Артур сцепил зубы и постарался перестать трястись. Однако это плохо удавалось, он чувствовал себя спеленатой куколкой: веревки держали крепко, кроме того, были грубыми и чувствовались не только в местах наибольшего натяжения, но по всей длине; кое-какие мышцы уже начали ныть.

«Весь мой».

Сердце Артура колотилось все быстрее, дыхание все больше учащалось, вдруг дико захотелось помочиться, а все тело неожиданно так ослабело, что казалось: отнялось совсем, как у полного паралитика, – на мгновение Артур испугался, что его действительно сейчас парализует. Паника сковала все тело и мозг и грозила отнять сознание, все нарастала и нарастала, пока не выплеснулась в диком, болезненном мычании, – и тут же все кровь ударила в голову, в лицо. Щеки запылали, но дышать стало чуть легче, и тело вновь начало ощущаться, хотя бы частично. Теперь он старался дышать реже и глубже, чтобы хоть как-то погасить страх – сознание прояснилось, перспектива обморока или непроизвольного сокращения мочевого пузыря отодвинулась.

Так вот ты какая, паническая атака, ошарашенно подумал Артур, когда к нему вернулась способность соображать. Лицо по-прежнему горело, но на лбу выступил холодный пот. Дышать было трудно, но терпимо, и сердце уже не норовило разорваться. Однако веревки, стягивавшие тело, ярко подчеркивали дыхание и сердцебиение – Артур понял, что его реакция отлично видна Сайто. Тем не менее, тот воспринимал Артуровы трепыхания и судороги как нечто естественное.

Они молчали, и все так же по комнате текла медитативная музыка, и Сайто почти не шевелился, а на Артура накатило резкое расслабление – реакция на только что прошедшую панику. Его захватила почти что эйфория, словно огромная волна обрушилась на него и сбила с ног. Теперь он чувствовал каждую клетку своего тела, каждый его изгиб, еще острее ощущал стыд своей позы, и это было почти… почти возбуждающе. Тело было напряжено и одновременно расслаблено – он настолько потерял над ним контроль, что полностью отдался связывавшим его веревкам, и это очень походило на тотальное облегчение. Он больше не нес никакой ответственности за ситуацию, даже за капризы своего тела. Его отдали, как ягненка на заклание, а какой спрос с ягненка? Теперь он лежал на алтаре, стреноженный, и ему оставалось только ждать своей участи.

Ждать. Своей. Участи.

Артур почувствовал, как член его дернулся только при одной этой мысли. Веревки теперь казались не только ограничивающими, они казались чем-то пугающе эротическим, и в особо чувствительных местах натирали вполне определенным образом. О них даже хотелось потереться. И ноющая легкая боль в руках и ногах, в мышцах бедер и предплечий – тоже носила привкус какой-то странной, тягучей истомы.

Артур вдруг представил себя жертвой волшебного дракона, распятым на камне в запретном лесу.

Вот он привязан, лежит и ждет, пока дракон прилетит – темный, ужасный, могущественный, и сделает с ним что-то… что-то такое, от чего дыхание учащается, а яйца и задница поджимаются в предвкушении. Может быть, острота положения как раз в том, что неизвестно, что именно сделает с ним дракон? Как будет терзать его? Каким окажется само это чудовище, бьющее над распростертым телом золотыми крыльями? Будут ли впиваться в это тело огромные кривые когти, будет ли монстр обжигать пламенем из пасти, скользить по доступной коже горячей и влажной алой чешуей? Прикоснется ли раздвоенным ядовитым языком к самым чувствительным, самым запретным точкам, и каким будет это прикосновение – обжигающим, парализующим, невыносимым, сладостным? И, самое главное, на что будет похож его член, когда все-таки войдет в жертву? Раскаленным, огромным, похожим на копье? Смертоносным? Артур уже представлял, как будет кричать при этом вторжении, как извиваться, как умолять, но он ждал этого, ждал, жаждал, не мог дождаться! И, в нетерпении, измученный ожиданием, он услышал, точно со стороны, собственный стон, и увидел, как его тело извивается на камне, в путах, под склонившейся тенью.

