- Слушай, - спросил я, поглаживая его волосы, - а почему ты тогда ушел? На вокзале...

  В воздухе струился лёгкий табачный дым. Он перемешивался с запахом наших тел и заставлял голову кружится. Его затылок грел мой живот, и хотя на полу было прохладно, никому из нас не было холодно.

  - Не знаю, - ответил он, поворачиваясь ко мне и касаясь губами моей раскрытой ладони. - Испугался, наверное.

  Я решил, что пока не буду требовать от него никаких объяснений. Но он сам продолжил.

  - Со мной такое впервые...

  - В смысле? - не понял я.

  - Ну... С парнем. - Он упёрся в меня взглядом, наблюдая за реакцией.

  Моя рука, гладившая его затылок, застыла сама собой. Только не хватало быть у кого-то первым! Хотя должен признать: удовольствия от этой мысли в тот момент было больше, чем недовольства.

  Минут пятнадцать мы так и пролежали. В блаженном молчании, прижавшись друг к другу и тяжело дыша. Наконец, я приподнялся на локтях и сказал:

  - Мне нужно в душ... - И через несколько секунд с ехидной улыбкой добавил: - А тебе, пожалуй, в туалет.

  Он ухмыльнулся, но послушно встал и выскользнул из комнаты. Я поднялся. Собственное тело казалось чужим, будто мне только что сделали лучший в жизни массаж.

  Стоя под горячим душем и намыливаясь, я почти в голос стонал от прикосновений к собственной коже. Кажется, в тот момент мое тело превратилось в сплошной пучок очень чувствительных нервных окончаний.

  Я не заметил, как он вошёл в ванную.

  - Можно к тебе? - спросил он, склоняя голову набок.

  От вида его вопросительно застывшей фигуры в животе сладко заныло. В тот момент я больше всего хотел, чтобы он шагнул ко мне, но язык будто жил своей жизнью, сопротивляясь желанию тела.

  - А разве я могу тебе это запретить?

  - Можешь, но вряд ли это меня остановит. - Он сощурился, словно хищник, готовый бросится на свою жертву.

  Вообще-то я не люблю быть жертвой. Учитывая мои физические данные и нелегкий характер, это чертовски трудно. Это всё равно, что пытаться надеть пиджак на три размера меньше. Но тогда, стоя под душем, я хотел быть жертвой, хотел, чтобы его смуглое мускулистое тело, от близости которого голова шла кругом, снова оказалось рядом. Я хотел его и думал, что ещё никого не хотел так сильно.

  Он подошел ближе и обвил руками мою талию. Горячие струи разбивались о мои плечи и тысячами мелких брызг разлетались в стороны. Те, что попали на его волосы, заблестели, словно разбросанные по чёрному шёлку бриллианты. Я не удержался и погладил его голову, обхватил затылок и потянул на себя. Он споткнулся, шагнул навстречу, обхватил мою поясницу и, прижимаясь, поцеловал ямку между грудными мышцами.

  Мы занимались любовью в душе, потом в постели. Испытав третий оргазм за вечер, я поцеловал его в губы, по-хозяйски сжал в объятиях, притискивая спиной к своей груди, и уснул, как самый счастливый ребёнок на свете, только что встретивший Новый год и получивший целую кучу замечательных подарков.

  Дед Мороз мне свидетель, я вряд ли заслужил их все...

  7.

  2 января, понедельник

  Впервые за долгое время я спал, как убитый, абсолютно бес снов. Обычно меня посещают сразу несколько сновидений за ночь. Иногда они цветные, иногда нет. Но почти все - гипертрофированный вариант картин Пикассо. В них фигурируют мои друзья, знакомые и люди, которых я никогда не видел. Чаще всего я просыпаюсь с гудящей от увиденного во сне головой, но уже через минуту не могу вспомнить ничего конкретного. От ярких сновидений остаются только бледные образы и обрывки бессмысленных фраз. Говорят, это признак того, что мозг не отдыхает даже во сне. То есть, даже засыпая, я продолжаю переживать и что-то обдумывать. Точнее, это делает моё взбалмошное подсознание.

  Значит, в ту ночь я стал самым тупым человеком на свете, абсолютно не

  способным думать. Просто не понимающим, как это делается. И даже подсознание не смогло противопоставить хоть сколько-нибудь завалящий сон тому состоянию эйфории и расслабленности, которые мне подарил мой новый знакомый...

