Почему Европа выражает такую готовность отказаться от своих собственных культурных традиций? Почему она готова растворить свои национальные культуры и разрушить свои связи как с прошлым, так и с будущим, принеся их в жертву другим культурам или так называемому «всемирному гражданству»? Почему в самом сердце Европы стало возможным существование глубоко антидемократического общества, тон в котором задают мусульманские экстремисты, почему Европа не борется с этим явлением?

Здесь мы должны вернуться к логике postidentity: идентичность приводит к войнам, война есть зло, а потому идентичность — это зло Атакуемая другими культурами, европейская культура, казалось бы, должна сделать все для того, чтобы защитить, укрепить свою собственную identity, — но как сделать это, если для многих европейцев identity сама по себе является причиной зла?

Проблема оспожняется также глубоким чувством вины европейцев по отношению к эмигрантам. Основания для этого есть: европейская история содержит немало эпизодов несправедливости, эксплуатации и угнетения. Именно поэтому многие полагают, что Европа должна загладить свою вину, широко распахнув свои двери для жителей бывших колоний и проявляя терпимость к их культурным традициям Не решаясь судить других. Европа готова освободить их от соблюдения своих собственных норм, в том числе и от обязанности принимать и разделять правила, существующие в демократическом обществе. Как пишет Парех, «опыт колониального угнетения», опыт «репрессий и культурного унижения» оправдывает «потребность в наличии своих собственных культурных прав».

Как мы видим, здесь мир опять делится на хорошие и плохие identities: самоидентификации угнетенных — положительны, они нуждаются в компенсации за преступления прошлого и вполне оправданно сопротивляются своим бывшим угнетателям. Но не менее важным моментом является то, что свободное выражение этих «положительных» самоидентификаций помогает ослабить identities у виновных в репрессиях европейцев, которые не вправе защищать свою запятнанную историю и традиции.

Если чувство вины является первой причиной, по которой европейцы не сопротивляются фанатизму в своем собственном обществе, то страх является второй. Демократии высоко ценят человеческую жизнь, именно поэтому они, как правило, предпочитают идти на компромисс вместо того, чтобы воевать Особенно ярко это проявляется в обществе, где ослаблено чувство identity. Как зэки со слабой самоидентификацией, постоянно думают только об одном — как выжить, так и лидеры демократического мира готовы заплатить любую цену, чтобы избежать кровопролития Сочетание вины и страха неизбежно ведет к политике умиротворения и к соглашательству. Зто уже произошло в тридцатые годы, когда чувство вины по отношению к Германии в связи с унизительными условиями Версальского мира и страх перед нарастающей фашистской мощью парализовали демократический мир. Сегодня, когда теории postidentity призывают растворить культуру Запада в мировом глобальном мире, этот паралич проявляется в неверии демократического общества в свои собственные ценности, в свою самоидентификацию И действительно, для общества, которое во имя мира во всем мире ведет войну против своей собственной identity, очень трудно повернуть вспять и восстановить то, что систематически разрушалось на протяжении двух поколений.

Почему преданность идеям защиты прав человека не сумела защитить мир postidentity от воинствующего фундаментализма? Ответ на этот вопрос заключается в предостережении одного из авторов Декларации прав человека Элеоноры Рузвельт, которое было опубликовано в 1948 году. В те годы СССР делал все для того, чтобы как можно больше запутать вопрос защиты прав человека на международных форумах.

Нас не должны вводить в заблуждение попытки сил реакции проституировать великие лозунги нашей традиции свободы и тем самым замутить цели нашей борьбы Демократия, свобода, права человека — для граждан мирового сообщества эти понятия наполнены очень ясным смыслом, и мы не должны позволить никакой нации извратить их и превратить в синонимы угнетения и диктатуры.

Сегодня тезис «права человека» все больше используется для критики тех самых обществ, которые основаны на уважении к ним и практически полностью игнорируют режимы, чья власть и контроль над своими гражданами зиждутся на их нарушении. В этом оруэлповском мире нет никакой разницы между пироманом и пожарным, возмущение по поводу гибели невинных людей в результате теракта ничем не отличается от возмущения по поводу трагической, но непреднамеренной гибели гражданского населения в результате акций самозащиты.

Как это произошло? Как удалось до такой степени исказить принцип прав человека, что в итоге он стал использоваться как оружие против своих сторонников и как щит, обеспечивающий защиту своим самым большим нарушителям?

После Второй мировой войны лидеры демократического мира были полны решимости сделать все для того, чтобы избежать новой трагедии, они хотели создать мир без войн и конфликтов Так была создана ООН, которая должны была преуспеть там, где Лига Наций потерпела поражение обеспечить международный мир и стабильность Центральное место в достижении этой цепи отводилось защите прав человека. Вначале казалось, что уроки Второй мировой войны были действительно учтены и что демократический мир понял: невозможно доверять лидерам, отрицающим права своего народа. Уважение к другим нациям начинается с уважения к своим собственным гражданам, политика умиротворения диктаторов заканчивается агрессией и войной. Расширение границ либеральной демократии, думали многие, было лучшей гарантией стабильного и прочного мира. Неслучайно поэтому, что первым международным документом, подготовленным после Второй мировой войны, стала Декларация прав человек 1948 года. Она не защищала какой-то определенный образ жизни и не продвигала какую-то определенную идеологию она призывала сделать права человека основой нового послевоенного мирового порядка.

Тоталитарные режимы немедленно и вполне справедливо усмотрели для себя в этом угрозу. Советский Союз и его многочисленные сателлиты начали борьбу внутри ООН, они старались сместить фокус прав человека с политических на экономические права таким образом, чтобы в Декларации говорилось меньше о свободе граждан от государственного контроля и больше об обязательствах государства обеспечить лояльных граждан работой. Лояльность граждан определялась, естественно, самим государством.

Хотя западные страны согласились на определенный компромисс и заключительный текст Декларации включал в себя как политические, так и экономические права. СССР видел в этом документе угрозу для себя Неслучайно поэтому, что даже через тридцать лет после его написания в советской библиотеке или книжном магазине невозможно было получить копию Декларации прав человека. Достать ее можно было только через самиздат, и при каждом обыске КГБ она конфисковывалась вместе с другой «подрывной» литературой Советские страхи были не напрасны международный документ, гарантирующий защиту граждан от произвола властей, является серьезным вызовом любому тоталитарному режиму.

Попытка взять тиранию под контроль была подорвана с самого начала не только благодаря силе СССР — второй супердержавы мира и постоянного члена Совета безопасности ООН, но и благодаря идеологии postidentity, которая уже начинала захватывать позиции на Западе Так, например, в заявлении, которое сопровождало специальную поправку к Декларации прав человека, подготовленную Американским антропологическим обществом (American Anthropological Society), его лидеры указывали на проблему, которую Декларация не сумела решить:

Проблема, с которой столкнулась Комиссия по правам человека ООН при подготовке Декларации прав человека, имеет два аспекта С одной стороны, совершенно справедливо подчеркнуты забота и уважение к индивидууму и его право на развитие в качестве полноправного члена общества. Однако в поддержании мирового порядка не менее важно точно такое же уважение к культурам различных человеческих групп.