меня сметаной.

— Откуда я возьму, папаша сметану в церковь

снесли, перед икону Святителя поставили.

— А дай мне хлеб, дай мне ключи, я пойду наемся.

Дала ему хлеб, дала ключи, пошел в церковь,

сметаны наелся, взял у иконы усы вымазал,

на бороду накапал, на грудь накапал, замкнул

и ушел.

Пришел праздник, поп пошел в церковь. Заходит,

на икону взглянул, икона в сметане,

а ведро пустое.

— А! Вот на того да на другого грешим,

а вот кто сметану ест!

Взял икону, на пол бросил, икона раскололась.

Схватил ведро, побежал домой.

— Попадья, я Миколу Святителя расколол —

сметану ест, я застал, он только рот запереть

поспел, обраться не мог, все в сметане!

Попадья и говорит:

— Поп ты ведь не ладно сделал, ты икону

расколол, — тебя расстригут.

— Попадья испеки мне подорожников, я лучше

убегу.

Попадья испекла подорожники и две просвиры,

поп и пошел. Идет по дороге, сошелся

с ним белый старичок.

— Куда, поп, пошел?

— А пошел я вот эдак, эдак сделал,—рассказал

поп все подробно.

— Ну, пойдем вместе.

Пошли вместе, шли по дороге долгонько, дотоль

шли, что есть захотелось. Сели закусывать.

Закусили, хотели попить. Старичок говорит:

— Поп, иди за водой-то, пить захотелось.

— Что ты, старичок, разве подобает попа

снаряжать? Поп может нарядить тебя, а не ты

попа!

Старичок и пошел по воду. Поп усмотрел

у старичка в мешке три просвиры.

— Как так? Я поп, да у меня две, а у него три!

Одну и съел. Принес старик воду, сел есть,

а просвиры нет.

— Ты, поп, у .меня просвиру не брал?

— А много ли у тебя было?

— Три, а нынче две.

— Я тебе не верю. Я и поп, а у меня две,

Пошли вперед. Пришли до озера, а время —

ночь, тем о, за озером огонь видно. Старик

и говорит:

— Обойти кругом надо.

— Куда же пойдем, озеро большое.

Старик пошел по воде, поп за ним. Шли,

шли, старик вышел на бережок, а поп посередке,

в рог вода заливается. Старик и говорит:

— Поп, можешь и утонуть, покайся: про-

свиру — не ты ли съел?

Поп думал, думал — стыдно.

— Нет, просвиру не я ел, хоть угону да не ел.

Пои пошел и помельче стало. Вышел из озера,

пошли в дом, где огонечек был, зашли на

крыльцо, двери заложены. Начали колотить, вышел

хозяин.

— Нельзя вас пустить, у меня брат лежи г

третий год во гноище.

— Пустите, человека видите, за человеком

не видите: мы, может, и полечить можем, — говорит

старик.

Пустили их в избу. Взял старик, посмотрел,

по спаям вырезал (больного).

— Несите из озера воды.

Принесли воды, куски все в воде перемыл,

положил на полотенце, из кармана бутылочку

вынул; раз брызнул — целый стал, другой раз

брызнул—вздрогнул, третий раз брызнул—стал.

— Ах, как крепко спал, стал, слава богу, ничего

не болит.

От радости брат здоровый дал им много денег.

Тем же манером они в трех местах были

и трех человек вылечили, и денег им много

понадавали.

После того поп одна, пошел, нашел посудинку

такую, как у старика н зачерпнул водички.

Шел поп и видит огонечек горит, постучался.

— У нас брат лежит третий год во гноище.

— Вы человека видите, а за человеком не

видите. Может, я вашего брата и вылечу, — го-

ворит поп.

Впустили. Как старик делал, так сделал и поп.

Стал мужика резать, мужик ревет:

— Ой, ой, ой, караул, зарежет! Что вы дали

меня резать-то?

— Ты почто ирод, так-то, зарежешь ведь

брата-то.

— Молчите, я ведь не первого лечу.

Стих больной и реветь перестал. Вырезал но

спаям, куски перемыл, расклал на полотенце

кусок к куску, как следует быть, из кармана

бутылку вынул, раз брызнул — ничего; другой

раз брызнул — нет ничего; третий раз брызнул

— как было, так и есть. Всю бутылку вылил.

— Что хотите надо мной делайте, больше

ничем не могу пособить.

Братья говорят:

— Что станем теперь делать с тобой?

Затопили печку, изба была черная, попа в дым

на потолок за ноги повесили. Попу худо стало.

Вдруг стучатся у дверей. Отворили, пришел

старик.

— У нас неладно, поп брата зарезал.

Старик и говорит:

— Поп, может, и умрешь, покайся: ты третью

просвиру съел?!

— Нет, не я, хоть в дыму задохнусь, не я!

Старик велел попа спустить.

— Я дело поправлю.

Сделал старик так, как и с первым, мужик

ожил.

Вышли из избушки, пошли по дороге. Впереди

две дороги. Старик и говорит:

— Поп, разве отдельно пойдем нынче?

— Поп себе думает:

≪Один бы ходил, эти деньги все бы мне≫.

Старик разделил деньги на три кучи, поп

стоит и думает:

—Кому ж он третью кучу делит? Неужели

себе две, а мне одну. Ах, спросить бы.

Да и стыдно. Осмелился.

—Старик, кому третью кучу делишь?

Старик и говорит:

—А тому, кто третью просвиру съел.

—Старик, я ведь съел.

—Ну, на возьми, коли ты съел. Да вот что,

поп, иди домой, икона-то цела, не расстригут

тебя, только не говори наперво, что я сметану

съел. Сметану съел работник, а ты работника

не наказывай, а жени его на дочери, дочь-то

с брюхом от него.

К Л А Д

В некоем царстве жил-был старик со старухою

в великой бедности.

Ни много, ни мало прошло времени — померла

старуха. На дворе зима стояла лютая, морозная.

Пошел старик по соседям да по знакомым

просить, чтоб пособили ему вырыть для старухи

могилу. Только и соседи, и знакомые,

зная его великую бедность, все начисто отказали.

Пошел старик к попу. А у них на селе был

поп куда жадный, несовестливый.

— Потрудись, — говорит — батюшка, старуху

похоронить.

— А есть ли у тебя деньги, чем за похороны

заплатить? Давай, свет, вперед.

— Перед тобой нечего греха таить: нет у меня

в доме ни единой копейки. Обожди маленько,

заработаю — с лихвой заплачу. Право слово —

заплачу.

Поп не захотел и речей стариковых слушать:

- - Коли нет денег, не смей и ходить сюда!

— Что делать? — думает старик. — Пойду на

кладбище, вырою как-нибудь могилу и похороню

сам старуху.

Вот он захватил топор да лопату и пошел

на кладбище. Пришел и начал могилу готовить:

срубил сверху мерзлую землю топором, а там

и за лопату взялся. Копал, копал и выкопал

котелок. Глянул — а он полнехонько червонцами

насыпан, как жар, блестят!