— 1914 год, август — октябрь, победы Пауля Гинденбурга при Танненберге и в Мазурских болотах, спасшие Кенигсберг от русских…

— Василий Митрофанович: Георг Штайн и графиня, — говорю я.

— Альфред Роде! — просит Овсянов.

— Тут всего много, но я заканчиваю: 28 февраля —9 апреля 1945 года, третье и последнее «русское время» для Кенигсберга. «Березовый крест» для Отто Ляша. 4 июля 1946 года — переименование Кенигсберга в Калининград. 1948 год: переселение последних кенигсбержцев в Германию… Гм, а что это за «Березовый крест»?

— Я занимался этим делом, — теперь уже поясняю я. — Отто Ляш… Командир 217-й Восточно-Прусской гренадерской дивизии, дошедший от Кенигсберга до моего родного города, до Ленинграда. Это и он морил меня голодом. Комендант города Кенигсберга, генерал от инфантерии. Когда он сдал город, нарушив приказ Гитлера «Биться до последнего человека!», вся его семья была арестована, а из-под Берлина якобы вылетел самолет с березовым крестом для Отто Ляша. Крест был сброшен 10 апреля на пылающий Кенигсберг. На парашюте. Итак: Георг Штайн, да?

— Хорошо, сейчас. — Василий Митрофанович листает бумаги, аккуратно, любовно берет в руки листки, перекладывает их, разглаживает, любуется, читает, как бы с наслаждением: — «Гехайм!», «Секретно!», «Совершенно секретно!!», «Только лично!», «Только в одном экземпляре!» — звучит, правда? «Только лично Эриху Коху!» Или вот, смотрите, какой интересный документ. Помните, вы говорили об эшелонах с ценностями из Варшавы, которые видели на путях Зюйдбанхофа? Так вот: «Кенигсберг. Гауляйтеру Эриху Коху. Дорогой товарищ по нашему Движению, Эрих! Как ты знаешь, после разгрома взбунтовавшихся варшавян на наших складах скопилось огромное количество всевозможных домашних вещей, мы отбирали лишь наиболее ценное, из богатых польских квартир. Помня нашу дружбу с тобой, я не против отослать все это в Кенигсберг, имея в виду, что после той страшной августовской ночи, когда англичане перепахали бомбами Кенигсберг, десятки тысяч кенигсбержцев остались без жилья, без домашней мебели. Сообщи о своем решении. Видимо, это будет 30–40 эшелонов…» Однако, Георг Штайн? Хорошо, сейчас, тут есть отдельная папочка… Вот, «ГЕОРГ ШТАЙН о себе»! Гм, может, чайком побалуемся?

Я киваю, да, да, сейчас, вы только читайте. Так хочется узнать подробнее, кто же он был, Георг Штайн? Как и почему стал разыскивать Янтарную комнату? Какие пути-дороги свели его с графиней Марион Дёнхофф? И кто она такая — как деятель, как человек?

Ставлю чайник. Сажусь напротив Василия Митрофановича, тот протирает стекла очков, листает бумажки, читает:

— «С приходом к власти фашизма и, конкретно в Кенигсберге — Эриха Коха, мой отец, отказавшийся присягнуть ему на верность, был отстранен от государственной деятельности и полностью отдался т. н. „Научному союзу“, члены которого вели научную, касающуюся культуры и искусств, работу и тайно следили за награбленными Кохом произведениями искусств. „Союз“ был разгромлен, мой отец был расстрелян, погибли и другие его руководители: фон Обенитц и фон Сташевский. Учетом похищенных Кохом ценностей ведала в „Союзе“ моя сестра Доротея-Луиза, вскоре и она попала в гестапо, где и была уничтожена… Что касается Янтарной комнаты, то после того зимнего дня минувшей войны я вновь вспомнил о ней в 1966 году в Швейцарии, когда в лондонской газете „Таймс“ прочитал статью о ее розысках. Как? Она не найдена? — удивился я. Вот тут-то я и решил: надо заняться этим делом». Все ясно?

— Этого пока достаточно, но вот что интересно, помните, Штайн писал, что найденные ящики они спрятали в подвале кирхи, но в каком поселке?

— Да? Гм, вот что тут у него об этом говорится: «Их сложили в сводчатый склеп орденской церкви с помощью сельских прихожан. За это селение шли бои в течение 28–30 января, 1 февраля селение было нами оставлено в развалинах, а 6 — вновь отбито у русских. Церковь оказалась полностью разрушенной, над сводчатым склепом метровой толщины — глыбы развалин, но своды склепа выдержали их и ящики были целыми…» Чай будет?

— И что же? И как название этого поселка?

— Тут какие-то неясности. Гм… вот тут написано: «Хайлигенкройц», что означает «Святой крест», потом это название зачеркнуто и написано: «церковь Поерштитен», и дальше: «Эти ящики были извлечены и отправлены вначале в Гросс-Гермау, замок „Берзникен“ и замок „Гаффкен“, а затем в окружной дом партии (крайсхаус) в Фишхаузен и в замок „Лохштедт“».

— Вот вам чай. Между прочим, настоящий, а не зеленый, но вы этот крепкий душистый чай совершенно не заслужили! Куда были отправлены ящики? В замок «Берзникен», «Гаффкен» или «Лохштедт»? Кстати, весной сорок пятого в замке «Лохштедт» я бывал… Ну, хорошо, мы несколько забегаем вперед. А что графиня? Кто она? Откуда?

