том самом Мариинском театре, где всего лишь несколько лет назад не сумели

оценить его истинно незаурядное дарование. Да и не в традициях тех лет было

«выписывать» артистов из Москвы в Петербург — обычно для увеличения

сборов в Большом театре посылали на гастроли петербуржцев.

В декабре 1899 года Шаляпин приехал в Петербург. Певец выступил в

Мариинском театре в «Фаусте». «Со времени Патти1 мы не вспомним такого

успеха, — восторженно писала 21 декабря «Петербургская газета». — Стон

стоял в театре, переполненном сверху донизу».

Через день Шаляпин выступил в роли Сусанина, затем три спектакля спел в

Мариинском театре в январе 1900 года. Успех был невиданный.

В последующих сезонах артист выступал и в Москве, и в Петербурге. Когда

же в 1901 году Теляковский возглавил дирекцию императорских театров обеих

столиц и переехал в Петербург, Шаляпин стал петь в основном на сцене

Мариинского театра.

В НАЧАЛЕ ВЕКА

1900-е годы — пора творческой зрелости Шаляпина. Каждый приезд певца в

Петербург — событие. С вечера на Театральной площади выстраивались

огромные очереди: зрители ждали открытия кассы. Но и тем, кто всю ночь стоял

на площади, не всегда удавалось попасть в театр. В толпе шныряли

перекупщики билетов и предлагали свои услуги. Чтобы услышать любимого

артиста, многие соглашались купить билет за любые деньги. Тогда барышники

вели свои жертвы в какую-нибудь подворотню или под арку Никольского

гостиного ДЕора, недалеко от Мариинского театра, и там завершали сделку.

«Как известно, легче добиться конституции, чем билетов на спектакли

Мариинского театра, — острил один из журналистов. — Во всяком случае, и тут

и там человек должен отречься от всех удобств жизни, пожертвовать всем

состоянием — словом, не дремать. Вокруг этого театра орудуют какие-то

театральные Лидвали2, забирающие в свои руки все билеты... За кресло

седьмого ряда... они теперь спрашивают пятьдесят рублей. Каким образом,

однако, билеты на этот спектакль все-таки попали в руки барышников? Ведь

билеты не поступали даже в кассу, а заранее были расписаны между

постоянными посетителями... Неужели и постоянные посетители... все эти

великосветские сановные звездоносцы подторговывают театральными

билетами? »

В Петербурге Шаляпин выступал не только на сцене Мариинского театра.

Положение артиста императорских театров накладывало на него обязательство

участвовать в закрытых спектаклях придворного Эрмитажного театра.

Здание Эрмитажного театра на Дворцовой набережной было выстроено в

1780-х годах архитектором Кваренги для «собственного» театра Екатерины II.

Здесь проходили всевозможные празднества и спектакли для придворной

публики. Зал был украшен статуями Аполлона и девяти муз, стоявших в нишах,

стены отделаны искусственным мрамором. Красные бархатные скамьи

амфитеатром спускались к сцене, закрытой бархатным занавесом.

Игрушка дворцовой аристократии, Эрмитажный театр и сам производил

впечатление игрушечного; в истории русского театра он не сыграл никакой роли.

Балы, маскарады и концерты для узкого аристократического круга

приближенных к царю чиновников и свиты были продолжением дворцовых

церемоний и обставлялись с пышной театральностью. Гости предварительно

оповещались, в костюмах какой исторической эпохи следует прибыть.

Шаляпин с юмором отмечал искусственность этих официальных

развлечений, в своих воспоминаниях он дал меткую зарисовку одного из таких

вечеров: «Забавно было видеть русских аристократов, разговаривавших с легким

иностранным акцентом, в чрезвычайно богато, но безвкусно сделанных

боярских костюмах XVII столетия. Выглядели они в них уродливо, и, по совести

говоря, делалось неловко, неприятно и скучно смотреть на эту забаву, тем более

что в ней отсутствовал смех. Серьезно и значительно сидел посредине зала

государь император, а мы, также одетые в русские боярские костюмы XVII века,

изображали сцену из «Бориса Годунова». Серьезно я распоряжался с князем

Шуйским: брал его за шиворот даренной ему мною же, Годуновым, шубы и

ставил его на колени. Бояре из зала шибко аплодировали... В антракте после

сцены, когда я вышел в продолговатый зал покурить, ко мне подошел старый

великий князь Владимир Александрович и, похвалив меня, сказал:

— Сцена с Шуйским проявлена вами очень сильно и характерно.

