Кроме того, я была так поглощена разговором с Коллинзом, что практически не заметила её красоту. Теперь, когда я по-настоящему оценила её, понятно, что она из тех женщин, с кем он встречается. Высокая, стройная и великолепная. И, честно говоря, её лицо кажется мне знакомым. До меня доходит, что она Татьяна Маркова — женщина, чьи фото украшают обложки каждого журнала Vogue, которые я видела в киоске аэропорта.

У меня внутри всё обрывается, когда я оглядываю их обоих — изощрённый трюк, учитывая, что они сидят на разных концах комнаты. Но скользя взглядом от одного к другому, я замечаю похожую манерность. У обоих идеальная осанка. Один их вид побуждает меня сесть прямо. Лица жёсткие и хладнокровные с написанным на них нейтральным выражением, которое ничего не выдаёт. Для Коллинза это ново. Он никогда раньше не выглядел таким холодным. Я возвращаюсь к тем годам, когда мы были детьми. Он всегда был серьёзным, но вызвать улыбку у него не вызывало труда — и это было моим любимым занятием. Теперь же выражение его лица сурово и неподвижно. Я рада, что оно направлено не на меня, но видеть его таким всё равно печально.

Татьяна отбрасывает волосы назад и поворачивается ко мне.

— Так что тебя привело в Лос-Анджелес?

Я устремляю взгляд на Коллинза, но тот умудряется удержать своё стоическое выражение, не озадачившись её вопросом. Я в панике пытаюсь сделать ещё один глоток, но в стакане пусто.

Коллинз вызывается.

— Давай сделаю ещё. — Он уходит к бару и выставляет ещё три стакана, делая по одному каждому из нас.

Я глубоко вдыхаю, не зная, как оттянуть время. Мне не нравится врать, но я ни за что не скажу этой женщине, что приехала сюда в надежде выйти замуж за её бойфренда. С моей стороны вообще было глупостью приезжать. Жаль, что я не оставила время на раздумья, а просто ринулась в интернет в поисках дешёвого билета. Мне даже в голову не приходило, что он может быть не один. Хотя я всегда была немного неуправляемой, когда дело касалось Коллинза. Почему же сейчас должно быть иначе?

Но я не собиралась делиться этим с Татьяной. Она же просто со смехом выставит меня из дома, если я так поступлю. Её глаза впиваются в меня, ожидая ответа.

— Я... — ищу слова, любые, не касающиеся настоящей причины моего появления. — Я потеряла работу. — Чувствую, как глубже опускаюсь в кресло не в силах поверить, что только что призналась Коллинзу и его девушке в том, что я провальный бухгалтер. — Меня уволили. — Прошу, кто-нибудь, заткните меня.

Коллинз протягивает мне обновлённый стакан, и я делаю несколько крепких глотков.

— Чем ты занималась? — спрашивает он. Вид у него искренне недоумённый, когда он занимает место напротив меня. Наверняка, девушка, которую он помнил, никогда не была бы столь беспечной, чтобы заслужить увольнения с работы. Но, видимо, всё меняется.

— Я работала бухгалтером, — смотрю на свой напиток, помешивая его соломинкой. — Мой босс повесил на меня растрату средств. А у меня не было возможности доказать обратное.

Коллинз вскидывает руку, как будто останавливая меня.

— Всегда есть выход. Я знаю несколько отличных бухгалтеров-криминалистов. Можно помочь тебе связаться с ними, — он наклоняется вперёд в кресле.

Беспокойство в его глазах говорит, что он поможет мне, если я того захочу. Он всегда защищал меня, и мне нравится снова видеть эту его сторону. Я закусываю губу изнутри, быстренько всё обдумывая, но чувствую себя слишком униженной, да и оно не стоит мороки. Сумма была небольшая, так что они не выдвинули обвинений. Я отмахиваюсь от него.

— Оно того не стоит. Он промотал всего две тысячи, прежде чем его... или, скорее, «меня» поймали.

Татьяна заливается смехом.

— Парень, наверное, лох в присваивании денег, раз ему удалось вытащить всего пару тысяч.

Я вымучиваю улыбка, хотя несколько тысяч для меня — это много. Они удержали мою последнюю зарплату, чтобы возместить ущерб. Её мне хватило бы ещё на три месяца аренды за квартиру.

— В любом случае, я здесь, потому что мне нужно место, где можно начать всё сначала. — Я помешиваю напиток, пытаясь выудить тему для разговора, помимо моей провальной карьеры бухгалтера.

Татьяна зевает и тянется больше для вида, чем по-настоящему. Актриса из неё явно никакая.

Я воспринимаю это как не самое прозрачное напоминание, что мне пора уходить. Униженно я поднимаюсь на ноги:

— Мне пора, — говорю я, опустошая оставшееся в стакане и опуская его на ближайший стол. Сама ухожу в коридор, где сворачиваю, надеюсь, к чемодану и выходу. Пусть у меня денег хватит только на одну ночь в отеле, но здесь я оставаться не могу.

— Постой, Гремли... Миа. Подожди, куда ты пойдёшь? — Коллинз бросается вслед за мной в коридор и, схватив за руку, вынуждает остановиться. От контакта с его огромной рукой, сомкнувшейся на моём плече, у меня по телу бегут мурашки. Прошло много времени с тех пор, как он касался меня так интимно, но тело всё равно вспоминает ту ночь с отчётливой ясностью.

