населенной маньчжурами. Переправившийся с караваном китайский
чиновник и в этих местах позаботился, чтобы русские не имели ни
с кем общения и не смогли продать своих лошадей.
Кропоткин и Сафронов посовещались с товарищами и решили
не нарушать запрета, не сердить чиновника и подождать, что будет
в Мэргене. Это был сравнительно большой город,
административный центр, основанный еще в XVII веке по приказу императоров
из маньчжурской династии для защиты своих северных областей.
Подходя к городу, Кропоткин был настороже. Тут должен был
разрешиться вопрос, чего ждать экспедиции от высших китайских
властей и не предпримут ли они каких-нибудь более крутых мер.
Казаки рассчитывали, что здесь может быть выгодная торговля.
Они слышали, что монголы в Мэргене по дорогой цене распродают
скот и лошадей, закупленных у казаков на Аргуни.
По приезде в город было решено отправиться к амбаню —
начальнику города Мэргеня — с подарками: самоваром и посудой.
«Наконец, — рассказывает Кропоткин, — блеснула река Нонни
из-за тальников, через несколько минут показался пологий берег.
Все, что было в Мэргене свободного и способного ходить,
высыпало на берег посмотреть на невиданное доселе чудо, на варваров с
белыми лицами.
Вся жизнь города сосредоточилась на берегу: тут были
отупелый от опиума старик-чиновник и рядом с ним молодой франт —
чиновник в синей «курме», с искусно вышитым шелковым кисетом,
с щегольской трубочкой и часами в нескольких коробках за
поясом: был и полицейский солдат, который из любви к искусству
немилосердно хлестал по головам напирающую вперед массу с
разинутыми ртами, черными глазами, улыбающуюся,
переговаривающуюся и смеющуюся — над нами, конечно; тут и повар в муке,
который ради такого необычного события бросил кухню; тут и
курильщик опиума, тут и купцы, преважно стоявшие впереди...
А там, на заднем фоне, старухи. Масса заколыхалась, когда
отделилась лодка, на которой ехал чиновник в форменной шапочке с
неизменным стеклянным шариком. Он ехал, чтобы встретить
русских на берегу.
Как истый китаец, амбань принял экспедицию донельзя
вежливо, но подарков не взял и торговать не разрешил. Казаки верну-
лись в лагерь огорченные. Но Кропоткин был доволен. Он пойял,
что торговать с китайцами, каравану не придется, но что никаких
насилий по отношению к путешественникам не будет. Наоборот, все
признаки дипломатической вежливости и любезности по
отношению к русским были оказаны. Это означало, что из Цицикара
нет никаких распоряжений, угрожающих крупными
неприятностями.
Экспедиции надо было возобновить свои запасы, и по дороге от
амбаня к своему лагерю путешественники рассчитывали купить
мяса, зелени и всякой провизии. Но им не удалось приобрести
даже ни одной трубки для курения взамен испорченных в дороге.
Они показывали торговцам, сидевшим в лавках, свои ломаные
трубки, но ответ был один: торговать нельзя, амбань запретил.
Тогда казаки послали амбаню три серебряных рубля, чтобы он
распорядился купить для них мяса, и заявили, что они пожалуются
своему генерал-губернатору, а тот напишет в Пекин. В ответ
тотчас появились подарки от амбаня в виде различных съестных
припасов. Приехавший чиновник уверял, что произошло «печальное
недоразумение». Потом приехал к ним сам амбань. Кропоткин
совсем успокоился: никаких подозрений, что в составе экспедиции
находится кто-то из штаба Корсакова, у маньчжурских властей
не было.
Тогда, осмелев, казаки и Кропоткин на другой день выехали
на базар и в одной из пустых лавок разложили свои
металлические изделия, материи и галантерею, чтобы заманить покупателей.
Народ толпился вокруг, на них попрежнему глазели, но покупать
никто не решился: боялись амбаня.
ЧЕРЕЗ МЭРГЕНЬ И КИТАЙСКИЕ ДЕРЕВНИ
По описанию Кропоткина, Мэргень был невзрачный городишко.
Он напоминал русские уездные города того времени, созданные
правительством как административные центры. Торговых домов
было в нем не больше десятка, но торговать здесь было не с кем.
На улицах встречались чиновники. Время от времени жители
окрестных деревень приезжали продавать свои продукты для
прокормления амбаня, его громадной канцелярии и тех десяти купцов,
которые поселились здесь.
«...Мэргень возведен на степень города, и войско заведено
(никуда не годное), и город, верно, зовется «крепостью», благо выстро-
ен на потеху людям вал с двумя деревянными частоколами,
которые, конечно, развалятся от собственных выстрелов.
Но все-таки китайцы оказались практичнее нас при постройке
своего Мэргеня. Он лежит среди довольно густого работящего
земледельческого населения; муку, мясо, все припасы можно иметь в
изобилии, и жизнь должна быть очень недорога. Мэргень — род
большой почтовой станции на дороге из Цицикара в Айгунь,
который, как и Цицикар, благодаря соседству русских обогащается
русским серебром...» писал Кропоткин.
Караван пробыл в Мэргене день, а вечером выбрался на
дорогу, идущую в город Айгунь. Это был почтовый тракт, или
большая дорога, по которой из Цицикара в Айгунь шли обозы с водкой,
чаем, бумагой и другими грузами. Китайцы гоняли здесь большие
гурты скота. Скот они покупали в Забайкалье, выменивая его на
кирпичный чай.
Движение на тракте было большое — он прорезал густо
населенный земледельческий район. На пути казакам попадались
китайские деревни и хутора. Они были живописно разбросаны среди
деревьев и небольших парков. Все поля по сторонам дороги были
заняты пашнями и посевами разных хлебов. Конопля вставала
выше двух метров. Китайское просо (гаолян) поднимало свои кисти
метра на три.
«Пашут, — рассказывал Кропоткин о китайском земледелии, —
обыкновенно длинными, во все поле, прямыми бороздами, не шире
четырех или шести вершков. Борозды эти тянутся замечательно
прямо, как бы вытянутые по шнуру на полверсты и более, и при
этом безукоризненно соблюдается их взаимная параллельность.
Пашется обыкновенно узкой сохой, не глубже трех вершков,
причем земля ложится в одну сторону. Раза два вспахав поле и
разбив комки каменным катком, китаец приступает к- посеву. Тут
он еще раз пропахивает борозду и вместе с тем сеет, высыпая
хлебные зерна из ящика, приделанного к сохе, через тростниковую
дудку. Семена сыплются таким образом на гребень борозды и
сейчас же засыпаются землей. Но этим не кончается уход за
посеянным хлебом: несмотря на палящий жар, китаец проходит по
бороздам своего поля, шаг за шагом вырывая сорные травы. Говорят,
что эта работа повторяется несколько раз в лето. Зато земля дает
очень хорошие урожаи. Напомним о конопле выше сажени... и о
просе аршина в четыре. Вот почему при китайском трудолюбии и
обилии рук мы видели во всех деревнях громадные запасы
пшеницы, проса и овса...
Употребление катка и рядовой посев через дудку, причем зерно
тотчас же засыпается землей, — пример, заслуживающий
внимания», подчеркивал Кропоткин.
Когда дорога поднималась на возвышенные места, во все сторо-
ны расстилались эти земледельческие пашни с деревнями и
хуторами.
Техника земледелия в Маньчжурии была очень высокой. И на
Амуре и в Забайкалье наши казаки далеко от нее отставали.
Культура хлебов была у них почти огородная. Успехи земледелия
в Маньчжурии вызывали у казаков одобрение и уважение. Карти^
на была действительно поучительная.
Казаки увлекались земледельческими делами и совсем не
обращали внимания на то, что представляло главный интерес для