— Ладно. Вот тут есть очень интересный документ, подтверждающий версию «Линц», — о хорошо продуманной нацистами системе разграбления исторических ценностей: «СПЕЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ СОВЕТСКИМ ВЛАСТЯМ о батальоне особого назначения. Считаю своим долгом сообщить следующее. В августе сорок первого года, будучи в Берлине, я с помощью моего старого знакомого по Берлинскому университету доктора Фокке, работавшего в отделе печати министерства иностранных дел, был откомандирован из 87-го противотанкового дивизиона в БАТАЛЬОН ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ при министерстве иностранных дел. Этот батальон был создан по инициативе министра иностранных дел Риббентропа и действовал под его руководством. Командиром батальона являлся майор СС фон Кюнсберг. Задача батальона особого назначения состояла в том, чтобы немедленно после падения крупных городов захватывать культурные и исторические ценности, библиотеки научных учреждений, отбирать ценные издания книг, фильмы, а затем отправлять все это в Германию. Батальон особого назначения состоит из четырех рот. Первая рота придана германскому экспедиционному корпусу в Африке, вторая — северной армейской группе»…

— Группа армий «Север»?

— Вы меня сбиваете. «…Третья — центральной армейской группе и четвертая — южной армейской группе. Первая рота находится в настоящее время в Италии…»

— Простите, кто это пишет? И когда составлен документ?

— Пишет пленный, некий доктор Ферстер, оберштурмфюрер четвертой роты батальона особого назначения войск СС. Москва, 10 ноября сорок второго года. Продолжаю, да? «Штаб батальона находится в Берлине, улица Германа Геринга, 6. Конфискованный материал помещается в залах магазина фирмы „Адлер“ на Гарденбергштрассе. Перед нашим отъездом в Россию майор фон Кюнсберг передал нам приказ Риббентропа — основательно „прочесать“ все научные учреждения, институты, библиотеки, музеи, дворцы, перетрясти архивы и накладывать руку на все, что имеет определенную ценность».

— Царское Село — есть что-либо о нем?

— Полковник, вы очень нетерпеливы! «Из рассказов моих товарищей мне известно, что вторая рота нашего батальона изъяла ценности из дворцов в пригородах Ленинграда. Я лично при этом не присутствовал. В Царском Селе…» Вот, слушайте: «В Царском Селе рота захватила и вывезла имущество Большого дворца-музея императрицы Екатерины. Со стен были сняты китайские шелковые обои и золоченые резные украшения. Наборный пол сложного рисунка увезли в разобранном виде. Из дворца императора Александра вывезена старинная мебель и богатая библиотека в шесть-семь тысяч книг на французском языке…»

— Образованный был царь-то, а?

— «…и свыше пяти тысяч книг и рукописей на русском языке. Среди отобранных книг было очень много исторической и мемуарной литературы на французском языке и большое количество произведений греческих и римских классиков, являющихся библиографической редкостью…» Больше у этого «доктора» ничего о Царском Селе, о Янтарной комнате нет.

— Как нет? Вторая рота не вывезла «Бернштайнциммер»?

— Значит не вывезла. Но библиотека Александра! Где эти книги?! Так, дальше идет сообщение о разграблении, «спасении», так сказать, украинских ценностей…

— Подождите, — останавливает его полковник. — Это потом. Посмотрите, что там еще есть по Царскому Селу?

— Айн момент, айн момент. Альзо, вот. Тут еще много чего есть. Сейчас, минутку, герр оберст, может, мы еще чайку попьем? Поставьте, пожалуйста, чайник и посмотрите, в коридоре кто-то ходит.

Иду за водой, но предварительно осматриваю этаж: никого нет. Пусто и в трех примыкающих к нашей комнатах. Тут только что был сделан ремонт. Высокие, с богатой лепниной потолки, окна с фигурными рамами. Как все странно, как все странно… Вот в этой комнате был кабинет генерала Званецкого, Литкиного отца, вот в той — спальня, в этой, самой маленькой, жил адъютант генерала, весь затянутый в скрипучие ремни лейтенант Валерий Лосев, «Валерчик», как его презрительно звала Лита. А там, где сейчас работаем мы, была «музыкальная комната». Там огромный, черный, блестящий, на массивных тарелочках из литого стекла рояль стоял. Генеральша, Литкина мама, мощная, с сильными мужскими руками дама, военный хирург, на рояле играла и, попыхивая папиросой, пела густым, рокочущим голосом: «Ямщи-ик, не гони-и л-лашаде-ей…»

— Никого нет? Все спокойно? Возьмите трубку, — говорит Василий Митрофанович. — Но только про архив ни гу-гу!

— Если сможете, приезжайте сегодня к восемнадцати в кирху Юдиттен, — слышу я голос отца Анатолия, настоятеля создаваемой в городе православной церкви. — Будет небольшое, но торжество.

— Пока вы за водой ходили, мы тут какого-то графа обнаружили. — Василий Митрофанович поправляет очки и читает: «Бад-Мальбун, 12 января 1984 года. Копию снял Георг Штайн. Сообщение от „АОК-18“. 14 ноября сорок первого года. Графу, специалисту по искусству». Группе «О. Н. Г.» фон «К». Комнату не отдавать! Ускорить работы. Комнату отдать группе с полномочиями «ЭК». Подписи нет. Далее: «В Петергофе, упакованный в ящики, лежит дорогостоящий фарфор, охраняемый танковым дивизионом». Приписка. «Граф, специалист по искусству, уведомлен». Что все это должно означать, Авенир Петрович? Что такое «АОК-18»? 18-я армия генерал-полковника Кюхлера? «Граф, специалист по искусству»?

