высоты и туманы религиозной мистики, в мизерные лич-
ные переживания и копание в своих мелких душонках.
Акмеисты, как и символисты, декаденты и прочие пред-
ставители разлагающейся дворянско-буржуазной идео-
логии были проповедниками упадочничества, пессимиз-
ма, веры в потусторонний мир.
* * *
Тематика Ахматовой насквозь индивидуалистическая.
До убожества ограничен диапазон ее поэзии, — поэзии
взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и
моленной. Основное у нее — это любовно-эротические
мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти,
мистики, обреченности. Чувство обреченности, — чувст-
во, понятное для общественного сознания вымирающей
группы, — мрачные тона предсмертной безнадежности,
мистические переживания пополам с эротикой — таков
духовный мир Ахматовой, одного из осколков безвозврат-
но канувшего в вечность мира старой дворянской культу-
ры, «добрых старых екатерининских времен». Не то мона-
хиня, не то блудница, а вернее блудница и монахиня, у ко-
торой блуд смешан с молитвой.
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь
И ночей наших пламенных чадом...
(Ахматова «Anno Domini»)
Такова Ахматова с ее маленькой, узкой личной жиз-
нью, ничтожными переживаниями и религиозно-мисти-
ческой эротикой.
Ахматовская поэзия совершенно далека от народа.
Это — поэзия десяти тысяч верхних старой дворянской
России, обреченных, которым ничего уже не оставалось,
как только вздыхать по «доброму старому времени». По-
мещичьи усадьбы екатерининских времен с вековыми
липовыми аллеями, фонтанами, статуями и каменны-
ми арками, оранжереями, любовными беседками и об-
ветшалыми гербами на воротах. Дворянский Петербург;
Царское Село; вокзал в Павловске и прочие реликвии
дворянской культуры. Все это кануло в невозвратное
прошлое! Осколкам этой далекой, чуждой народу куль-
туры, каким-то чудом сохранившимся до наших времен,
ничего уже не остается делать, как только замкнуться в
себе и жить химерами. «Все расхищено, предано, прода-
но», — так пишет Ахматова.
Об общественно-политических и литературных
идеалах акмеистов один из видных представителей
этой группки, Осип Мандельштам, незадолго до рево-
люции писал: «Любовь к организму и организации ак-
меисты разделяют с физиологически гениальным сред-
невековьем»... «Средневековье, определяя по-своему
удельный вес человека, чувствовало и признавало его за
каждым, совершенно независимо от его заслуг»... «Да, Ев-
ропа прошла сквозь лабиринт ажурно-тонкой культуры,
когда абстрактное бытие, ничем не прикрашенное лич-
ное существование ценилось как подвиг Отсюда аристо-
кратическая интимность, связующая всех людей, столь
чуждая по духу «равенству и братству» великой револю-
ции»... «Средневековье дорого нам потому, что облада-
ло в высокой степени чувством грани и перегородок»...
«Благородная смесь рассудочности и мистики и ощуще-
ние мира, как живого равновесия, роднит нас с этой эпо-
хой и побуждает черпать силы в произведениях, возник-
ших на романской почве около 1200 года».
В этих высказываниях Мандельштама развернуты
чаяния и идеалы акмеистов. «Назад к средневековью» —
таков общественный идеал этой аристократическо-са-
лонной группы. Назад к обезьяне — перекликается с ней
Зощенко.
Кстати сказать, и акмеисты, и «Серапионовы братья»
ведут свою родословную от общих предков. И у акмеи-
стов, и у «Серапионовых братьев» общим родоначальни-
ком являлся Гофман, один из основоположников аристо-
кратическо-салонного декадентства и мистицизма.
» **
Почему вдруг понадобилось популяризировать по-
эзию Ахматовой? Какое она имеет отношение к нам, со-
ветским людям? Почему нужно предоставлять литера-
турную трибуну всем этим упадочным и глубоко чуждым
нам литературным направлениям?
Из истории русской литературы мы знаем, что не раз
и не два реакционные литературные течения, к которым
относились и символисты, и акмеисты, пытались объяв-
лять походы против великих революционно-демократи-
ческих традиций русской литературы, против ее передо-
вых представителей; пытались лишить литературу ее вы-
сокого, идейного и общественного значения, низвести
ее в болото безыдейности и пошлости.
Все эти «модные» течения канули в Лету и были
сброшены в прошлое вместе с теми классами, идеоло-
гию которых они отражали. Все эти символисты, акмеи-
сты, «желтые кофты», «бубновые валеты», «ничевоки», —
что от них осталось в нашей родной русской, советской
литературе? Ровным счетом ничего, хотя их походы про-
тив великих представителей русской революционно-де-
мократической литературы — Белинского, Добролюбо-
ва, Чернышевского, Герцена, Салтыкова-Щедрина — за-
думывались с большим шумом и претенциозностью и с
таким же эффектом проваливались.
Акмеисты провозгласили: «Не вносить никаких по-
правок в бытие и в критику последнего не вдаваться».
Почему они были против внесения каких бы то ни было
поправок в бытие? Да потому, что это старое дворянское,
буржуазное бытие им нравилось, а революционный на-
род собирался потревожить это их бытие. В октябре
1917 года были вытряхнуты в мусорную яму истории как
правящие классы, так и их идеологи и песнопевцы.
И вдруг на 29-м году социалистической революции
появляются вновь на сцену некоторые музейные редко-
сти из мира теней и начинают поучать нашу молодежь,
как нужно жить. Перед Ахматовой широко раскрывают
ворота ленинградского журнала и ей свободно предос-
тавляется отравлять сознание молодежи тлетворным ду-
хом своей поэзии.
В журнале «Ленинград», в одном из номеров, опуб-
ликовано нечто вроде сводки произведений Ахмато-
вой, написанных в период с 1909 по 1944 год. Там наряду
с прочим хламом есть одно стихотворение, написанное
в эвакуации во время Великой Отечественной войны.
В этом стихотворении она пишет о своем одиночестве,
которое она вынуждена делить с черным котом. Смот-
рит на нее черный кот, как глаз столетия. Тема не новая.
О черном коте Ахматова писала и в 1909 году. Настрое-
ния одиночества и безысходности, чуждые советской ли-
тературе, связывают весь исторический путь «творчест-
ва» Ахматовой.
* * *
Что общего между этой поэзией, интересами наше-
го народа и государства? Ровным счетом ничего. Твор-
чество Ахматовой — дело далекого прошлого; оно чуж-
до современной советской действительности и не мо-
жет быть терпимо на страницах наших журналов. Наша
литература— не частное предприятие, рассчитанное
на то, чтобы потрафлять различным вкусам литератур-
ного рынка. Мы вовсе не обязаны предоставлять в на-
шей литературе место для вкусов и нравов, не имеющих
ничего общего с моралью и качествами советских лю-
дей. Что поучительного могут дать произведения Ахма-
товой нашей молодежи? Ничего, кроме вреда. Эти про-
изведения могут только посеять уныние, упадок духа,
пессимизм, стремление уйти от насущных вопросов об-
щественной жизни, отойти от широкой дороги общест-
венной жизни и деятельности в узенький мирок личных
переживаний. Как можно отдать в ее руки воспитание
нашей молодежи?! А между тем Ахматову с большой го-
товностью печатали то в «Звезде», то в «Ленинграде», да
еще отдельными сборниками издавали. Это грубая по-
литическая ошибка.
Не случайно ввиду всего этого, что в ленинградских