ГЛАВА 3

Оливия

Дни, меняющие вашу жизнь, почти никогда не случаются с обычными людьми. Я имею в виду, знаете ли вы кого-нибудь, кто бы выиграл в лотерею, кого в торговом центре обнаружил бы голливудский агент, кто унаследовал бы от давно потерянной, умершей двоюродной бабушки готовый к проживанию особняк без налогов? Я тоже.

Но дело вот в чем, когда для редких счастливчиков эти дни наступают, мы даже не узнаем их. Мы не знаем, что происходит что-то эпичное, грандиозное. Меняющее жизнь.

Только позже - после того, как все будет идеально или же все развалится - мы оглянемся назад, проследим наш путь и осознаем точный момент, разделивший нашу историю и наши сердца на две части - до и после.

В «после» меняются не только наши жизни. Меняемся мы сами. Навсегда.

Мне бы следовало это знать.

День, изменивший всю мою жизнь, был одним из таких. Из дерьмовых. У обычных людей их много.

Все начинается, когда я открываю глаза - на сорок минут позже, чем положено. Дурацкий будильник. Он должен был знать, что я имела в виду четыре утра. Кому, черт возьми, нужно просыпаться в четыре вечера? Никому, вот кому.

Мой день продолжает свой нисходящий виток, когда я надеваю единственную одежду, которую ношу в эти дни, свою рабочую одежду - белую блузку, выцветшую черную юбку, слегка порванные колготки - затем сворачиваю массу непослушных черных кудрей в пучок и иду в нашу мини-кухонку, все еще прикрыв глаза. Насыпаю себе чашку хлопьев из злаков с корицей - лучшего завтрака на свете, но когда поворачиваюсь, чтобы взять молоко, мои хлопья за три секунды поглощаются нашим дьявольским псом Боско.

- Ублюдок! – говорю я шепотом, потому что моей сестре и отцу не нужно вставать еще несколько часов.

Боско был бродягой, дворнягой, и выглядит он соответственно. Тело чихуахуа, широко расставленные глаза мопса и каштановая шерсть лысеющего ши-тцу. Он один из тех псов, кто так же уродлив, как и мил. Моя мама нашла его в переулке за нашей кофейней, когда он был еще щенком.

После завтрака, состоящего из яблока и тостов, хватаю розовый блестящий поводок Боско, купленный моей сестрой — будто у бедняжки и так недостаточно причин для комплексов — и защелкиваю его на ошейнике.

Наш дом был построен в 1920-х годах и был многоквартирным, до того как первый этаж переоборудовали в ресторан, примерно в то время, когда президентом был избран Джон Кеннеди. Есть еще одна лестница, ведущая на кухню кафе, но Боско туда не пускают, поэтому я веду его к входной двери и спускаюсь по узким, выкрашенным в зеленый цвет ступенькам, ведущим на тротуар рядом с входом в кафе.

И ни хрена ж себе, как холодно!

Это один из тех странных мартовских дней, которые приходят после того, как безрассудность теплой погоды убаюкала вас ложным чувством безопасности, что зима закончилась. Не успеешь ты сложить свитера, ботинки и зимние пальто в ящик, как мать-природа говорит: «Извините, лошары», - и швыряет тебе под задницу ледяной северо-восточный циклон.

Небо серое, а ветер пронизывающе резкий. У моей бедной блузки, криво застегнутой только на две пуговицы, не было ни единого шанса.

Она распахивается.

Прямо перед Питом, извращенцем-мусорщиком. Мой белый кружевной бюстгальтер прозрачен донельзя, и мои соски провозглашают арктические температуры во всей их остроконечной славе.

- Хорошо выглядишь, детка! - кричит он с таким сильным бруклинским акцентом, что можно подумать, будто он пытается высмеять людей с бруклинским акцентом. Он шевелит языком. - Дай мне пососать эти сладкие кувшинчики. Мне не помешало бы немного горячего молочка к кофе.

Фууу.

Одной рукой он держится за кузов грузовика, а другой потирает промежность. Господи, парни отвратительны. Но я - жительница Нью-Йорка, родилась и выросла здесь. Так что есть лишь одна подходящая реакция.

- Иди нахрен! - кричу я во всю глотку, поднимая обе руки над головой с гордо выставленными средними пальцами.

- В любое время, милая!

Когда грузовик грохочет по улице, я выпускаю все непристойные жесты, которые знаю. Единственная проблема в том, что, когда я хлопаю себя по руке, я также бросаю поводок, и Боско вырывается, словно летучая мышь из ада. Застегивая блузку, и одновременно пытаясь бежать, я думаю: «Боже, какой паршивый день». А ведь еще нет и пяти утра.

Но это была только верхушка дермоайсберга.

Мне требуется пробежать три квартала, чтобы поймать мелкого негодника. К тому времени как я возвращаюсь домой, маленькие снежинки начинают падать, словно перхоть с неба. Раньше мне нравился снег, я его обожала. Как он покрывает все сияющим алмазным блеском, делая все чистым и новым. Превращает фонарные столбы в ледяные скульптуры, а города - в волшебную зимнюю страну чудес.

Но это было раньше. Раньше не надо было платить по счетам и заниматься бизнесом.