— Речь, я думаю, идет о группе графа Золмс-Лаубаха, — говорит полковник и достает из своего портфеля папку с бумагами. Раскрывает ее. — Тут у меня тоже кое-что собрано. Во-первых, в тех или иных документах упоминаются эти фамилии. И вот: газета «Брауншвейгер», в которой рассказывается о «Бернштайнциммер»: «Акция по вывозу Янтарной комнаты из Царского Села осуществили хауптман доктор Поензген и доктор граф Золмо-Лаубах». Это он и есть «граф, специалист по искусству», а доктор-хауптман Поензген — наверно, руководитель группы, посланной Кохом из Кенигсберга. Дайте-ка, — полковник забирает бумагу у Василия Митрофановича. — Собственно говоря, все ясно: «группа О. Н. Г.» фон «К» — одна из рот отряда особого назначения «Гамбург».

— «Гамбург»?

— Да, это отряд носил и такое кодовое название. И «фон „К“» — командир батальона особого назначения фон Кюнсберг. «Комнату отдать группе с полномочиями „ЭК“ — тут тоже все ясно: это группа Эриха Коха. Так, что дальше? Где все-таки сам граф-то, „специалист по искусству“?

— Что? Вам нужен граф? Есть граф, есть… Читаю документ № 324. Выписка из дневника боевых действий 18-й армии группы армий „Норд“ от 9 сентября сорок первого года, шестнадцать часов: „Полковник граф Золмс-Лаубах, которому было поручено захватить и уберечь предметы культуры и искусства Царского Села, дворца Екатерины, просит дать охрану для дворца, который слегка поврежден бомбовыми налетами и в данное время находится на переднем крае“. И дальше: „Наши войска только что замкнули кольцо вокруг миллионного Ленинграда. Царский замок (дворец) находился в зоне боев и досягаем для орудий кронштадтских фортов. Русские бомбы разбили большой зал, были выбиты все двери и окна. Не только ветер и дождь имели свободный доступ в замок, но и солдаты испанской „Голубой дивизии“. В помещении, где находилось „порнографическое“ собрание Екатерины…“ Полковник, что это еще за собрание?

— Черт его знает, но какие-то слухи об этом собрании были. Разные фривольного толка картины. В этой комнате Екатерина вроде бы общалась с Григорием Потемкиным.

— М-м-м, какой хороший чаек. Абер етц. Читаю дальше: в этом помещении „пришлось досками зашивать окна. Натиск солдат был ужасен. На роскошном паркете валялись древние, в дерьме, карты, мебель перевернута, со многих диванов и кресел срезаны ценнейший, ручной работы шелк и гобеленовая ткань, все это шло на портянки. В стенах Янтарной комнаты зияли огромные дыры: солдаты выковыривали янтарь штыками, много янтаря было рассыпано по самой комнате и затоптано. Такая картина предстала глазам немецких офицеров по охране предметов искусства — полковника графа Золмс-Лаубаха из Франкфурта и прибывшего в Царское Село капитана Хельмута Поензгена“.

— О Роде нет ничего? — спрашивает Авенир Петрович.

— Найн, герр оберст, ничего. Пока! Так… „Оба подчинялись шефу армейских музеев, были крупными специалистами по искусству и сотрудничали в прусском управлении дворцов, парков и музеев“. Так, пожалуйста, чайку еще… „Под руководством унтер-офицера шесть солдат из третьей роты резервного батальона № 55 за 36 часов осторожно разобрали янтарные стены и тщательно упаковали их в ящики, подготовив Янтарную комнату к отправке…“ Вот и все! Что нам еще требуется узнать? Был ли там Роде? Успела ли группа фон Кюнсберга приехать к тому моменту, когда комната была демонтирована, или нет, какая разница? Да, вот еще два небольших документа „АОК-18“: „13 января 1941 года, № 20–40“. Группа „Север“ высказывает свое предложение о хранении и безопасности Янтарного кабинета из дворца Царское Село». Дополняет ли это что-либо?

— Возможно, что это ответ на предложение группы Кюнсберга, которая, выполняя приказание Риббентропа, конечно же, пыталась забрать комнату.

— И вот еще один документ: «Господину майору Г. Питшманну. Многоуважаемый господин майор! В моем дополнении я предлагаю послание обербургомистра города Кенигсберга от 13 января сорок второго года. Все предметы искусства по возможности будут увезены из дворца Царское Село. Это поручено третьей роте батальона 553… Поскольку на вокзале еще имеется несколько вагонов, все это будет отправлено в Кенигсберг».

— Но что же Роде?

— Что Альфред Роде? Он тоже как-то остается за кадром, но не бездельничает, нет, вот еще один интересный документ, но он написан от руки. Может, самим Штайном? Списан откуда-то?.. «„АОК-18“. Янтарная комната и многие другие сокровища Царского Села доставлены в Кенигсберг. Прошу доставить и ящики, находящиеся на станции Сиверская. Прошу переправить в Кенигсберг две двери из помещения в Царском Селе, во дворце, где была Янтарная комната. Благодарю. Ваш Альфред Роде»… Однако, господа, мое время истекло. Как вы, полковник?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: