Она встала со стула, натянула на груди простыню.

-С тобой не получится просто потрахаться. Я поняла это еще в Париже, а все, что было потом, только убедило меня в этом. Ты из другой породы – не из моего круга, пойми. Нельзя совместить то, что невозможно совместить в принципе. Для этого мне придется стать слишком другой, и тебе тоже. Готова ли ты на такие жертвы?

Ольга чувствовала, что еще немного – и расплачется. Ее с ума сводило то, как спокойно ее слушала Лара – молча курила, провожала взглядом, стряхивала пепел и затягивалась снова.

-Несколько дней назад я переспала со своей начальницей. В этом не было бы ничего особенного – я спала с ней и до этого, но в этот раз я осознанно привела ее в квартиру, где за нами мог наблюдать мужчина. И он наблюдал. Я трахала ее, а он смотрел на это.

Она неосознанно говорила все быстрее и быстрее, громче и громче.

-Я все пыталась понять – стыдно ли мне за это? И знаешь, что самое ужасное? Нет! Мне не стыдно. Ни капли. Мне все равно – потому что я просто пошла и получила то, чего хотела, только и всего. Я не испытываю жалости, не испытываю сострадания, не испытываю сочувствия. Я ничего этого не умею!

Ольга даже не поняла, как Лара оказалась рядом. Только что сидела на стуле, курила, прятала взгляд, и вдруг – стоит близко-близко, смотрит в глаза и улыбается – понимающей, теплой улыбкой.

-Детеныш, - сказала она тихо. – Если все так, как ты только что сказала… Ответь, почему ты тогда плачешь?

Она с силой притянула Ольгу к себе и прижала – крепко, не вырвешься. Гладила по спине, целовала мокрые щеки, прижималась ко лбу подбородком. Ольга пыталась, честно пыталась вырваться – и отталкивала, и головой мотала, но ничего не помогало. Кольцо рук было слишком крепким, слишком сильным.

-Это ничего, - услышала она сквозь рыдания. – Слышишь, детеныш? Все это ничего. Все еще можно исправить.

Исправить… Ольга изо всех сил вжалась в Лару и зарыдала еще сильнее. Как это можно исправить? Как? Она не хотела ощущать всего того, что испытывала сейчас, но она ощущала! Перед глазами немым укором стояла Ковальская – и то, что она с ней сделала. Как так вышло, что из средства Ксения вдруг стала человеком? Как так вышло, когда она перестала быть всего лишь промежуточным звеном между Ольгой и Ольгиной целью? Почему ей не было жалко никого из тех, кто был раньше, а эту женщину – стало? Почему?

-Нет, - сказала она, отстраняясь, и Лара отпустила ее. – Исправить уже ничего нельзя. Но я хочу попробовать жить иначе.

Отошла подальше, завязала сползшую с груди простыню узлом.

-Я поняла, чего ты хочешь, - сказала Лара. – Но ты ни разу не спросила, чего хочу я. Тебе не интересно?

Ольга усмехнулась с горечью.

-Нет, не интересно. Я и так знаю, чего ты хочешь.

Она вышла из кухни, заглянула в спальню и разбудила Свету. Скинула наконец эту дурацкую простыню и надела старые джинсы и футболку. Старательно причесала волосы.

-Рыжая, что случилось?

Проигнорировала Светин вопрос и вернулась на кухню.

Черт бы вас всех побрал. У одной – детеныш, у другой – рыжая. Кто вам вообще позволил придумывать эти идиотские клички? Кто дал вам право думать, что вы что-то обо мне знаете и можете как-то влиять на мою жизнь?

На кухне Лара допивала остывший кофе и докуривала последнюю сигарету.

-Я сейчас уеду, - сказала она, едва Ольга переступила порог. И голос ее был чужим и холодным. – Мне интересно только одно – ты правда чувствовала ко мне что-то, или это тоже было развлечением?

Ольга вздрогнула.

-Что?

-Ты слышала, что я спросила. Ты так старательно доказываешь мне, какое ты дерьмо, что я вдруг подумала – а что, если и я оказалась втянута в одну из твоих игр. Поиметь с меня особенно нечего, но это же так забавно – влюбить в себя провинциальную женщину, которую и лесбиянкой-то сложно назвать. Морочить ей голову несколько месяцев, а потом послать – и пускай она валит в свой Таганрог, лелеет там свои ожившие комплексы и съедает себе мозг вопросом: «А что, черт побери, все это было»?

