Тоже не пойдет; не будет у него никакого формирования — и эта мысль его будто холодным душем окатила. Он будет совсем один, никто к нему на помощь не придет, если он попадет в передрягу.

Да, это так.

Ведь что нужно больше всего, когда летишь в разведку?

Хитрость, скорость, и Чертово Везение — кому что больше нравится.

Он сделал глубокий вдох — и нырнул, выкрикнув последнюю из Десяти Заповедей, так, что та эхом откликнулась в его плексигласовой оболочке.

В полку у него было прозвище Зевака, или Резиновая Шея — но обычно Джерри заканчивал летный день с чувством, будто его загипсовали от лопаток до макушки.

Вот и сейчас он наклонил голову, и яростно массировал основание черепа, чтобы облегчить пульсирующую боль.

Тренировался он с самого рассвета, и уже подходило время обеда.

Для них пилоты, как комплект шарикоподшипников, просто для использования, подумал он. Можно сразу добавлять в список стандартного оборудования.

Он встряхнул головой, словно промокший пес, ссутулился, покряхтел, и продолжил осматривать вокруг себя небо, сектор за сектором — что каждый пилот делал со рвением почти религиозным — все триста шестьдесят градусов, каждое мгновение, пока ты в воздухе. Те, кто был еще жив, по крайней мере.

На прощание Долли дала ему с собой белый шелковый шарф.

Он не знал, как ей это удалось, за такие деньжищи — а она не позволила ему спросить, просто обернула ему вокруг шеи, поверх летной куртки. Кто-то ей сказал, что пилоты «Спитфайров» все их носят, чтобы не натирать постоянно шею воротничком, и она захотела, чтобы у него был такой же.

Признаться, это было чудесно. Заставляло думать о ее прикосновениях, когда он его надевал.

Он поспешно отогнал эти мысли в сторону; последнее, что он сейчас мог себе позволить, это начать думать о жене, если надеется когда-нибудь к ней вернуться. А он надеялся.

«Ну, и где же этот урод? Или уже свалил?»

Нет, он был тут как тут; темным пятном выскочил из-за кучевого облака, как раз над его левым плечом, и нырнул ему под хвост.

Джерри вывернул жесткой высокой спиралью, и ушел вверх, все в те же облака — другой шел за ним, как вонь за дерьмом.

Они еще несколько минут поиграли в догонялки, ныряя, и снова выныривая из дрейфующих облаков — он имел преимущество в высоте, и вполне мог бы разыграть трюк «вышел-прямо-из-за-солнца» — вот только солнца не было видно, а в Нортумберленде стояла хмурая осень, без единого солнечного дня…

Ушел. Он услышал жужжание другого самолета, слабо, на мгновение — или подумал, что слышит. Трудно было сказать, под унылый рев собственного двигателя.

Нет; все-таки ушел; его уже не было там, где Джерри ожидал его увидеть.

— Ого, даже так?

Он продолжал осматриваться, по десять градусов неба каждую секунду; это был единственный способ убедиться в том, что ты ничего не упустил — какой-то темный проблеск, и сердце у него дернулось, вместе с рукой.

Вверх и в сторону.

Оно исчезло, это черное пятнышко, и он продолжал набирать высоту, но теперь очень медленно, все время осматриваясь.

Ничего другого не оставалось, придется спускаться ниже, а он так хотел сохранить высоту…

Облака здесь были негустые, плыли, как волны тумана, но с каждой минутой становились все гуще.

Он увидел, как сплошное, плотное облако медленно надвигается с запада, но оно было все еще достаточно далеко.

Стало холодно, даже слишком; лицо совсем замерзло. Придется отдирать с него ледяные сосульки, если он поднимется еще выше…

Вот он.

Другой самолет был гораздо ближе и выше, чем он ожидал.

Пилот заметил его в ту же секунду, и с ревом спикировал на него, сверху вниз, и слишком близко, чтобы увернуться.

Он и не пытался.

— Так, подождем, чертов вояка, — пробормотал он; рука плотно легла на рукоять. Одна секунда, две, почти на него, лоб в лоб — и он вдавил рычаг чуть не себе в яйца, перевел его до упора влево, снова аккуратно повернул — и пошел длинной, петляющей серией, бочками, которые сразу вывели его из зоны досягаемости.

Затрещала рация, и он услышал, как хихикает Пол Ракочи, cопя своим волосатым носом.

— Kurwa twoja matka![5] Где тебя носит, шотландский ублюдок?

— У мамки под юбками, dupek,[6] — ответил он, ухмыляясь. — Купишь мне выпивки, и я тебя тоже научу.

Взрыв статических шорохов и помех положил конец этой не вполне цензурной перебранке по-польски, и Ракочи распрощался, дал сигнал отбоя.

Ага, наконец-то. Хватит резвиться; пора вернуться к чертовым камерам.

Джерри повертел головой, пошевелил плечами и потянулся, насколько это позволяла открытая кабина пилота «Спитфайра II», — тут были сделаны некоторые незначительные улучшения по сравнению со «Спитфайром I», но вместительность явно не была из их числа — он бросил взгляд на обледеневшие крылья. Нет, с ними все было в порядке — и он направил самолет дальше, вглубь страны.

Беспокоиться было еще рано, но его правая рука уже сама нашла пульт, управлявший камерами. Пальцы тревожно пробежали по кнопкам, все проверяя и перепроверяя. Он уже начинал к ним привыкать, но все же они работали не так, как курок; у него еще не было устойчивого рефлекса.

Все равно, ощущения ему не нравились. Такие крошечные штучки, эти клавиши с буковками, и совсем не дают того надежного, уютного ощущения, как спусковой крючок пулемета.

Он получил оборудование только вчера, и все под левую руку, а до этого камерой он управлял с помощью кнопок справа.

Было много дискуссий между летным командиром, и этой ученой шишкой из МИ-6 — не лучше ли было остаться на правом, так, как они уже проходили на практике — или тут стоит все изменить, ради собственных говенных амбиций.

А когда они наконец докумекали, что лучше всего было спросить у него, как он сам бы этого хотел, было уже слишком поздно, и на все исправления оставался один день. Так что ему дали всего пару часов дополнительного времени, полетать сегодня немного, повозиться с новым оборудованием…

Правильно, вот она.

Рваная серая линия, прорезавшая пожелтевшие поля Нортумберленда, как перфорация; вы могли бы разорвать эту сельскую местность вдоль нее, отделив север от юга так же аккуратно, как отрывают кусок бумаги.

Бьюсь об заклад, еще император Адриан[7] пожелал, чтобы все это было устроено так просто, подумал он, улыбаясь, а сам тем временем устремился вниз, вдоль линии древней стены.

Во время съемки камеры громко клацали — клац, клац-клац, клац!

O'кей, плавный разворот, идем вдоль берега, снижаемся…

Клац-клац, клац-клац…

Ему не нравился этот шум, не было того удовольствия, как при коротком злобном «Тттррр!» его крыльевых пушек. От него он чувствовал себя скверно, как будто что-то было не так с двигателем…

Ага, вот и она, его главная цель, по крайней мере на данный момент.

Майл-касл, 37.

Каменный прямоугольник прилепился к стене Адриана, как улитка к листу.

Старые римские легионы возвели эти маленькие аккуратные форты для размещения в них гарнизонов, из тех, что охраняли стены. Сейчас от них ничего уже не осталось, только очертания фундамента, но это была удобная мишень.

Он сделал круг, рассчитал, потом нырнул, и взревел над ним на высоте примерно футов в пятьдесят; камеры мерно клацали, как целая армия бегущих в панике роботов.