  Пробуждение было непривычно мягким и приятным. Будто с меня потихоньку стащили невесомое одеяло, избавляя тем самым от надвигающейся жары. И хотя на улице свирепствовал январь, на кровати, нагретой нашими телами, было по-летнему тепло.

  Я почувствовал, как сухие губы целуют меня в плечо, а бедро, закинутое на мои ноги, скользит выше, сгибаясь в колене.

  - Мне нравится твоя татуировка. - У него тихий и хриплый спросонья голос. И теплые губы. Он снова целует меня в левое плечо - туда, где серебристо блестит рисунок волчьей головы. Я сделал его два года назад за целый мешок денег.

  Отвечаю "спасибо" и поворачиваюсь на бок, кладя руку на его талию.

  Поднимаю её выше, забираюсь под мышку. Обвожу левый сосок большим пальцем, приближая свои губы к его приоткрытому рту. Целую, прикусываю нижнюю губу и отстраняюсь, чтобы посмотреть в его глаза.

  Они снова светятся знакомым блеском.

  Улетая в небеса, пытаюсь вспомнить, когда последний раз столько

  занимался сексом?

  В полдень мне позвонили родители. Я как раз выходил из душа и с удовольствием вдыхал аромат свежесваренного кофе.

  Я прошмыгнул в спальню, достал телефон и, запрыгнув на кровать, перевел дыхание: события этой ночи пронеслись в голове горячем вихрем. Говорить с матерью срывающимся от возбуждения голосом я не решался.

  - Да, мам? - сказал я, наконец-то отдышавшись.

  - Серёж, - воскликнула она, - ты где?! У тебя всё в порядке?

  - Да, ма, всё нормально.

  - Ты где?

  Несколько секунд я выбирал между правдой и ложью. Но в итоге обошелся недосказанностью:

  - Я у друзей.

  - Понятно. А Света где?

  - Она у Мишки осталась. Ты ей не звонила?

  - Нет.

  - У неё тоже всё в порядке.

  - Ну слава Богу.

  - Вы как?

  - Ты ушел, мы с отцом еще посидели. Потом пошли спать. Утром

  пришли Люба с Витькой. Пытались доесть салаты. Не получилось. Сейчас убираю со стола.

  - Понятно.

  - Ты сегодня домой-то придешь? Мы хотим к бабушке съездить. С ночевкой. Нужно ее поздравить. Вас со Светкой просила привезти. Ты уж постарайся, ладно?

  Если бы не внезапное чувство вины перед родителями (ведь я снова бросил их в Новый Год), я бы наверняка отказался от этой затеи. А к бабушке съездил бы потом - хоть на два дня, хоть на все десять, лишь бы не сейчас, когда что-то очень интересное происходит в моей серой жизни. Я чувствовал это и всеми силами старался сохранить. Цеплялся, как мог. Но обидеть родителей ещё раз?.. Этого я тоже не хотел. К тому же рациональная половина меня успокаивала: "Ну что случится, если ты сейчас уйдешь и навестишь свою любимую бабулю? Он никуда от тебя не убежит".

  - Ладно, мам, я через час приеду.

  - Замечательно. Мы тебя ждем.

  - Пока.

  Я положил трубку и некоторое время сидел без движения, по-турецки поджав ноги, и смотрел в стену остекленевшими глазами. Потом мотнул головой, отгоняя дурацкие мысли, оделся и пошел на кухню.

  Лёха жарил яичницу, стоя у плиты в одних брюках. Его мускулистая спина, переходящая в узкую талию, матово блестела в полуденном солнце. Сначала я хотел дотронуться до него, но, когда он обернулся и посмотрел на меня, вдруг почувствовал смущение и, кивнув ему, прошел мимо и сел за стол. Глупая ситуация из глупого сериала про голубых, стесняющихся друг друга после первой ночи, проведенной вместе.

  Мы ели и пили кофе. Молча, иногда бросая друг на друга смущенные

  взгляды, словно влюбленные школьники. Я прислушивался к своим ощущениям. Не то чтобы я любил оставаться у кого-то на ночь. Скорее, это заставляло меня нервничать, особенно по утрам и особенно, если человек, с которым я провел эту ночь, мне практически не знаком. В таких случаях на меня обычно давят даже стены чужого дома. Кажется, будто остался в гостиничном номере дольше положенного срока и при этом не заплатил за проживание. Сидишь и ждешь, когда же придет злобный менеджер и закатит скандал.