Ружицкий закрыл за ним дверь.

— Я хочу закурить. И только не гундось, будто бы тут дымить нельзя.

— Да кури, пожалуйста. Можешь выпить, и вообще, делать все, что только заблагорассудится.

— Так дай сигарету.

— Если хочешь — бери. — Ружицкий уже занял место в кресле.

Хорошо еще, что самим взглядом невозможно убить.

Игорь обдумывал все виды мести, что в случае его мизерных возможностей могло ограничиться только лишь обращением к отцу. Но дураком он тоже не был. Когда первый всплеск адреналина опал, ему пришлось вспомнить про Гирю. В нем со всей мощностью сражались две противоположные силы. Ружицкий, не говоря ни слова, терпеливо ждал. А калека и не знал, что именно сейчас решается его судьба. Отозвался он через пару минут.

— А почему это все вокруг раз за разом задают мне идиотский вопрос?

В десятку! Парень выиграл, шансы у него еще имелись.

— Какой?

— Спрашивают, сплю ли я в данный момент. Я уже двоих на четыре буквы отослал[14].

— Это часть терапии. Теперь и ты, время от времени, спрашивай себя: «А не снится ли мне все это?». Существует серьезная вероятность того, что ты задашь себе этот вопрос и во сне.

— И что тогда случится?

— Увидишь. — Ружицкий легко поднялся с места. — Не забывай об этом вопросе, так как это очень важно.

У парня и вправду имелись шансы. Он еще не закостенел полностью в своей ужасной обиде и несправедливости. Какое облегчение. Данный случай, уже сегодня, можно было квалифицировать как «многообещающий».

— Спокойной ночи, — открыл он дверь.

— Погоди. Это все?

— Да.

— Э… подожди минуточку. Мое имя ты знаешь. А тебя как зовут?

— Ко мне обращайся по-старому: «пан доктор».

Ружицкий вышел в коридор, закрывая за собой дверь.

Ханка совершенно не была удивлена его очередным появлением. Не говоря ни слова, она подала сигарету. Он же размышлял, насколько та реальна, когда его здесь нет. Когда его нет в его собственном сне. Ведь не исчезает же она полностью. Сам он, наяву, помнит, что ему снилось. Так какая часть его мозга посвящена удержанию ее существования? Он проверял это неоднократно, пользуясь снами других лиц. Пару раз он дожидался, находясь в их снах, до момента, когда те просыпались. Неприятный, гадкий, крайне нехороший момент. Зато опытным путем он выяснил, что сон не исчезал. Онирический[15] мир не исчезал из мыслей проснувшегося человека. Ну ладно, все это он познал с позиции сознательного человека. А вот что чувствовало то существо, которое кому-то снилось?

— Что это ты так задумался? — Ханка налила себе кофе. — Так много работы?

— Да нет. Меня мучает одна старая проблема.

— Ммм?

— Исчезаешь ли ты, когда меня здесь нет?

Женщина тяжко вздохнула.

— Действительно, проблема старая. Но, похоже, до ее решения мы не дойдем.

— А тебя разве это не увлекает?

— Нет. Я попросту счастлива, — тепло улыбнулась та. — Именно такую ты представляешь меня в своем сне.

— Хм…

Теперь она глянула уже серьезно.

— Я не в состоянии ответить тебе на этот вопрос. Я не знаю, действительно ли, когда ты находишься в яви, сама я проживаю здесь целый день, минуту за минутой, или же просто исчезаю. В тот момент, когда ты появляешься, я помню совершенно все, что делала в этот день. Но ты же сам говорил, что это не доказательство. Что за мгновение секунды можно пережить во сне историю, длящуюся несколько лет.

— Знаю, знаю. Знаменитый эксперимент с ложечкой.

— Сам видишь. Следовательно, как существо, которое тебе снится, я не могу дать тебе связный ответ, потому что, попросту, его не знаю.

— И тебе это не мешает?

— Нет, — тряхнула та головой.

Женщина налила себе коктейль и вышла на широкую террасу, глядя на немногочисленные, покрытые пальмами островки в море. Она вышла из-под навеса и обернулась, подставляя лицо солнцу. Затем оперлась попкой о барьер.

