Беседа 1

26

делом. Существо этого взвешивания, как и собравшая нас сегодня задача, мне представляется исключительно загадочной. Почему вопрос о русском для самого русского открыт, как открыта незаживающая рана? Почему не является проблемой для американца быть американцем, для англичанина — англичанином и для африканца — африканцем? У них нет проблем даже с идентичностью, потому что эти проблемы так или иначе сами собой решаются судьбой. Да, ты родился на этой земле и под этим небом и вынужден с этим считаться. Ты не обязательно должен этому радоваться, и мне не кажется, что существует некий искусственный императив «любви к родине», о котором у нас с самого начала шла речь. Эта любовь, как, по-видимому, и любая другая, свободна от подчиненности каким-либо императивам. Но если она рождается, то рана мгновенно открывается. Возможно, это нюанс, но вы знаете, этот нюанс сродни непроходимой топи или обрывающейся за спиной пропасти. Не пропасти между Да и Нет, Востоком и Западом или варварством и культурой, а пропасти между тончайшими мерами совершенства. Есть прекрасный английский анекдот по поводу такого рода тонкого различия: «В чем разница между хорошо воспитанным человеком и джентльменом^? Хорошо воспитанный человек, зайдя в мужской туалет и обнаружив там женщину, скажет: "Простите, мадам", и выйдет. Джентльмен, конечно, тоже выйдет, и прежде тоже извинится, но при этом скажет: "Простите, сэр"». Воспользуюсь мотивом другого анекдота, французского, и переведу его на нашу почву: «В чем разница между хорошо образованным русским и интеллигентом? Никакой, поскольку они оба носят шляпу. За исключением, разумеется, интеллигента — он носит шляпу под колпаком». Именно в подобных нюансах, над которыми можно смеяться и от которых запросто можно отмахнуться, обнаруживается нечто подлинное и даже

27

Русский хронотоп

самое главное — то, с чем живет каждый, кто считает себя русским, в чем заключен источник тяги или отталкивания, испытываемых к русским во всем мире, а равно и того смущения, которое русские чувствуют по отношению к самим себе и к своей земле.

Элемент абсурда, изначально заключенный в будто бы самоочевидной соотносимости двух вещей разного рода или двух родов одних и тех же вещей, наталкивает по крайней мере на два вывода — негативный и позитивный Негативный вывод касается неизбывности и пустяшности тяжбы между славянофильством и западничеством, поскольку она сродни выбору, который осуществлял былинный Илья Муромец на перекрестке: жену обрести или коня потерять. Россия слишком постоянная и трансцендентная величина, чтобы отличаться от самой себя в зависимости от того, по какому пути она пойдет. Конечно, очень многое в России меняется, но это изменение возможно лишь в поле абсолютно неподвижного целого. Как в случае Ахилла, который никогда не догонит черепаху, потому что он просто никуда не торопится, но особенно не торопится догонять «черепаху». Россия — существо, которое до срока, пока не исполнится «тридцать лет и три года», никуда с печи не слезет. Не то что вслед за ползучим космополитизмом Запада или традиционализмом Востока, но и за собственным летящим паровозом. А если и устремляется с максимальной скоростью, то один Бог знает, куда и почему Нечего и говорить, что со стороны это будет выглядеть довольно выраженным абсурдом. Но есть и позитивный вывод. Возможен некоторый исторический урок, который Россия преподносит миру и отчасти самой себе и который может быть прочтен в форме позитивной задачи мирового духа. Существует разница не только между хорошо образованным человеком и джентльменом, но и между хорошо технологизированной, духовной темперированной реально-

Беседа 1

28

стью и живой идеей. Идея лишь на первый взгляд, в отличие от всякой реальности, не имеет видимой судьбы. Точнее, нам вслед за Платоном кажется самоочевидным, что если она не имеет судьбы по идее, поскольку с идеей ничего — по идее — не может произойти, то тем более с ней ничего не произойдет и наяву. Может разбиться прекрасный горшок на твоих собственных глазах, но не прекрасное как таковое. Однако опыт России является не только опытом экстерриториальности по отношению к преступлению и наказанию человеческого духа, но и опытом экстрадиции идеального — выброса его в событийную атмосферу истории.

Русская земля действительно является скорее небом, чем собою, и скорее землей горящей, чем плодоносящей, и скорее морем, где можно утонуть, чем камнем, о который можно голову разбить. Экстрадиционность духа есть та же экстемпоральность, которой является всякая вечность, только прочитанная в терминах живого времени. Верно, что русское самосознание является манифестацией впервые творящего здесь и теперь мир демиурга, если не Бога. Насколько остро переживание вещего слова — слова, творящего вещи этого мира, настолько же ясно и понимание апокалиптической тотальности сущей вокруг и надвигающейся извне тьмы, или чумы, или ничто, или конца света, грядущего буквально через мгновение. Собственно говоря, в невозможности ритмики перехода самосознания от пафоса первотворения к пафосу последнего конца, возможно, и проистекает то, чем «русский дух пахнет». Удивительная вещь, что он вообще пахнет. Вид вида не имеет В пещеру пещерный запах не доносится И дух не может иметь духа, субстанция которого бы «пахла». Да, Баба Яга чует русский дух, но, кажется, эта добавка духа к духу и есть то, каким образом небеса опускаются на землю и превращаются в нее с тем, чтобы обрести имя русской земли, — вовсе не един-

29

Русский хронотоп

ственно предмета политического или социального самоотчета, гордости или скорби, но намеленного и неумолимого пространства, делающего возможным размышлять и возжигать друг друга самыми важными и невозможными вещами на свете, от мирового долга до всеобщего блага, от абсолютной живописи до тотальной метафизики, и — только в назидание и для примера — пригоршнями забрасывать постсовременность свидетельствами ее эпифеноме-нальности.

Не знаю, насколько все это о нас, однако ведь и мы — из «сна Татьяны». И если он сегодня обернулся Татьяниным столом, то стоит лишь понять, как это случилось, чтобы понять, кто за ним сидит, кроме, разумеется, Татьяны и нас, смотрящих на «себя» из зеркала.

БЕСЕДА 2 НАВАЖДЕНИЕ ГЛОБАЛИЗМА

А С Тема глобализации является в последние десятилетия не то что даже самой популярной, — сказать так значит ничего не сказать Она служит абсолютно расхожей, разменной монетой почти всех типов интеллектуального общения Куда бы мы ни попали, как только мы добираемся до разговора, считающегося сегодня серьезным, эта тема всплывает Во всяком случае, так было совсем недавно, до известных событий в Америке, которые стали привилегированной эмпирической точкой для начала нового метафизического отсчета Такие точки вброса метафизика всегда вынуждена заимствовать, иначе машины абстракции рано или поздно начинают работать на холостом ходу Что же бросается в глаза в условиях изменившейся панорамы.

Прежде всего, мы обнаруживаем, что совокупность проблем и размышлений, которая обычно пристегивается к идее глобализации, отличается предельной содержательной скудностью Можно даже сказать, что никогда еще человечество в своих попытках обобщения и поиска сверхсмысла не опускалось до столь низкого примитивного уровня, как сегодня Впервые утопия, которая по определению