», пусть уже и не конфликтующими в режиме нон-стоп, а вполне себе обыкновенно ладящими сводными братом и сестрой.

И лишь оставшись наедине, позволяли себе быть самими собой, не скрывая сумасшедшей тяги друг к другу, своих желаний и чувств.

Слава сдержал обещание «быть на высоте» и сделал всё от него зависящее, чтобы Женя открылась навстречу новым ощущениям, новому опыту в своей жизни. И ей это удалось. Их близость была желанной, эмоциональной, раскрепощённой. Женька, отбросив все сомнения и стеснительность, отдала себя без остатка своему мужчине. Именно так — никаких парней, бойфрендов, молодых людей. Он был для неё мужчиной. Первым, единственным, любимым. Никакой неловкости, никакой скованности — она исследовала открывшийся ей новый мир с интересом, со всем рвением, на которое была способна.

А Слава сходил с ума…

Просто сходил с ума от своей девочки. Такой подкупающе настоящей, непосредственной. Такой милой, домашней, уютной. Такой яркой, любознательной, эмоциональной. Такой остро для него красивой — он изучил каждый сантиметр её ещё подростково-худощавой, но бесспорно соблазнительной фигурки, знал каждую впадинку, каждую выпуклость. Такой честной, ехидно-колючей, теперь уже совсем не теряющейся в его присутствии, смело глядящей в глаза, смело ставящей на место своими едкими замечаниями и остроумными подколками. Он всматривался в её лицо, её мимику, в то, как она привычно морщила свой чуть вздёрнутый нос, как хмурила брови, как покусывала нижнюю губу в задумчивости, и поверить не мог, что когда-то не замечал её привлекательности. И ведь дело даже не в шмотках, не в новой причёске или косметике, которой Женька почти и не пользовалась — во всяком случае, он совершенно не замечал, чтобы на её лице когда-то был слой «штукатурки». Дело в том, что он просто совсем по-другому стал на неё смотреть.

Сходил с ума и боялся своих ощущений, прекрасно осознавая, как они усложнят его жизнь, как могут повлиять на достаточно амбициозные планы, от которых он не собирался отказываться. И поэтому всеми силами старался держать себя в руках, не позволял себе расклеиться, рассыпаться громкими словами и обещаниями. А Женька — его умница Женька! — не ждала от него этих слов и обещаний, не требовала доказательств, не закатывала истерик. Или… умело делала вид, что не ждала…

И Святослав действительно ценил это.

Ценил и меньше всего в жизни хотел её обидеть…