Так что, не сговариваясь, решили мы сдаться. С надеждой на справедливый приговор суда и вообще на то, что суд учтет все нюансы этой истории. В конце концов, наши действия можно было истолковать и в ином ключе. Мы-де не похитили пациента, а вступились за него, защитили от маньяка. А то, что оного маньяка пришлось пристрелить, так это, пардон, самооборона.

Призрачная надежда, нечего сказать! Но другой, увы и ах, у нас не имелось.

Примечательно, что «Оборотни», какими бы крутыми парнями они, наверное, ни считались, после нашей капитуляции крутость свою особо не демонстрировали. В том смысле, что не зверствовали, не били нас, не клали на землю лицом вниз. Просто изъяли оружие, надели наручники и еще зачем-то проверили документы. После чего вызвали подмогу — с еще одним бронированным фургоном. На котором, собственно, нас и доставили обратно в город.

Конечным пунктом нашего злополучного ночного вояжа стал один из полицейских… или как там будет правильно? Жандармских, наверное, участков. Узкий коридор, стены с облупившейся краской, тусклый свет одинокой лампочки под потолком ждали нас. Да еще дежурный офицер, сонный и насквозь пропахший дешевым куревом.

«Вот еще мяса привезли», — ворчливым тоном прокомментировал он наш приезд. А потом еще с недоумением покосился на старика и на калеку. «Неужели уже и такие в преступный мир перешли? — читался немой вопрос в сонных глазах жандарма, — куда ж мы катимся тогда?»

А вот то, что среди задержанных обнаружилась вполне еще молодая и симпатичная женщина, дежурного офицера уже и не удивляло. Обо мне… точнее, о бугае Матвее, и говорить было нечего. На воплощенную безобидность он не тянул.

А дальше, вполне предсказуемо, нас поместили в камеру — добро, хоть в отдельную. Не пришлось коротать ночь в компании шпаны, шлюх и наркоманов.

Впрочем, совсем избежать внимания со стороны данного малосимпатичного люда нам не удалось. Ширина-то коридора была около полуметра. Камера же напротив оказалась буквально битком набита разной беспокойной публикой. Чья неугомонность, собственно, и неспособность ценить радости тихой честной жизни привели этих людей за решетку.

В первую очередь внимание соседей оказалось приковано, конечно же, к Эдне. Скромно одетая и не злоупотребляющая косметикой, она, конечно, выглядела не слишком возбуждающе для отбросов общества по сравнению с ночными работницами трассы. Но именно это сочетание строгости и миловидности во внешнем облике не могло не вызвать нездорового интереса со стороны задержанного отребья. Причем отребья обоих полов.

Сначала пара худосочных гопников, коим не исполнилось, наверное, и восемнадцати лет, принялись назойливо свистеть и выкрикивать «Э-э-э…», чуть ли не вплотную прислонившись к решетке. Один еще приплясывать начал, двигая тазом и стуча по решетке. Возможно, именно так в брачный период ведут себя какие-нибудь обезьяны. Но Эдна, она же Наталья Девяткина, обезьян видела вряд ли и потому намеков не поняла.

Затем этих двух пацанят оттеснил от решетки кое-кто посолиднее. Невысокий, зато коренастый мужик лет под сорок, лысый, но с небритым лицом.

— Эй, слышь! Цыпочка! — голос его звучал миролюбиво, но пренебрежительно, — забудь про этих малолеток, у меня все по-взрослому. Не веришь? Могу показать.

На последних словах, словно в их подтверждение, он еще расстегнул-застегнул молнию на брюках — вверх-вниз.

— Могу оторвать, — в тон ему огрызнулась явно не Наталья, но Эдна, подходя к решетке. А в следующее мгновение она рывком простерла руку и почти дотянулась до горе-ухажера из соседней камеры. Почти-то почти, но от неожиданности мужик отпрянул, вызвав дружный хохот сразу нескольких сокамерников.

Новых попыток пообщаться с симпатичной, но далеко не мирной нашей спутницей он не предпринимал.

Зато в игру «Достань новичков» включились представительницы прекрасной половины человечества. Хотя прекрасной ли — применительно к данному случаю? Многие из «ночных бабочек» были страшны как смертный грех, а одежки свои то ли на помойке нашли, то ли ими же еще и пол мыли, подрабатывая уборщицами в дневное время.

