Столь разветвленной организации, причем более действенной, чем полиция, и имевшей, конечно, более широкий доступ во все слои общества, вскоре удалось подчинить своему контролю также преступный мир города, не мешая, однако, ему орудовать и не смешиваясь с ним, а просто эксплуатируя его. Как только вор или вымогатель успешно завершал свою «работу», главарь мафии немедленно вмешивался, предлагая свое отнюдь не бескорыстное посредничество, в итоге которого все разрешалось как будто к общему удовольствию и выгоде: пострадавший, уплатив, разумеется, соответствующую мзду, с неожиданной быстротой получал обратно похищенное, преступник, совершивший кражу, сразу же извлекал выгоду без всякого риска быть разоблаченным, ибо никто не посмел бы впутать полицию в дело, в которое уже вмешалась мафия, а мафия получала вознаграждение за посредничество с обеих сторон.

С упрочением этой системы самые состоятельные слои населения, подвергавшиеся наибольшей опасности, или, попросту говоря, самые трусливые, не желая более быть жертвами преступлений, предпочли заблаговременно обезопасить себя, покорившись неизбежности платить определенную дань. Таким образом, даже те категории населения, которые не занимались торговлей, как, например, лица свободных профессий, собственники или крупные чиновники, стали данниками мафии. Дошло до того, что даже влюбленные, которые по тогдашним обычаям долгое время выражали свои чувства, прогуливаясь под окнами дома, где жил предмет их обожания, должны были уплачивать взнос «а каннила», то есть, образно говоря, возмещать стоимость свечи, которую держал мафист, помогая любовным уловкам.

Многие еще помнят, особенно в провинции Палермо, дона Вито Кашо Ферро — высокого человека с изысканными манерами и благородной внешностью; длинная окладистая борода придавала ему весьма почтенный вид, и уж, конечно, никто бы не осмелился заподозрить в нем закоренелого полуграмотного преступника. Престиж дона Вито был необычайно высок: он был желанным гостем в лучших гостиницах, причем платы с него не брали, его почитали высокопоставленные особы, он был исполнен той щедрости, которая присуща человеку, не считающему денег и не задумывающемуся над тем, откуда они берутся. Рассказывают, что когда дон Вито отправлялся в путешествие, чтобы посетить «свою зону», то мэры селений, через которые он проезжал, дожидались его у границ своих владений и целовали ему руку в знак почтения и уважения.

Такой человек мог публично похваляться, что за всю свою долгую жизнь он убил лишь одного человека, и то вполне «бескорыстно», то есть из соображений престижа, а более никогда не тронул и волоса на чужой голове. Он хотел этим подчеркнуть, что его авторитет был столь велик, что он мог подчинить своей власти самого строптивого человека одной лишь устрашающей силой своего требования. Подобное утверждение было, пожалуй, не вполне верным.

Во всяком случае, единственным преступлением, которым похвалялся дон Вито, было убийство Джека Петрозино, американского полицейского, специально прибывшего в Палермо, чтобы ознакомиться на месте с деятельностью мафии и выяснить ее связи с «Черной рукой» и преступным миром США. В то время эмиграция из Сицилии в США поставляла не только огромное количество дешевых рабочих рук, но и самое большое число гангстеров, ставших знаменитыми. Петрозино, обладавший прирожденным чутьем полицейского, не мог не обратить внимания на аналогичные методы и на одни и те же фамилии среди членов сицилийской мафии и американской «Черной руки», поэтому он счел необходимым обратиться к истокам этого явления, изучить его и, если удастся, положить конец эмиграции мафии в США.

Решение Петрозино проникнуть в сицилийскую мафию было воспринято последней как вызов, и главарю «почтенного общества» надлежало принять вызов и сыграть эту «партию». В день приезда Петрозино дон Вито на всякий случай заблаговременно отправился на квартиру депутата П..., пригласившего его на обед. Когда настало время, дон Вито извинился, сказав, что ему необходимо отлучиться на несколько минут, и, воспользовавшись каретой гостеприимного хозяина, направился на площадь Марина. Выйдя из кареты, он дождался Петрозино и выстрелил в него три раза из револьвера. Затем дон Вито преспокойно сел в карету и вернулся на квартиру депутата, где и пообедал с хозяином.

