Однажды, с плохо скрытой иронией, я спросил своего преподавателя марксизма-ленинизма: «Как можно точно определить, в какой именно момент иракские патриоты превращаются в националистических экстремистов или когда индонезийские борцы с колониализмом становятся воинствующими религиозными фанатиками?» Ни минуты не колеблясь, профессор ответил мне: все зависит от конечной цели Все нации и религии, все ассоциации, партии и объединения являются временными, переходными на пути к коммунизму. В том случае, если они продвигают нас к нему, они прогрессивны, если удаляют от него — реакционны.

Этот циничный утилитарный подход был основой марксизма, который опирался на три мощных источника мысли: многовековую мечту различных утопистов об обществе, где все будут равны, на экономическую теорию Адама Смита и на диалектику Гегеля как модель исторического прогресса Все они соединились в марксистском анализе человеческой истории, ее целей и назначения.

История всех до сих пор существовавших обществ — пишет Маркс в «Манифесте Коммунистической партии», — была историей борьбы классов Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов…

Движение от одной исторической стадии к другой, от рабства к феодализму, а затем к капитализму является прогрессивным, и капитализм играет важную роль в этом марше прогресса Как последняя стадия исторического развития, предшествующая коммунизму, он ускоряет индустриально-технологическое развитие, развивает до невиданной степени производительные силы и тем самым углубляет конфликт между ними и производственными отношениями. Все больше и больше людей включается в производство, пролетариат становится большинством населения, и в конечном счете жажда к наживе приводит к тому, что капитализм сам порождает своего собственного могильщика — пролетариат Таким образом, победа пролетариата неизбежна, и именно она приведет к созданию бесклассового общества во всем мире. В этом новом, коммунистическом обществе восторжествует принцип: от каждого по способностям, каждому по потребностям.

Для Маркса и его последователей национальные, религиозные, культурные и этнические особенности разных самоидентификаций являются помехой, поскольку они отвлекают от основной магистрали истории — борьбы классов.

Национальность рабочего — не французская, не английская, не немецкая, его национальность — это труд, свободное рабство, самораспродажа. Его правительство — не французское, не английское, не немецкое, его правительство — это капитал Его родной воздух — не французский, не немецкий, не английский, его воздух — это фабричный воздух. Принадлежащая ему земля — не французская, не английская, не немецкая, она лежит на несколько футов ниже поверхности земли.

До тех пор, пока коммунизм не построен, человеческое общество все еще находится в стадии своего формирования. Все, что ускоряет движение вперед, все, что приближает приход коммунизма. — прогрессивно, все, что замедляет его, — реакционно Именно поэтому фактически с первых же дней своей совместной работы, с началом революции 1348 года. Маркс и Энгельс ввели понятие исторических и неисторических наций. Историческими нации были в Англии, во Франции, в Германии, то есть в тех странах, в которых была развита классовая структура и национальная буржуазия Эти нации захватывали колонии, что было прогрессивным явлением, присоединяя к истории (такой, какой ее видели Маркс и Энгельс) неисторические нации, от чехов до болгар в Европе и от абиссинцев до бразильцев в Африке и Латинской Америке Расширяя мировой рынок, они ускоряли развитие пролетариата во всем мире и приближали победу коммунизма. Понятно, что в этой жесткой и бескомпромиссной борьбе за ускорение мировой революции не было места для политкорректности.

Вот как Фридрих Энгельс описывал преимущества завоевания Францией Алжира в 1348 году:

Сожалея о том, что бедуины пустыни потеряют свою свободу, нам не стоит забывать, что на самом деле речь идет о нации разбойников… Эти свободные варварские племена выглядят на расстоянии очень гордыми, благородными и величественными, но стоит приблизиться к ним — и мы видим, что они, как и другие, более цивилизованные нации, руководствуются все той же жаждой наживы, которую удовлетворяют более жестокими и варварскими методами. В конце концов, современный буржуа, с его цивилизацией, промышленностью, порядком, и некоторой долей просвещения предпочтительней феодального лорда или мародера-разбойника, действующего в рамках своего варварского общества.

Не только реакционные классы, но и целые реакционные народы должны были быть уничтожены на пути исторического прогресса. В «Манифесте Коммунистической партии» Маркс призвал уничтожить не только институт семьи, но и страны и нации. «У пролетариата нет Отечества», — писал он, добавляя, что «национальные различия и антагонизм между нациями с каждым днем стираются… Господство пролетариата заставит их исчезнуть намного быстрее». «Пролетариат сам по себе должен стать нацией».

Энгельс был более точен и откровенен: многие национальные группы были для него просто этническим мусором:

Нет ни одной страны в Европе, где в каком-нибудь уголке нельзя было бы найти один или несколько обломков народов, остатков прежнего населения, оттесненных и покоренных нацией, которая позднее стала носительницей исторического развития Эти остатки нации, безжалостно растоптанной, по выражению Гегеля, ходом истории, эти обломки народов становятся каждый раз фанатическими носителями контрреволюции и остаются таковыми до момента полного их уничтожения или полной утраты своих национальных особенностей, как и вообще уже самое их существование является протестом против великой исторической революции…

В соответствии с еврейской традицией, в Йом Кипур- Судный день — Господь Бог решает, кто будет жить, а кто умрет Маркс и Энгельс считали себя сильнее Господа — они сами решали, какие народы будут жить, а какие — умирать.

Получившая толчок революции 1348 года Западная Европа семимильными шагами двигалась вперед, в то время как полуфеодальная Россия по-прежнему плелась далеко в хвосте. Как для Маркса, так и для Энгельса русские, которые до сих пор не вступили в эпоху капитализма, были одной из самых реакционных с точки зрения истории наций. Другие славянские народы, особенно южные, нуждавшиеся в поддержке России, были также контрреволюционными, они не играли никакой исторической роли и в конце концов должны были исчезнуть.

Эти нации были не одиноки: из одной категории в другую периодически перемещались поляки, которые двигались то вперед, то назад, меняя заряд своей самоидентификации с положительного на отрицательный. Как буфер, удерживающий реакционную Россию от вторжения на Запад, поляки в глазах К Маркса и Ф. Энгельса способствовали ускорению прогресса в Европе. Но стоило вспыхнувшим в пятидесятых годах XIX века крестьянским бунтам пересадить Россию со скрипящей колымаги на марксистский поезд истории, как польский национализм из прогрессивного немедленно превратился в реакционный. Тон Энгельса резко изменился:

Чем больше я размышляю над историей, тем яснее мне становится, что поляки — line nation foutue [пропащая нация, обреченная нация]. которая нужна, как средство, лишь до того момента, пока сама Россия не будет вовлечена в аграрную революцию С этого момента существование Польши теряет всякий смысл Поляки никогда не совершали в истории ничего иного, кроме смелых драчливых глупостей. И нельзя указать ни одного момента, когда бы Польша, даже только по сравнению с Россией, с успехом представляла бы прогресс или совершила что-либо, имеющее историческое значение. Наоборот, Россия действительно играет прогрессивную роль по отношению к Востоку…

После подавления Россией народных бунтов в Польше и польского восстания 1863 года классики снова вернули полякам свою любовь, а в том, что касалось национальной самоидентификации, минус снова сменился на плюс. Мой учитель был прав: меняя свое отношение к нациям, марксизм, тем не менее, придерживался при этом твердых и неизменных принципов.