Сейчас, когда я его вижу, то думаю только о том, какой это будет длинный день, как мало денег он принесет... единственное волшебство будет заключаться в том, что все клиенты исчезнут. Хлопающий звук заставляет меня повернуть голову и обнаружить бумагу, приклеенную снаружи к двери кафе. Уведомление об изъятии имущества - второе, нами полученное, не считая десятков телефонных звонков и электронных писем, которые в двух словах можно описать так: «Сучка лучше отдай мои деньги». Что же, у этой сучки их нет. В течение нескольких месяцев я старалась посылать в банк как можно большие суммы, даже если они были ничтожно малы. Но когда дело дошло до заработной платы наших сотрудников и оплаты заказов поставщиков, я перестала что-либо отправлять. Срываю «Алую букву» с двери, радуясь, что добралась до нее до прихода клиентов. Затем оставляю Боско за дверью квартиры и направляюсь на кухню. Вот реальное начало моего дня.

Включаю старую духовку, разогревая ее до четырехсот градусов. Затем надеваю наушники. Моя мама была большой поклонницей 80-х - музыки и кино. Она говорила, что такое больше не повториться. Когда я была маленькой, я сидела на табуретке на кухне и смотрела, как она делает свое дело. Она была словно художник, создавая один съедобный шедевр за другим, под баллады о силе женщин в исполнении «Heart», «Scandal», Джоан Джетт, Пэт Бенатар и Литы Форд, взрывающихся на заднем плане.

Те же самые песни заполняют и мой плейлист и стучат в барабанные перепонки. В Нью-Йорке более тысячи кофеен. Чтобы оставаться на плаву против таких тяжеловесов, как «Starbucks» и «Coffee Beanery», у нас, небольшого семейного бизнеса, должна быть своя ниша – что-то, что отличало бы нас. Здесь, «У Амелии», это наши пироги. Ручной работы, свежие каждый день, по рецептам моей мамы, переданным ей от бабушки и двоюродных бабушек в «старой стране». Что это за страна, мы точно не знаем. Моя мама называла нашу национальность «Хайнц 57» - всего понемногу. Но пироги - это то, что держит нас на плаву, хотя с каждым днем мы погружаемся все глубже и глубже. Когда «Vixen» поет о том, что находится на краю разбитого сердца, я смешиваю все ингредиенты в массивной миске - котле, на самом деле. Затем замешиваю липкое тесто, сжимая и сжимая. Это довольно хорошая тренировка для мышц предплечья - никаких вам цыплячьих ручонок.

Как только оно приобретает нужную консистенцию и ровный темно-золотистый цвет, я переворачиваю миску на бок и выкатываю гигантский шар на середину большого, покрытого мукой разделочного стола. Расплющиваю его в большой прямоугольник, сначала ладонями, затем скалкой, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы снова посыпать мукой. Как только он равномерно раскатан, нарезаю его на шесть идеальных кругов. Этого хватит на три пирога с двойной корочкой - и до открытия кафе я сделаю еще четыре захода.

По вторникам, четвергам и воскресеньям для начинки я смешиваю обычные яблоки, вишню, чернику и персик вместе с лимонным безе, шоколадом и банановым кремом. Я мою руки и направляюсь к холодильнику, откуда достаю шесть пирогов, которые сделала вчера, и ставлю их в духовку, чтобы разогреть до комнатной температуры. Эти будут поданы сегодня - пироги всегда лучше на второй день. Дополнительные двадцать четыре часа дают корке достаточно времени, чтобы впитать подслащенный коричневым сахаром сок.

Пока они разогреваются, перехожу к яблокам, очищая и нарезая их так же быстро, как японские повара в ресторане хибати. Я безумно ловко управляюсь с ножом, но фокус в том, что лезвия должны быть острыми как бритва. Нет ничего опаснее тупого лезвия. Если вы хотите потерять палец, это способ сделать это.

Я высыпаю горсть белого и коричневого сахара на яблоки, затем корицу и мускатный орех, и бросаю в содержимое большой миски, чтобы покрыть ломтики. Я не следую рецептам и не измеряю ингредиенты - я могла бы сделать это с закрытыми глазами. Раньше этот процесс был сродни медитации, бессознательная компоновка пирогов - покрывать фрукты под рыхлым слоем верхней корки, будто они устраиваются для сна, придавая краям форму совершенного гребешка, а затем делая красивый узор вилкой.

Но сейчас в этом нет ничего расслабляющего. С каждым движением у меня в голове звучит пронзительная тревога - как сирена полицейской машины - что эти пироги даже не будут проданы, а водонагреватель внизу, наконец, сдастся, и мы окажемся на улице. Мне кажется, я чувствую, как морщины расползаются по моему лицу, словно злобные микроскопические родинки. Знаю, что за деньги счастья не купишь, но возможность купить душевное спокойствие относительно недвижимости сейчас была бы очень кстати.

Когда густой маслянистый сок, как карамель, пузырится через надрез в форме цветка в центре пирогов, я вынимаю их и ставлю на стол. В этот момент моя сестра прыгает вниз по лестнице на кухню.

Все в Элли бодрое - ее длинный светлый хвост, энергичная личность... свисающие серебряные с жемчугом серьги.