Впоследствии, когда дона Вито заподозрили в этом преступлении, ему нетрудно было опровергнуть подозрения благодаря свидетельским показаниям своего авторитетного друга, показавшего под присягой, что в тот день дон Вито был его гостем, ни на минуту не отлучался из дома и, следовательно, не мог быть на площади Марина в момент убийства.

Это произошло в 1909 году; 20 лет спустя дон Вито оказался в числе тех деятелей мафии, которые подверглись репрессиям, так как им не удалось договориться с фашизмом. Возможно, он был слишком стар и упрям, чтобы понять, что любой компромисс требует жертв, а скорее всего захотел до конца остаться верным себе, ибо, заключая какое-либо соглашение, он привык не столько подчиняться, сколько диктовать свои условия.

Итак, он попал в лапы префекта Мори, присланного лично Муссолини навести в Сицилии твердый порядок, угодный его режиму. Дон Вито был арестован на основании надуманного обвинения в контрабанде, единственного обвинения, по которому удалось сфабриковать более или менее правдоподобные доказательства. Процесс был проведен в спешном порядке; обвиняемый хранил молчание с видом оскорбленного достоинства, держался он в зале суда надменно, как хозяин. В разгар судебного заседания он резко оборвал одного из своих защитников, когда тот в своей речи позволил себе сделать заявление, «оскорбительное для его принципов и его авторитета».

Когда к концу судебного заседания председательствовавший спросил, не желает ли обвиняемый что-либо добавить к выступлению своих адвокатов, дон Вито поднялся и, в упор глядя на судей, четко и ясно сказал: «Господа, вы не в состоянии раздобыть доказательств множества совершенных мною преступлений, поэтому вам приходится судить меня за единственное преступление, которого я никогда не совершал».

И в тюрьму он принес свои авторитет и «порядок», о котором до спх пор вспоминают в кругах мафии. За время его краткого пребывания в заключении (несколько лет спустя он умер в той же камере от горя) он сумел организовать помощь нуждающимся заключенным мафистам и их семьям со стороны всех тех, кто по тем или иным причинам извлекал выгоду из преступной деятельности его собратьев по тюрьме. Сидя за решеткой, он даже наделял богатым приданым выходивших замуж дочерей заключенных; рассказывают, между прочим, что дон Вито умудрился организовать передачу приданого дочери известного главаря мафии провинции Кальтаниссетта, некой Р. Н., именуемой «Маццуни», отец которой отбывал заключение вместе с доном Вито.

Еще несколько лет назад на стене коридора, соединяющего второе отделение первого корпуса с тюремным лазаретом, можно было прочесть выдолбленную ножом надпись, сделанную рукой дона Вито: «Друг познается в беде, в тюрьме, в нужде, в болезни».

Отправляясь на прогулку, все заключенные и даже многие тюремные надзиратели, поравнявшись с этой надписью, бросали на нее одобрительный взгляд. Прошло уже много лет, по и ныне считается особой честью занимать в тюрьме место дона Вито. Много лет спустя в той же камере отбывал срок заключения дон Кало, которому заключенные, находившиеся с ним в одной камере, в знак особого уважения поочередно готовили постель.

Мировую войну 1914—1918 годов в Сицилии ощутили, пожалуй, лишь в связи с всеобщей мобилизацией. Но, как и все войны, она давала широчайшие возможности для незаконных, но зато очень выгодных дел. Именно тогда спекуляция продуктами первой необходимости приняла весьма широкие масштабы, особенно в деревнях, где она, понятно, стала исключительной монополией землевладельцев-мафистов, а также габеллотто и деревенской верхушки. Кроме того, неожиданным источником огромных доходов для мафистов (о чем пойдет речь ниже) стала реквизиция лошадей и скота для нужд армии, ибо они сдавали как украденных животных, так и старых и больных, не пригодных для работ.