– Ты уже готов, – удовлетворенно и глухо сказал дракон, и Артур почувствовал, как его колени разводят еще шире и как настойчиво втискивается в него наконец прибывшее, невидимое для него чудовище – чем-то действительно горячим и огромным, так что его словно разрывает там, внизу, – и потом двигается широко, с огромной амплитудой, как маятник, и тело Артура двигается в унисон взад-вперед. И это длится, и длится, и длится, и Артур кричит пересохшим горлом, вырывает из себя скрежещущие крики, и удивляется, как еще не умер, и не может не кричать, потому что жжет везде, и он полностью отдан во власть, уже не помнит кому, помнит только, что он уже не человек, а кусок плоти, которым кто-то чужой удовлетворяет свою похоть…

И на этой безумной мысли Артур сжался и кончил, разбрызгивая сперму так, что поймал ее собственным ртом.

– Ты невероятный, – чуть задыхаясь, сказал дракон, и чуть погодя с Артура сняли повязку.

Тотчас же словно бы в горло хлынул свежий воздух, и Артур очумевшими глазами заозирался, узнавая комнату с желтыми в алое ширмами, и огромную кровать, и закрытые коричневыми жалюзи окна, и алую лампу на столе, и кресло, и веревки, стягивавшие его запястья, плечи, колени, лодыжки, и бронзовое лицо полузнакомого японца над собой – уже не такое невозмутимое, как раньше.

– Мы называем это шибури, – проговорил Сайто и провел пальцем по воспалившимся, искусанным губам Артура. – Я думаю, тебе было хорошо.

Артур вспыхнул, вспомнив, как поплыл и какие дикие картины ему привиделись, и отвернулся, ожидая, что Сайто его развяжет и отпустит. Ему было стыдно так, что румянец, казалось, достиг даже пяток. Но это ничего, упорно думал Артур, сейчас он уйдет отсюда и забудет обо всем случившемся. Да этого просто не было – всего лишь чертовы галлюцинации (это все музыка, и веревки, а может, еще и распыляет здесь что-то японец, кто его знает),

Но Сайто ласково взял его за подбородок и повернул его лицо к себе.

«Что?» – хотел спросить Артур, но слова застряли у него в горле – он понял, что.

Ничего, оказывается, еще не закончилось, да и с чего бы он вдруг так обнадежился? Сайто заказывал его на всю ночь.

Он пожалел, что с него сняли повязку – теперь он отчетливо мог видеть, как перед его губами недвусмысленно покачивается впечатляющий, уже снова возбужденный, красивый член японца. Сайто не принуждал, не просил, не пригибал голову – он просто ждал. Артур ждал тоже, сколько мог оттянуть неизбежное, и так прошло несколько секунд, но потом покорно открыл рот и вобрал член.

Сайто не насиловал горло, и Артуру не пришлось слишком тяжко – его просто методично, аккуратно трахали за щеку, как школьницу, придерживая за скулу и иногда пальцем очерчивая контуры ходящего внутри рта пениса. Но это продолжалось довольно долго, и вскоре у Артура онемели губы, зато член потек, и потек сильно, оставляя на животе лужицы смазки. Артур был возбужден, и хорошо осознавал это, и от этого хотелось плакать, от этого ненависть к себе разливалась чернильным облаком, но – где-то на дальнем плане, на самом горизонте сознания.

Когда Сайто взял его второй раз, и потом третий, и, под утро, после отдыха, четвертый, то не было больше никаких золотых драконов, никаких жертвенных камней и огромных крыльев, и все же Артур кричал – японец трахал его сильно, ровно, ритмично, не знал усталости и походил на какого-то робота со стальным хуем из комиксов. А вот пальцы у него были чуткие, нежные и прохладные, и Артур каждый раз вздрагивал, когда они гладили его соски, шею или проходились по члену: Сайто без устали дрочил ему, и, хотя в заднице горел настоящий пожар, Артур кончал без всяких скидок, трясся, как припадочный, и мучительно исторгал стоны, похожие на мартовские кошачьи завывания,