Из них особо разошлась одна — чернявая, растрепанная, в чем-то наподобие пиджака из кожзаменителя… а под ним, вероятно, ничего не было, да в едва заметной юбчонке.

— Слышь ты… да ты, — говорила она, подкрепляя свой спич свирепым выражением размалеванного лица, — ты не очень-то загибай… чай, не в Универсак попала. Сечешь, че к чему? Ты, если не просекла, так я тебе растолкую… эт тебе седня повезло, что нас по разным камерам рассадили. Так эта ж ночь у нас не последняя, сечешь, нет? И уже завтра так может и не подфартить.

Каждую свою фразу шлюха сопровождала смачным плевком на пол коридора — и без того далекий от эталона чистоты.

— Ну вот и прикинь, если рядышком куковать придется — каков для тебя расклад? Ась? Оглохла что ли? Не, ты только прикинь: можно ведь и упасть неудачно. И уснуть да не проснуться. Это если ты тупить будешь. Зато если споешься с Черной Жанной, можешь не париться. Черная Жанна своих в обиду не даст.

Взгляд Эдны скептически скользнул по тощей, нескладной фигуре шлюхи. Ростом, правда та была выше, но в немалой степени за счет неестественно-высоких каблуков. На таких и удержаться-то трудно, а уж давать или не давать кого-то в обиду… Эдне подумалось, что хватит одного удара, чтобы избавиться в случае надобности от этой агрессивной бабенки.

Похоже, Черная Жанна и сама понимала, что речуга ее в сочетании с внешностью не слишком убедительна. И потому от угроз перешла на другую тему. Не меняя впрочем собеседницы или, правильнее будет сказать, слушательницы.

— Ты, смотрю, под овцу-девственницу косишь? Ну и зря… на хрена, тут же все свои. Тут ты с нами еще насидишься. Так что не стесняйся, колись. Кто из них тебя чаще нахлобучивает? А? Не слышу! Старый или хромой? Или этот жирный бык?..

Жирный бык — методом исключения я определил, что речь идет обо мне. Обидно-то как. Вовсе я, вернее, Матвей Богомолов, не жирный. Кряжистый просто… ну и, что греха таить, не уделяющий достаточно внимания своему здоровью. Питающийся чем попало, к пиву наверняка не равнодушный. Так ведь теми же самыми недостатками страдает подавляющее большинство жителей крупных городов.

Хотя чего это я. Не припираться же с этой трепливой дурой из камеры напротив. Небось, ей-то как раз и надо привлечь к себе хоть какое-то внимание. И надо сказать, отчасти Черная Жанна своего добилась. Хотя и без нашего участия.

— …ткнитесь, твари гребаные! — с такими словами в коридор заглянул дежурный офицер, — дайте подремать… хоть часок!

Голос его звучал чуть ли не жалобно, с мольбой.

— Выпусти — так я тебе еще кое-чего дам, — вмиг нашлась Черная Жанна, — комплимент, так сказать. Как от повара.

— Выпущу-выпущу… кишки тебе выпущу, сука, — пробурчал жандарм, с досадой отступая прочь из коридора. Да напоследок дубинкой погрозил, чтоб хотя бы попытаться напомнить, кто в этих стенах хозяин.

Мне, в отличие от Эдны, обитатели камеры напротив почти не докучали. По крайней мере, личными обращениями. Не иначе, побаивались связываться с «жирным быком» — таким здоровяком, каковым природа создала Матвея Богомолова.

Несоизмеримо меньше, чем единственной женщине в нашей компании, доставалось и Аль-Хашиму с Вилландом. Но совсем по другой причине. По всей видимости, даже согнанной в участок и упрятанной за решетку швали западло было, что называется, заниматься самоутверждением за счет калек и стариков. Ниже собственного достоинства, каковое наверняка имелось даже у таких людей.

Разумеется, правил без исключений не бывает. Какой-то костлявый урод — наркоман, наверное, судя по бледному бессмысленному лицу — улучил момент, когда Вилланд подобрался к решетке почти вплотную. И, без обиняков приспустив штаны, пустил в его сторону желтую струю. Надеясь, не иначе, что та легко преодолеет расстояние между камерами.

Струя не преодолела. Зато воздух, и без того отнюдь не бывший ни свежим, ни чистым, теперь был приправлен еще одним запахом — сколь ощутимым, столь же и неприятным. Он оказался таким заметным, этот запах, что в камере напротив сразу поднялся ропот. А кто-то даже толкнул наркомана в грудь: что творишь, мол?