— Вот чего мне здесь не хватает? — спросила Ханка.

— Не знаю. Может, творческой силы?

Она пожала плечами.

— Зато здесь мне ничего не грозит. Никаких ужасных болячек, несчастных случаев, кошмаров, никакого нападения, насилия, увечья, старости, отсутствия компании, развлечений; мне даже нашествие марсиан здесь не грозит. Ты создал убежище, абсолютно безопасную зону, где невозможно даже в депрессию впасть. И знаешь, как такое место называют в яви?

— Ну?

— Его называют раем, — рассмеялась она. — А здесь даже нет древа познания, чтобы нарушить табу, чтобы потом тебя из рая изгнали, — продолжала смеяться Ханка. — Ну а уж отсутствие творческих сил?..

Женщина подошла к нему и деликатно поцеловала в лоб.

— Дорогой, я хочу иметь «харлей-дэвидсон» с полным баком. И еще какой-нибудь прикольный комбинезон, чтобы кататься в нем, — хихикала она, не скрываясь. — Мне проверить, находится ли уже все это в нашем гараже величиной с крытый стадион, или верить тебе на слово, будто бы все, как обычно? — Она взлохматила ему волосы. — Ага, и не забудь, чтобы все подруги завидовали мне, когда я поеду их проведать.

— А тебе не мешает, что все это ненастоящие люди?

— Так ведь я тоже не настоящий человек, милый. Они такие, как я, но… — прищурила она глаза. — Зато я первая женщина шефа. Понял, пан босс?

— Истинно, истинно понял[16], - ответил он ей улыбкой.

Девочку он хорошо помнил еще по первой встрече. Ее сон найти было несложно. Когда он открыл глаза, прежде всего его поразило просто невероятное количество света. Мелочь, весьма характерная для всех, кого наяву сопровождали состояния навязчивого страха. Но сейчас он тихо ругался, поскольку десятка полтора секунд не мог сфокусировать взгляд в лавине резкой белизны и всех видов розового. По сторонам виднелись бело-розовые холмики, покрытые редкой растительностью, напоминающей что-то вроде плюшевых кактусов без колючек. Вокруг прыгало, скакало или бегало множество пушистых созданий. Все величиной приблизительно ему до колен. Ну и, естественно, здесь ничего не ползало и не лазило словно насекомые, не подкрадывалось и, тем более, не летало. Очень типично для трусливых личностей. Никаких крупных, угрожающих, но нет и мелких, коварных созданий. Все более-менее нормализованное до размеров, самое большее — ягненка, а минимум — крупной морской свинки. Доминировали медвежата: панды, коалы, ну и обычные, если только шерсть в разнообразнейших оттенках розового можно было назвать обычным явлением.

Для пробы Ружицкий довольно-таки сильно пнул одного коалу. Медвежонок был мягким, словно игрушка, он пролетел в воздухе метра два, мягко ударился в склон столь же мягкого холма и, забавно булькая, скатился вниз. Вне всякого сомнения, боли он не чувствовал, даже скорчил довольно милую рожицу. Так… Ружицкий поднял какую-то из овечек и попробовал ее разорвать, держа за переднюю и заднюю лапы. А ни фига, животное было словно из резины. Тогда он попытался его придушить. Упс, а ничего и не вышло. Шея создания моментально затвердела. Выпустил, и оно, блея и мотая хвостиком, потерлось о ноги мучителя. Понятно, доведенная до совершенства зона безопасности. Тогда Ружицкий решил проверить разумность созданий.

— Добрый день!

— Ну, добрый, добрый, — ответил крупный розовый заяц, щиплющий нечто, порастающее ближайший холм.

Ружицкий был впечатлен: разумное существо, действующее независимо и не под надзором творца данного мира. Мастерство! Он был просто поражен умениями Оли. Сам он, без помощи, до столь высокого уровня дойти так и не мог. Точно так, как и предполагалось ранее, работа с девочкой будет простой, легкой и приятной. Это хорошо, что он начал с нее.

— Слушай, коллега, а здесь имеется какое-нибудь транспортное средство?

Заяц был прекрасно воспитан. Прежде, чем ответить, он дожевал то, что было у него во рту.