— О-о, какой чай… Скажите, куда вообще подевался чай?.. Графиня? О ней тут совсем немного, какие-то выписки, видимо, из газетной статьи: «Марион фон Дёнхофф, последняя графиня в древнейшем прусском роду Дёнхофф, впервые получила прозвище „красной графини“, когда за резкую критику нацизма была заключена в студенческий карцер. Ненависть ее к фашизму возросла особенно после гибели ее двоюродного брата графа Генриха Лендорфа, казненного по делу 20 июля 1944 года (покушение на фюрера)». Гм… «общественный деятель, журналистка. Свои редакционные статьи неизменно составляет в духе свободы и веры в ЧЕЛОВЕКА. Незамужняя, живет с домоуправительницей и собакой в небольшом домике близ Гамбурга, ездит на черном „порше“. Стала главным редактором, главной эмоциональной и политической силой еженедельника „Ди Цайт“, сотрудники которого — тридцать мужчин и три женщины — подчеркивают ее „прусское чувство ответственности“ и ее „целеустремленность“». Вот и все. Хотя вот, это уже пишет Георг Штайн: «С весны 1983 года мы, я и д-р Марион Дёнхофф („Ди Цайт“), приняли решение об усилении работы по розыску исчезнувших сокровищ. Была проведена огромная работа, собраны все имеющиеся в печати сведения и сообщения частных лиц о Янтарной комнате, установлена связь со специалистами из ГДР и СССР. Полученные данные и опыт работы были обобщены в двух обширных статьях: „ПОВСЕМЕСТНЫЙ РОЗЫСК ЯНТАРНОЙ КОМНАТЫ“ и „ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ — ЛИНЦ“»… Да, вот что еще интересно: тут есть стихи Киплинга, его «заповедь», помните, по-русски это звучит так: «Владей собой среди толпы смятенной, Тебя клянущей за смятенье всех, Верь сам в себя, наперекор вселенной, И маловерным отпусти их грех; Пусть час не пробил, жди, не уставая…» Ну, и так далее.

— «Жди, не уставая», да, это так. А «Особое задание — Линц» — это, как я понимаю, статья о всеобщем расхищении произведений искусства в оккупированных странах по указанию Гитлера? — спрашивает, вернее, утверждает полковник. — Организованный всеевропейский грабеж, ведь так?

— Я уже прочитал этот материал, все именно так. Слушайте: «Прежде чем взять в рот ампулу с ядом и поднести к виску пистолет, Гитлер диктует секретарше свою последнюю волю: „Все, что я имею, если это только что-нибудь стоит, передаю партии, если же она не будет существовать — государству“». И далее: «Я покупал и собирал все эти картины в течение жизни не для себя, а для создания галереи в моем родном городе Линце на Дунае. Если это полностью осуществится — это будет лучшим исполнением моей последней воли». В одном из разговоров за ужином этот «коллекционер» сказал: «Я обдумал название галереи. Оно будет звучать так: „В собственность немецкому народу“»… И так далее. Что еще господа желают?

— Альфреда Роде, директора кенигсбергских музеев, — просит Авенир Петрович. Он один из немногих все-все знал о Янтарной комнате!

— Битте. Вот его личное дело, отосланное из Кенигсберга 3 февраля сорок второго года и поступившее в Берлин 6 февраля, слышите? На третьи сутки. И это во время войны! А сейчас письмо из Берлина идет в Калининград месяц-полтора. Однако читаю: «В издательстве „РЕМБРАНДТ“ (Берлин) опубликована моя книга „Юный Коринт“»… Гм, кто это такой?

— Очень известный художник из Кенигсберга.

— М-м-м… «как верноподданный чиновник и как директор Собрания искусств», гм… «посылаю Вам анкету, заполненную по месту службы…» Итак, кто он и что он? «Доктор Роде, Альфред Фриц Фердинанд, родившийся 24 января 1892 года»… Значит, ему в сорок пятом году было всего пятьдесят три? «Немец, евангелический лютеранин… жена — Эльза… дети Лотта и Вольфганг». Перечень трудов и прочее, и: «Я — только ученый и занимаюсь исключительно научной деятельностью. Хайль Гитлер! Весьма обязан, Альфред Роде, директор».

— И все? — несколько разочарованно спрашивает полковник.

— А вам этого мало? Тогда пожалуйста: «Уважаемые дамы и господа! К нам только что поступило печальное известие о том, что осенью 1945 года в больнице на Йоркштрассе в Кенигсберге умер доктор Альфред Роде…»

— Это что? Откуда это сообщение?

— Это речь в Гамбурге у могилы Роде. «В результате многолетней научной и коммерческой деятельности Альфреда Роде Кенигсберг превратился в…»

— Минутку, как его могила оказалась в Гамбурге?

— Речь, Авенир Петрович, у пустой, символической могилы. «…Кенигсберг превратился в замечательную сокровищницу янтарного искусства, в особенности когда в его собрании, в значительной степени благодаря его усилиям, оказалась знаменитая Янтарная комната из Царского Села, спасенная отважными немецкими солдатами из зоны боев…»

— Стоп! — Я кладу руку на бумаги из архива Штайна. — О Роде потом. Давайте все же вначале отправимся в Царское Село, в город Пушкин, в осень сорок первого года. Как там разворачивались события? Как Янтарная комната оказалась в Кенигсберге?