— Сколько мяса вынули из холодильников?

— Сколько мяса положили в холодильники?

— Вынутое в процентах к положенному?

— Положенное в процентах к вынутому?

Но это еще ничего. Распалясь, управление переходит к деталям.

— Выход субпродуктов (в килограммах)? в т. ч. сердце (в процентах) легкие (в процентах) печень (в процентах)?

— Себестоимость крови (в проц. к пл.)?

— Выход костей (в тоннах)?

На вопросы следует дать подробные ответы. А это занимает очень много места. Если бросить в море бутылку с недельной отчетностью Свеже-Квасинского птицекомбината, то ее не сможет проглотить ни одна акула. Нету теперь таких акул, да и бутылок тоже.

Но отчетность не бросают в море. Ее отсылают в управление ценной бандеролью, и она навеки исчезает в чьем-то бездонном столе.

И в этом нет ничего странного. У сотрудников управления просто нет времени читать сводки простынного формата. В канцелярских дебрях уже вызрели гроздья новых вопросов. Тех самых, которые заставят свежеквасинскою экономиста схватиться за валидол и тихо прошептать:

— Неужели это никогда не кончится? Мое сердце — очень хрупкий субпродукт, пожалейте его.

А ведь напрасно паникует экономист. Он может снять телефонную трубочку, заказать управление и спокойно сказать начальнику тов. Фролюку:

— Согласно вашему приказу я обязан освещать выход полезной продукции по шестнадцати таблицам. И я освещал. Целый год. Но теперь я передумал. Мне это надоело, а если говорить честно — осточертело. И если вы посмеете прислать еще один подобный запрос, я на вас подам в суд.

Имеет ли на это право экономист?

Несомненно! По крайней мере, закон на его стороне.

Есть разная статистика — точная и неточная, скучная и занимательная. Разделяется она еще по одному признаку — законная и незаконная. Так вот, викторины, которые устраивает областное управление мясо-молочной промышленности для комбината из поселка Свежие Квасы, явно незаконны. Соответствующими постановлениями правительства четко ограничен круг и количество вопросов, по которым предприятия обязаны подавать периодическую отчетность.

Сделано это по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы не перегружать специалистов заводов и фабрик канцелярскими мероприятиями. А во-вторых, чтобы работники руководящих учреждений изучали подведомственные объекты не по бумажкам, а в натуре, чтобы они управляли,а не экзаменовали.

Постановления по статистике ясны, четки и не нуждаются в комментариях. Но все же некоторые руководители относятся к ним с пугающей забывчивостью. А это дорого обходится предприятиям.

Не будем говорить о том, что одни лишь почтовотелеграфные расходы по передаче незаконной отчетности обходятся комбинату в 500 рублей ежегодно. Вообще-то полтысячи — тоже деньги, но не будем придираться к управлению, ворочающему миллионами. Пускай их!

Подумаем о другом. Сбором и оформлением всей этой ненужной документации ведают, как правило, экономисты. У них есть знания, опыт и дипломы о высшем образовании. У них есть, наконец, желание принести пользу родному предприятию в ответственный период интенсификации производства и повышения эффективности народного хозяйства.

Но чего у них нет, так это времени. Да и как можно вникать в производственные дела, если все мысли заняты выяснением сложных и запутанных взаимоотношений с вышестоящими учреждениями? Если каждую декаду следует вытягиваться в струнку и по-школярски рапортовать:

— В ответ на параграф такой-то сообщаем, что мы такие-то. В ответ на запрос сякой-то уведомляем, что мы сякие-то.

Справедливости ради следует сказать, что мясомолочное управление терзает не только экономистов. Отдел кадров комбината обязан в свою очередь сообщать: о наличии и движении рабочих — по 22 показателям; о количественном составе инженерно-технических работников — по 54 показателям; о наличии общежитий и проживающих в них — по 29 показателям...

Опомнитесь, товарищи управляющие! Ну зачем, зачем вам столько знать? Нельзя превращать оперативное управление в составление загадок, а подчиненные предприятия — в справочные бюро.

В конце концов, Свеже-Квасинский птицекомбинат не обязан докладывать, сколько у него сердец в процентах, а отдел кадров имеет право не знать, есть ли жизнь на Марсе.

ПОШЛЫЙ АНЕКДОТ

Знакомясь со своими коллегами по конструкторскому бюро, новичок сразу сказал, что называть его можно двояко: Валюня или дедушка Валентайн. Кому как нравится. Он не обидчив. Широкоплечий, кривоногий, с идеальным пробором, он был похож на средних лет гориллу, подстриженную в салоне «Чародейка». Тут же уточнил, что в командировки он ездить не охотник, но зато у него с детства крупное чувство юмора.

Женщин до сорока пяти он начал шлепать сразу же после первого обеденного перерыва. Шлепал он их не больно, растопыренной пятерней, улыбаясь, не вынимая сигареты из зубов, по тому месту, которое пониже поясницы.

— Выпьем, бедная старушка соответствующей юности моей! — восклицал он при этом, жизнерадостно скалясь и нахально перевирая классика.

Женщины обижались, грозили пожаловаться начальнику бюро, а дедушка Валентайн орал в ответ:

— Спокойно, бабье! Выше знамя среднерусского равнинного юмора!

А еще он рассказывал анекдоты. Боже, что за адское остроумие перло из его уст! Началось с заячьей серии. Мирный пугливый зверек предстал перед слушателями как пьяница, лодырь, очковтиратель и сексуальный маньяк. Через неделю все конструкторское бюро остро ненавидело серого грызуна и единодушно сочувствовало кровожадному волку. Но и ненавидело и сочувствовало втайне, про себя, чтобы не дать оснований для страшного обвинения. Обвинения в отсутствии чувства юмора.

Вы ведь знаете, как важно нынче обладать чувством юмора. Хоть какого-нибудь. Хоть самого завалящего. Любой работник интеллигентного труда скорее откажется от льготной путевки в лучший санаторий, чем признает за собою невосприимчивость к смешному. Поэтому некоторые предпочитают хохотать не оттого, что им очень смешно, а исключительно по той причине, что очень не хочется быть осмеянными.

И немногие решались воздерживаться от хохота, ибо дедушка Валентайн предварял очередной анекдот неизменной репликой:

— Слухай сюды, публика! Доставлено новое произведение! Пошло, но смешно!

«...но смешно» — это действовало гипнотизирующе. Одни смеялись интенсивно, другие — с натугой, превозмогая себя. Первых Валюня называл шустриками, других, соответственно, — мямликами. Мямликов он третировал, обвиняя в гастрите и злоупотреблении манной кашей.

— Иди лучше съешь свою манную кашу! — презрительно отметал дедушка Валентайн робкие протесты против самых сногсшибательных образцов его юмора. Подразумевалось, что, будь этот оппонент истинным мужчиной, способным к поеданию жареного мяса с острыми приправами, он, безусловно, с наслаждением воспринял бы «произведение».

Первой уволилась Ирина 3. — опытная и умелая чертежница. Даже понимая умом, насколько несовременно и позорно обижаться на пошлепывание растопыренной пятерней, она никак не могла совладать со своими чувствами. Она обижалась, плакала и наконец обратилась за помощью к начальнику бюро.

— Вэвэ! — сказал Валюня, призванный к ответу. (Начальника звали Василий Владимирович, зачислять его в шустрики или мямлики дедушка Валентайн поостерегся, но зато с ходу стал называть его «шефунчик» — заочно, и Вэвэ — в глаза. Начальника, честно говоря, раздражала эта собачья кличка, однако сказать об этом честно он стеснялся, чтобы не прослыть в коллективе сухарем, ретроградом и бюрократической личностью.) — Что ж это получается, а, Вэвэ? Я ее что — в ресторан приглашал? Тюльпаны ей подносил? Ручки целовал? На черноморское побережье Кавказа увозил? Брильянты ей покупал? Будь оно так — все правильно, обсуждайте, наказывайте, лепите мне строгача за моральное разложение! Я не против! А тут просто шутка, к тому же — безболезненная. Она шуток не понимает — а я, выходит, виноват?

— Ты в самом деле, Ира, того... — говорил потом чертежнице начальник, пряча глаза. — Шутка — а ты обижаешься... Знаешь ведь — он человек жизнерадостный, с юмором...