«Я поговорил с мистером По о том, что ты мне написала, и тебе, возможно, будет интересно кое-что узнать. В свое время он убежал из дома своего приемного отца, очень богатого виргинского джентльмена, чтобы отправиться в Южную Америку, а затем в Англию, где окончил колледж и получил степень. Затем он вернулся в Америку снова и записался рядовым в армию, но, движимый солдатским честолюбием, решил сделать армейскую карьеру, добился назначения в кадеты и минувшим июнем поступил в академию. Здесь его считают человеком весьма одаренным, впрочем, его любовь к математике очень странна для поэта».

Оставим пока без внимания «странную для поэта любовь к математике» (об этом мы еще поговорим). Но нет сомнения в том, что Хэйл общался с По. И, как многие другие, стал жертвой его мистификаций. Если мы заглянем в воспоминания Гибсона, Магрудера и Джоунза, то и здесь встретим те же (с вариациями) истории о дальних морских странствиях, полученном в Англии высшем образовании и т. п. Видимо, не всему из того, что рассказывал о себе По, Хэйл поверил. Во всяком случае, он не сообщил матери о циркулировавших в академии толках, что тот внук генерала Б. Арнольда[99], не поведал и о других фантастических подробностях из жизни своего однокашника.

Совершенно очевидно, что По распускал о себе слухи сознательно. Для чего это было ему нужно? И здесь — никакой загадки. Очутившись в чуждой для себя среде, которую составляли люди большей частью весьма имущие (в письме отчиму он упрекает его: «…вы отправили меня в Вест-Пойнт нищим, с теми же трудностями по вашей милости прежде я столкнулся в Шарлоттсвилле»[100]), принадлежавшие к самой привилегированной части общества (среди кадетов было немало потомков «славных» фамилий — генералов, героев революции и Войны за независимость), он не мог согласиться на свою «второсортность», но стремился отстоять себя как личность, как человека, которого нельзя не уважать и которым нельзя не восхищаться. Отсюда и причудливые апокрифы, отсюда же сатирические стишки и пародии на господ наставников-офицеров и на порядки академии. Они пользовались большой популярностью и письменно и устно расходились среди кадетов[101].

Вполне резонен вопрос: а как складывались отношения Эдгара По с другими кадетами? Анализ воспоминаний его соучеников указывает, что едва ли он пользовался всеобщей и безоговорочной любовью. Были среди них те, кто считал, что он — пользуясь известным английским речением — «не тот человек не в том месте» (the wrong man at wrong place). Находились и такие, кто спустя годы утверждал: «Он был никчемный парень, очень эксцентричный, предпочитавший решению уравнений сочинение стишков»[102]. Но большинство из тех, с кем Э. По был знаком, относились к нему с симпатией и уважением. Едва ли не единственный из сокурсников, он избежал повышенного внимания к своей персоне со стороны кадетов старших курсов («дедовщина», как понимают люди искушенные, вовсе не изобретение Российской армии — любая армия держится на внеуставных отношениях). Значение имели, конечно, возраст и армейский опыт, внесли свою лепту слухи, что ходили о нем (не без участия, как мы помним, нашего героя) по академии, вероятно, свою роль сыграла и поэтическая одаренность. Ведь не случайно, когда он вознамерился издать сборник стихотворений, на будущую книгу подписались (и внесли плату) более сотни кадетов.

Раз уж мы упомянули о поэзии и поэтическом сборнике, необходимы некоторые пояснения.

Понятно, что инициатива его издания принадлежала поэту. Неизвестно, как он вышел на издателя, но факт остается фактом: Элам Блисс лично приезжал в Вест-Пойнт, чтобы познакомиться с автором и организовать подписку на книгу.

Интересно и вот что: был ли знаком издатель с содержанием будущего сборника или его это не интересовало? Скорее всего, для него важнее была финансовая составляющая проекта.

Кадеты, подписавшиеся на издание, ожидали от грядущей книжки большой забавы, рассчитывая встретить на ее страницах нечто подобное тому, чем веселил их кадет По, — эпиграммы, пародии и сатиры, и здорово позубоскалить.

Они заблуждались. Эдгар По готовил издание совершенно иного рода. И хотя книга была снабжена посвящением «Кадетскому корпусу армии США», основу сборника составляли лирические стихотворения. Наряду с новыми в книгу он включил и часть прежде уже опубликованных текстов, среди них — поэмы «Аль Аарааф» и «Тамерлан». Среди первых такие известные стихотворения, как «К Елене» («Елена, красота твоя, как челн никейский, легкокрыла…»), «Спящая» («В июне в темный час ночной…»), «Израфил» («Пребывает ангел в высях…»). Это говорит о том, что его поэтический труд продолжался и в совершенно непоэтических мрачных стенах Южной казармы рождались удивительные по красоте строки.

Что ж, большинство подписчиков были разочарованы, а ведь им пришлось заплатить почти по полтора доллара. Не очень, конечно, большие, но и не маленькие деньги за небольшую книжку.

Но со сборником мы забежали вперед. Он вышел в апреле 1831 года — Эдгара По уже не было в академии.

А пока он еще там. И все ладится с учебой. Не было поначалу нареканий и на дисциплину. Инспектор, проверявший их класс в ноябре 1830 года, особо выделил По среди сослуживцев. Так продолжалось до января 1831 года. А 3 января Э. По вдруг пишет письмо опекуну, в котором просит дать разрешение покинуть академию.

Письмо большое. В основном По сетует на несправедливость опекуна, упрекает его в скаредности, приводит примеры и расчеты, что тот недостаточно снабжал его деньгами — и в Шарлоттсвилле, и в Вест-Пойнте, присылал не те книги, всячески ущемлял его — в то время как другие родители совсем иначе относились к своим чадам, и вообще делал его существование невыносимым. Упоминалось и письмо сержанту Грейвзу. По признавал, что он действительно написал те самые, так обидевшие Аллана слова. Завершалось послание строками:

Чем было спровоцировано письмо и что заставило По отказаться от офицерской карьеры? Каждый биограф выдвигает свою версию: «надоело», «заболел», «разочаровался», «отсутствовали условия для творчества» и т. п. Разумеется, все это имело место. Хорошо известно также, что в осенние месяцы у поэта резко ухудшилось самочувствие: он быстро уставал, испытывал слабость и тревогу, страдал бессонницей. Все это, конечно, беспокоило, провоцировало депрессию. Тем более что он не мог объяснить причины своего состояния. Депрессию фиксируют стилистика и содержание письма от 3 января. Но ведь такое состояние не случилось внезапно. Значит, был какой-то толчок. Скорее всего, некое известие, заставившее принять решение и написать опекуну.

Что это могло быть за известие? Вероятно, нечто, лишающее смысла пребывание Э. По в академии. Таковым могло стать (и скорее всего, стало) известие о женитьбе мистера Аллана. Едва ли нуждается в доказательстве, что По отправился в Вест-Пойнт не потому, что очень хотел этого. Его поступления страстно желал опекун, а воспитанник только подчинился его воле. Правда, вполне охотно. Но если он не хотел становиться офицером, зачем делал это? Нетрудно ответить и на этот вопрос: его вела надежда, что мистер Аллан все-таки будет им гордиться, признает его и он перестанет ощущать свою ущербность. Или назначит ему какое-то содержание. Или просто упомянет в завещании — ведь отчим (по меркам той эпохи) уже немолод, да и хворает часто.