На что я весьма глухо ответил:

— Старался, ваше высочество, обратить внимание кого следует, как надо

разговаривать иногда с боярами...

Великий князь не ожидал такого ответа. Он посмотрел на меня

расширенными глазами — вероятно, ему в первую минуту почудился в моих

словах мотив рабочей «Дубинушки», но сейчас же понял, что я имею в виду

дубину Петра Великого, и громко рассмеялся...»

Присутствие высокопоставленных особ не сковывало Шаляпина. Певец вел

себя как обычно, ничуть не считаясь с составом публики, и это очень

раздражало знать.

— Каким невозможным нахалом держит себя Шаляпин! Что это за манера

во время репетиции в Эрмитажном театре держать руки в карманах, играть

цепочкой, строить гримасы и т. д. Прямо невыносимо и противно на него

смотреть! — как-то высказал свое негодование Теляковскому один из царских

приближенных.

Однажды во время спектакля в Мариинском театре певца пригласил в свою

ложу Николай II. В антракте Шаляпин в костюме и гриме вошел в царскую

ложу. Царь говорил комплименты, хвалил голос певца: «Вы хорошо пели».

«Но мне всегда казалось, — вспоминал Шаляпин, — что я был приглашаем

больше из любопытства посмотреть вблизи, как я загримирован, как у меня

наклеен нос, как приклеена борода. Я это думал потому, что в ложе всегда

бывали дамы, великие княгини и фрейлины. И когда я входил в ложу, они как-то

облепляли меня взглядами. Их глаза буквально ощупывали мой нос, бороду.

Очень мило, немного капризно спрашивали:

— Как же наклеили нос? Пластырь?»

Эти монаршие «милости» и официальные спектакли не могли увлечь

Шаляпина, но, будучи артистом императорских театров, он не мог в них не

участвовать. С тем большей радостью Шаляпин выступал перед обычными

слушателями на сцене Мариинского театра, в концертах, и, восхищенная его

талантом, публика шумными овациями, цветами, венками выражала певцу

восторг, благодарность и искреннее признание.

В начале 1900-х годов Шаляпин часто пел в Павловском вокзале. Здесь в

симфонических концертах выступали прославленные музыканты. В Петербурге,

на Царскосельском вокзале (ныне Витебский) приобретали билеты на проезд и

на концерт одновременно. Поезд подвозил публику к зданию, в котором

располагался большой концертный зал. Капельдинеры в железнодорожной

форме проверяли билеты, продавали программки, при этом зорко осматривали

входящих: зрителей в платках и сапогах в зал не допускали.

Атмосферу Павловского вокзала очень точно воссоздал поэт Осип

Мандельштам: «В Павловск, как в некий Эллизий, стремился весь Петербург.

Свистки паровозов и железнодорожные звонки мешались с патриотической

увертюрох! «1812 год», и особенный запах стоял в огромном вокзале, где царили

Чайковский и Рубинштейн. Сыроватый воздух заплесневевших парков, запах

гниющих парников и оранжерейных роз, и навстречу ему тяжелые испарения

буфета, едкая сигара, вокзальная гарь и косметика многотысячной толпы».

Павловские концерты славились высоким уровнем исполнения. С 1891 года

постоянным дирижером этих концертов был профессор Петербургской

консерватории Н. В. Галкин. «Галкин надевает фрак, палочка сверкает в воздухе,

и Есе равно, идет ли снег, гремит ли гром, ездят ли на санях — летний сезон