Ольга застыла на месте. Она даже не знала, что сильнее ее поразило – Таганрог или комплексы?

-О чем ты? – Выдавила она. – Какие еще комплексы?

Лара ответила сразу, но смотрела по-прежнему не на Ольгу, а за окно.

-Обыкновенные. Думаешь, у тебя одной есть сомнения? Думаешь, ты одна беспокоишься? У тебя было сто сорок пять разнообразных баб, а у меня – только одна. Я больше пяти лет занимаюсь только работой, снова работой и опять работой. И вот появляешься ты – такая необычная, яркая, интересная. Я страшно испугалась, когда поняла, что влюбилась в тебя.

Она вдруг изо всех сил стукнула ладонью по подоконнику и развернулась к Ольге.

-Думаешь, это все было так легко, да? Ты пришла на тот банкет с Игорем – и это сразу мне многое о тебе рассказало. Потом выяснилось, что ты – одна из Будиных, и это сказало мне еще больше. Потом ты предложила мне одноразовый секс и смылась сразу после того, как я отказалась.

Ее глаза прищурились, а зубы на мгновение прикусили нижнюю губу.

-Как думаешь, легко было просить твой номер у твоей бабушки? Легко было писать тебе все эти идиотские смс, не получая ответа?

Ольгу качнуло. Она в изумлении посмотрела на Лару.

-Ты что… Хочешь сказать?..

Лара нервно засмеялась.

-Нет. Я не влюбилась с первого взгляда. Но ты мне понравилась, очень. Мне кажется, я влюбилась, когда увидела тебя в Париже, в ту, первую ночь. Рассказать, как все было? Кафе около музея D’Orсey. Кресла из дерева, старый бармен, у которого вместо одного обручального кольца было почему-то два. Ты сидела напротив меня и твое лицо было каменным, совершенно каменным. Как детские раскраски, знаешь? В них красивые картинки, но ты смотришь и понимаешь: это только контур. Ему не хватает красок, света, гармонии сочетания. Вот и ты была такая же – вся из контуров. А потом ты вдруг тряхнула головой и заправила волосы за уши. И твое лицо изменилось.

Ольга слушала молча. Лара говорила так спокойно и так тепло, что нарисованные ею картинки оживали в глазах, превращаясь во французское черно-белое кино.

-Барышня в осеннем пальто, кудряшки выбиваются из-под шарфа, на щеках – румянец, губы – полные, раскрасневшиеся, слегка разомкнутые. След губной помады на фильтре от сигареты, нервно сжатые пальцы, напряженные плечи. Ты смотрела на меня так, будто меня там вовсе не было, будто я – это какой-то случайный статист, проходящий мимо, спросивший, как пройти к Лувру и тем самым вырвавший тебя из долгой задумчивости. Ты была вся – внутри себя. И ничего – снаружи.

Она улыбнулась, и от этой улыбки Ольга вздрогнула всем телом.

-А потом я заметила, что у тебя немного размазалась помада. Совсем чуть-чуть, в уголке губ, но это было первым человечным, что я в тебе увидела. И я ухватилась за это человечное всем сердцем, и втянула его в себя, и оставила. И оно до сих пор здесь.

Лара вздохнула и пожала плечами.

-Потом ты опять предложила мне секс. Я удивлялась – как ты умудряешься все сворачивать в его сторону? Испытала что-то – сразу секс. Не испытала – опять секс. Но как его-то мне хотелось в последнюю очередь.

-А чего хотелось? – Тихо спросила Ольга.

-Ты же и так знаешь, чего. - Ответила Лара, и в ее голосе прозвучала злость. – Зачем спрашиваешь? Ты же все решила и для себя, и для меня, и для всего человечества. Видела я в своей жизни контролеров, но им до тебя – как до Луны на поезде. Ты ни разу не спросила, каково все это мне. Ни разу не спросила, куда я двигаюсь и чего хочу. Ты все решила за меня.

Она отошла к окну, порылась в карманах джинсов и вытянула пачку сигарет. Закурила, отвернулась от Ольги.

-То, что случилось в Париже, могло стать необыкновенным началом. Началом близости, началом чего-то важного и ценного. Но ты и это умудрилась испортить. Как думаешь. – Она оглянулась и посмотрела на Ольгу. – Легко мне было напроситься на день рождения твоей мамы после двух тонн неотвеченных смс? Я боялась тебя увидеть и хотела этого. Меня разрывало от противоречия, но я выбрала шанс. Которого после твоего долгого молчания фактически не было.