— Мне не следовало приходить. У тебя же... — я неопределённо машу рукой, сама не совсем понимая, к чему ссылаясь. К потрясающему дому, красивой девушке или идеальной жизни. Всё по отдельности заставляет меня чувствовать себя ничтожной, но в совокупности... мне кажется, будто я расплачусь. Проглатываю огромный комок в горле и вынуждаю себя поднять на него взгляд.

Он улыбается, вызывая и у меня улыбку.

— Чепуха. Ты проделала такой долгий путь. Я хочу, чтобы ты осталась. Хотя бы на несколько дней. Нам нужно наверстать целых пятнадцать лет. — Его взгляд устремлён на меня — по-доброму, но настойчиво. Меня это согревает. Он по-прежнему смотрит на меня так, что мне кажется будто я превыше всего. Как у него это получается, даже когда он встречается с потрясающей женщиной из соседней комнаты? Не знаю, но отказать ему не выходит. Не когда он смотрит на меня таким взглядом. Кроме того, его дом огромный и наверняка вмещает десять гостевых спален, так что тут и не скажешь, будто я его притесняю.

Я вздыхаю.

— Ладно. — Усталость меня одолевает от одной мысли о постели. День, как и полёт, оказались долгими. Из меня рвётся зевок.

Он отклоняется обратно к дверному проёму библиотеки.

— Я отдам Гремлин фиолетовую спальню.

— Кому?.. Неважно, — незаинтересованно отзывается Татьяна.

Он скользит своей рукой вокруг моей, как будто мы те же детишки, только теперь его рука гораздо больше, и мои пальца и ладонь утопают в его твёрдой хватке. То, как он берёт меня за руку, кажется совершенно естественным, и я следую за ним вперёд по коридору, где он без усилий поднимает мой чемодан и несёт его по лестнице. Мы идём по длинному коридору, пока, он наконец, не останавливается перед дверью, открыв которую, втягивает внутрь мой багаж.

— Грем... Миа, я рад, что ты здесь. — Его губы раздвигаются в игривой усмешке, как будто ему смешно от того, что он, кажется, не может звать меня настоящим именем. В первую нашу встречу на мне была футболка с Гремлинами. Старая футболка из благотворительного магазина как раз и стала причиной, из-за которой он спас меня в тот первый день в саду. Другие дети дразнили меня из-за подержанной одежды, и он пришёл мне на помощь. Отделавшись от задир, он умудрился перевернуть всё в шутку, сказав, что гремлины классные, а потом и меня назвал «гремлином». Не в прямом смысле, а по-дружески пошутив. Я была так благодарна ему за спасение, что как бы он меня в тот день не назвал, я бы всё равно нашла это смешным. Но прозвище, к сожалению, привязалось.

Я улыбаюсь. Да, это в каком-то роде забавно. Мои щёки теплеют от румянца, потому что мы вновь остаёмся наедине. Только мы вдвоём, да ещё и он снова смотрит на меня тем взглядом. Тем, которым смотрел, когда только осознал кто стоит у его входной двери. Не стану утверждать, но его глаза тлели, как будто он вспоминал наш первый и единственный раз на той лодке, пятнадцать лет назад.

Я помню ту ночь, как будто это произошло вчера. Я сильно нервничала, но не сомневалась, что это единственный верный способ попрощаться с ним. Так я дарила ему часть себя, которая пробудет с ним вечность. Он пытался меня отговорить, но в его взгляде было заметно желание поглотить меня. Я обрадовалась, когда он в конце концов согласился, признавшись, что это будет и для него первый раз. Ведь это значило, что и он хотел, чтобы мне осталась его частичка. Частичка, которой я дорожила все эти годы.

Он был нежен и осторожен со мной. Не могу сказать, что с его стороны всё прошло идеально гладко, но и с моей тоже нет. И всё же его поцелуи были тёплые, а руки тесно прижимали меня, пока мы пытались понять, как сделать то, что никто из нас никогда раньше не делал. Но потом он потерял контроль, уложил меня и накрыл собой. Он вёл себя так ласково и внимательно, не торопился и следил, чтобы мне не было больно. Чтобы мне было хорошо. И боли я не избежала, но она была как щипок и длилась всего мгновение. А потом стало хорошо. Чувствовать его внутри, эту заполненность. Я всё ещё краснею от воспоминаний. И после всего он всё равно переживал о том, что сделал мне больно. Я чувствовала себя цельной, полностью окружённой заботой.

Но теперь мне тридцать. Я одинокая. Безработная. И, возможно, у меня не все дома, но мне хочется вернуть часть своей юности, и лучшая её часть — это он. Пусть и не допускала этих мысли много лет, пока взрослела, я хотела разделить с кем-нибудь свою жизнь. И не просто с кем-то. А с ним. С Коллинзом. Моей первой любовью. Моим первым всем. В глубине души моё сердце знало то, что всё эти годы чувствовало моё тело — нам суждено быть вместе. Неважно как или почему, я знала, что в конце концов он вернётся в мою жизнь, когда подойдёт подходящее время. Я не могла не задаться вопросом, целенаправленно ли я избегала серьёзных отношений, сторонилась обязательств, чтобы выполнить наше обещание, данное друг другу. Каждый мужчина, с которым я встречалась последнее десятилетие, попадал под сравнение с ним и ни один не выдерживал конкуренции. Как бы я не стыдилась своего появления без предупреждения на его пороге, мальчик, о котором я мечтала столько лет, теперь превратился в мужчину. И моё тело замечает, сердце начинает колотиться, когда он смотрит на меня.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: