***

Домой возвращался какими-то пустырями под утро, так и не узнав ничего. Редкие фонари слепыми бельмами светились над его головой. Имс выбрался на улицу, брел вдоль домов и запертых магазинов по пустынному тротуару, а мусорные баки и составленные на столы стулья запертых кофеен представлялись ему членистоногими чудищами из бредовых фильмов. Хотя, конечно, может, в этом была виновата та короткая белая дорожка кокса, которую он купил у дилера у туалета последнего бара и втянул в нос прямо в том же самом туалете, насыпав порошок прямо на пластиковую столешницу, в которую были вставлены дешевые фаянсовые раковины. После стало легче, и даже то, что он не получил ровным счетом никакой информации, за один день угрохав около тридцати тысяч баксов, Имса уже не расстраивало так сильно. По крайней мере, в исчезновении Артура точно не был замешан Сайто. Хотя если бы был, Имс, наверное, обрадовался бы. Тогда это позволило бы Имсу начать изобретать планы, как переиграть, прижать, убить, забрать свое, вернуть. Но нечего было возвращать, мальчишка как испарился, и никто не мог сказать Имсу ничего, а ведь люди, к которым он обратился, славились тем, что могли отыскать брильянт в брюхе у сбежавшего аллигатора. Конечно, Имса заверили, что поиски будут продолжаться, но это все было пустое. Если человек не нашелся в ближайшие сутки, вероятность его обнаружения начинала стремительно уменьшаться, и кому, как не Имсу, это было преотлично известно.

Он даже сходил в тот бар в Стоунволле, где подцепил Артура. Безрезультатно.

И вот теперь он, обдолбанный, неровной походкой брел домой по ночным улицам Манхэттена, пытаясь справиться с тем, что на самом деле знал с самого начала, с того самого момента, как проснулся в квартире один – искать было бесполезно. Все, что Имс предпринял с утра, все это было самоутешение. Попытка отвлечься от правды – Артура больше нет. Пропал с концами. Куда, как, почему – этого Имс тоже никогда не узнает.

Он дополз до квартиры, долго не мог открыть дверь – замок, сука, словно елозил туда и сюда, убегая от ключа, потом все-таки попался, и Имс кое-как ввалился в квартиру, чуть не сорвав дверь с петель. А вот Артур накануне вернулся гораздо спокойнее, ничего не сломал и не снес с места, хотя мог бы, думал Имс, тупо разглядывая осколки напольной вазы. Ну и хрен с ней.

Цепляясь руками за мебель, он доковылял до тахты, забыв, что у него, вообще-то, есть спальня, и повалился навзничь. О том, что надо снять одежду, Имс даже не вспомнил. То есть он вообще не помнил, одет он или раздет, обут ли – ему просто было похуй. Он рухнул носом прямо в кусачий ворс покрывала, и в ноздри ему шибануло запахом высохшей спермы, пота и одеколона Артура. И вот тогда Имс завыл прямо в это покрывало, комкая его скрючившимися пальцами, зажимая в зубах, завыл, как зверь, надрывая глотку, а жесткие шерстяные волоски царапали ему веки, впиваясь иголками в пересохшую слизистую.

***

На следующий день Имс встал, отлежался в ванне, до скрипа вычистил зубы, сварил кофе и приказал себе после первой сигареты забыть обо всем. В неожиданное появление Артура на своем пороге он не верил, французские мелодрамы ценил только за хорошую музыку, а вовсе не за идиотские сюжеты, и ничего больше не ждал. Жизнь не кончилась, а значит, все будет хорошо. Когда-нибудь будет, надо только переждать.

«Да и что с тобой случилось? – спрашивал циничный внутренний Имс. –Подумаешь, от тебя сбежал любовник. Ты, что ли, ни от кого не сбегал? Ты о нем ничего не знаешь, нахуй он тебе не нужен, Имс, разуй глаза, ты радоваться должен, мудак, а не романтические розовые сопли пережевывать». Имелся и другой внутренний Имс, тоже циничный, но зато с другим вектором. Тот говорил: «Ну что, милый мой? Все проебал и даже не заметил? Вот молодец! Один раз тебе по-настоящему повезло, а ты и этого ухитрился не заметить. Опомнился, только когда поезд уже ушел». От этого бесконечного внутреннего диалога Имсу было херово, физически больно, но сделать ничего было нельзя.

Он заставил себя жить как всегда, вставал-ел-пил-мылся-работал, но боль как-то незаметно для него пробралась внутрь, как паразит, прижилась там и разжирела, расползлась отростками по венам и нервам, присосалась к сердцу и желудку и пировала вовсю. Имс смотрел на себя в зеркало и видел собственную тень, с синими подглазьями, чумными глазами, откуда через расширенные до предела зрачки глядела тупая тоска, видел лицо человека, который знает, что его вот-вот ударят в спину. До кучи Имс не мог теперь писать, кисти плясали в руках – донимал тремор, пальцы тряслись так, словно их поразила локальная версия пляски Святого Витта. Оба циничных внутренних Имса иногда, не стесняясь, намекали, что таким дивным внешним видом Имс обязан не сжиравшей его изнутри боли, а волшебному белому порошку, который он уже вот две недели потреблял без перерыва, но Имс привык к бубнежу внутри головы и просто не обращал внимания. Все он знал про кокс прекрасно, не ребенок, в конце концов, зато хотя бы раз в сутки получалось отвлечься. Без дозы Имс не мог лечь спать – было страшно. Едва он ложился в кровать, как тьма схлопывалась над ним, и ему мерещилось, что сон, как огромное черное чучело, распахивает перед ним тяжеленные высокие двери, а за дверьми – ни ада, ни рая, а только боль, боль, боль, океаны боли без конца и края…

Нет, лучше уж кокс и сиюминутное облегчение.

Однажды вечером, после очередной дорожки, Имса посетила светлая мысль. Идея была неоригинальная, но, по мнению Имса, вполне себе действенная. Он только подивился, почему она не пришла ему на ум раньше, ведь все же на ладони лежало! Лечи подобное подобным – спасибо умнице Парацельсу, думал Имс, натягивая на тонкую белую майку кожаную куртку.

Кажется, он просидел за стойкой любимого клуба не больше получаса, прежде чем снял нового мальчика. Дурное дело нехитрое, и почему только он не додумался до этого сразу? Мальчика Имс толком не разглядел, да и какая разница? Главное, он был темноволосый и кудрявый, ни разу не похожий на Артура, да это и не требовалось. Воображение у Имса, вштыренное немаленькой дозой кокса, работало безупречно. Пятнадцать минут ушли на то, чтобы обменяться парой-тройкой стандартных намеков, угостить паренька порцией виски, и вот уже Имс втолкнул паренька в один из кабинетов позади сцены.

Брюнетик драматически постанывал. Имс задрал на нем майку и деловито мял бока, то и дело цепляя большими пальцами соски. Тогда пацан вздыхал и закатывал глаза, дергал бедрами, стараясь притереться пахом потеснее. Имс забрал в горсть завитки на затылке, дернул вниз, заставляя открыть шею. Мальчишка послушно откинул голову назад, прижался нетерпеливо, застонал мастерски, словно на сцене.

Все шло просто отлично.

Все было пиздец как фигово.

У Имса не стояло, парень был никакой, пахло от него не так, как надо, голос был не тот, ощущение волос в ладони было такое, что блевать хотелось.

Имс справился с подкатившей тошнотой, сунул хастлеру за пояс джинсов полтинник и вышел из кабинета, скорее-скорее по коридорам, к двери наружу. Там его вытошнило на сухую, после чего знакомый вышибала поймал ему такси, запихнул внутрь и отправил по известному ему домашнему адресу Имса.

Дома Имс обнаружил, что кокаин кончился. Имс перевернул вверх дном всю квартиру, озвучив весь свой богатый запас матерщины в разных вариациях, но не нашел даже остатков в каком-нибудь пакетике: Имс в этом отношении был человек очень ответственный, и использованные упаковки спускал всегда прямо в унитаз, о чем теперь жалел несказанно. Выбор был небольшой – либо возвращаться куда-то, чтобы купить дозу, либо же перейти на алкоголь, которого, слава богу, было в достатке.