ГЛАВА 3. УМЕСТНОСТЬ РЕЧИ

§ 1. Функциональный стиль

§ 2. Высота стиля. Смешение стилей. Квазистили

§ 3. Функциональная стилистика и культура речи

ГЛАВА 4. КРАСОТА ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕЧИ

§ 1. Красота как качество речи

§ 2. Древнерусская литература как источник красоты политической речи

§ 3. Русская классическая литература как источник красоты политической речи

§ 1. Риторическая и нериторические стратегии убеждения

Концепции убеждающей речи. Риторическая концепция. Концепция «завораживания». Концепция «поддакивания». Популизм с риторической точки зрения. Риторика и политическая философия. Общественная миссия риторики.

В этой главе мы постараемся взглянуть на предвыборные кампании с риторической точки зрения. Анализ материала убеждает нас, что начать разговор надо с самой концепции убеждения, так как, на наш взгляд, многие ошибки проистекают из неправильного понимания самого феномена убеждающей речи. Правильным пониманием мы, естественно, считаем понимание риторическое.

Как уже не раз отмечалось в этой книге, риторическая концепция убеждающей речи – это информация в обмен на воздействие. Столкнувшись с какой-то проблемой, слушатель испытывает дефицит информации. Чтобы его восполнить, он готов вас выслушать и тем самым испытать на себе воздействие ваших взглядов на проблему. Если он находит эти взгляды убедительными, он их принимает. Поэтому ведущим для риторики качеством речи становится ясность. Оратор – это тот, кто берет на себя смелость прояснить ситуацию. Именно так устроено судебное красноречие, адресованное присяжным, именно так действует психотерапевт, предлагающий больному рефрейминг (свое толкование проблем больного), именно так устроена и коммерческая реклама, наиболее близкая в функциональном отношении к рекламе политической.

Существуют ли другие концепции убеждения и сколько их? Ответа на этот вопрос риторика не дает. Рассматриваемая нами концепция сложилась во времена Аристотеля и просуществовала в риторике до сегодняшнего дня, хотя никогда не формулировалась так однозначно и определенно, как это сделано в настоящей книге. Тем не менее эта определенность не наша выдумка. Она легко вычитывается из взглядов Аристотеля и из всей последующей традиции, но сформулировать концепцию в предлагаемом виде удается лишь сегодня, когда мы получили возможность опираться на категорию «информация».

На ранних стадиях древняя риторика исходила, по-видимому, из другой концепции убеждения, просматривающейся в софистической риторике, в частности во взглядах на фигуры речи софиста и грамматика Горгия. Это концепция завораживания слушателя. Оратор представляется чем-то вроде Крысолова, который ведет за собой слушателей не потому, что он ясно обрисовал им картину происходящего, а потому что он очаровал их музыкой своих речей. При таком взгляде на убеждение задачи оратора подменяются задачами поэта. Слова «повести за собой» для политического оратора и поэта имеют разное содержание. Реальные «соблазнители толпы», будь то основатели бесчеловечных режимов или жестоких сект, нередко сравниваемые с Крысоловом, действуют совсем по-другому. Все они прибегают к манипулированию, но к манипулированию в рамках риторики, обещая дать ясное понимание жизни, а отнюдь не заворожить или доставить художественное наслаждение. Их «завораживание» состоит лишь в подмене реальной картины мира картиной вымышленной. В основе же подмены лежит утаивание независимых источников информации. Отсюда ненависть к интеллигенции, запреты на старые книги и контакты с «чужаками». Сходство с Крысоловом возникает из-за использования художественного мышления в целях блокирования мышления критического, что особенно заметно во всевозможных массовых ритуалах. «Инстинкты толпы» – это как раз те рубежи, которые воздвигают манипуляторы между жертвами и внешним миром. Но при этом они всегда имеют свое видение мира, отличающееся простотой и определенностью. Это видение и навязывается окружающим, а эстетические барьеры отгораживают его от чужих мнений.

Можно назвать еще одну концепцию убеждающей речи, не основанную на ясности. Она, судя по всему, сложилась недавно и легко узнается во многих материалах, связанных с предвыборными кампаниями. Именно поэтому мы и остановимся на ней подробней.

Эта концепция проста: у слушателя есть определенные ожидания, предлагается узнать их и подтверждать всеми своими речами, говоря именно то, чего от тебя ждут. Скажем, если убеждаемый боится холода, его обещают избавить от холода, если же его мучит жара, – от жары. Средство избавиться от того или от другого одно и то же: «Голосуй за нашего кандидата!» Если одних мучит жара, а других холод, надо обещать, что сделанный выбор спасет одних от жары, а других от холода. Если же одни желают жары, а другие холода, следует обещать, что сделанный выбор обеспечит сразу и жару, и холод.

Кроме недобросовестного пиара, по этому пути последовательно никто и никогда не шел. Показательно, что торговая реклама – наследница все той же Аристотелевой риторики. Она делает ошибки, но она же и совершенствуется именно потому, что концепция риторики оставляет и даже предполагает возможность для совершенства. Концепция же «поддакивания» – тупик. Она не диалогична и поэтому никакого совершенствования не предполагает. Для ее развития нет ни стимула, ни ресурса. Массовая безграмотность пиаровских кампаний и растущее общественное недовольство ими – наглядное тому подтверждение.

Можно сделать такой прогноз: либо пиар у нас в стране пойдет путем риторики, взяв за образец хотя бы коммерческую рекламу, а лучше – полноценное совещательное красноречие, либо его ждет вырождение.

Говоря о концепции убеждения, мы рассмотрели отношения говорящего и слушающего, но в связи с ясностью можно поставить вопрос и об отношении говорящего к предмету речи. Это позволит провести грань между риторическим убеждением и так называемом популизмом. Дело в том, что, убеждая в чем-то, сам говорящий может и не иметь никакой ясной картины происходящего. Он может, например, не видеть, каким способом можно выполнить даваемые им же обещания.

С риторической точки зрения, популизм – это подмена логосности и этосности пафосностью. Это не пафосность сама по себе, но именно пафосность не на своем месте, пафосность, выдающая себя за этосность или логосность. Мы помним, что доводы к пафосу делятся на обещания и угрозы. Когда человек обещает что-то, чего от него ждут, или пугает чем-то, чего и без него боятся, это еще не популизм, хотя общественная ценность такого выступления ниже, чем в том случае, когда говорящий открывает новые перспективы или указывает на незамеченный источник опасности. И все же это обычные доводы к пафосу. Если же говорящий только обещает или пугает, будучи не в состоянии логически объяснить, как именно он сможет выполнить свои обещания и почему альтернативный вариант приведет к тем или иным нежелательным последствиям, это уже очень похоже на популизм. Но если говорящий не просто ограничивается доводами к пафосу, а строит свою речь так, будто иных доводов и быть не должно, или – что еще хуже – имитирует логические или этические доводы, то это уже популизм.

Применительно к политической сфере аргументы к логосу и аргументы к этосу суммируются в понятии «политическая философия». Если у политика есть определенная философия – значит у него, во-первых, есть определенная ценностная система (она и отражается в этических аргументах) и, во-вторых, определенная понятийная картина мира, включающая программу действий самого политика (она выражается в логических аргументах). Если политической философии нет, остается лишь пафос, что по-гречески буквально означает «страсть». Но поскольку прямо свой пафос обнаружить, как правило, нельзя («Хочу попробовать себя на таком-то месте», «Хочу получить такие-то выгоды»), пафос этот закономерно трансформируется в популизм.