А вот кто никогда не сдавался, так это Одегард, мученически терпящий побои от механических противников. Норвежец выл от злобы и бессилия, безуспешно пытался подняться, но его снова и снова сбивали с ног. Однако Рэй до истечения времени ринг никогда не покидал.

На фоне большинства своих товарищей Гарин казался настоящим мастером рукопашного боя. Он даже позволял себе играть с «дольфами», обмениваясь ударами и отрабатывая броски.

Несмотря на то, что ни Прима, ни Конки в зале не появлялись, в расписании им ставились неплохие баллы. Оставалось догадываться каким образом они сумели все так обставить.

В тире Рэй, как и обещал, показывал Юрию премудрости обращения с огнестрельным оружием. Собственно, в изъяснении норвежца премудростей было немного – целься двумя, а не одним глазом, иначе рискуешь профукать угрозу в мертвой зоне, поза для стрельбы должна быть такой, будто к херу привесили гантелю, спусковой крючок тяни плавно, стреляй на выдохе, чем ближе цель, тем больше пуль. Плюс, озвученные советы от прадеда – кто стреляет первым, тот живет дольше, дурная пуля умного учит, и, пожалуй, самый ценный: облажался – трупы под лед.

В какой-то момент Юрий поймал себя на мысли, что у него уходит больше моральных сил на стрельбу, чем, к примеру, на изнуряющий бег. В беге не было ничего сложного – следи за дыханием и рассчитывай силы, здесь же приходилось учитывать кучу факторов и стараться работать над каждым выстрелом. Но результат ему нравился.

На занятиях по тактике мичман Биттон, одетый в пятнистый армейский полевой костюм с неизменными орденскими планками на груди, пытался добиться от контракторов слаженных действий в составе штурмовых групп, но больше кричал и ругался, чем объяснял и показывал.

Пользуясь минутной передышкой, пока очередная группа топающих и матерящихся «блох» в защитном снаряжении имитировала высадку в шлюз с последующим захватом торпедного отсека, Юрий плюхнулся на технический короб, переводя дух. Стащил шлем, повесив его на стоящий у ноги автомат.

– Извини меня, – раздался рядом вкрадчивый голос.

Федорова он не видел с той самой драки, когда Ярс ударил его по затылку ботинком. На занятиях старик тоже не присутствовал, напротив его имени стойко светился изначальный ноль.

– Здравствуй, – не поворачивая головы, ответил Юрий. – За что мне тебя извинять?

Ярс закряхтел, примостился сбоку, опустившись на самый край короба. Сгорбился, нависая над сложенными на коленях руками.

– Извини за удар. Пришлось. Лу бы тебя убил.

Гарин повернул голову к Федорову. Судя по всему, тот говорил вполне искренно и действительно сожалел.

– Ладно, забыли, – вздохнул Юрий. – Ты мне лучше вот что скажи, Ярс. Как так вышло, что вас тут такая толпа, а все боятся одного Лу?

Федоров безразлично пожал плечами:

– Не все. Не хотят связываться. Кто-то обязан. Некоторым так проще.

– А ты?

– Я не боюсь. Я себя наказываю.

Гарин непонимающе уставился на седого контрактора.

– Ты себя наказываешь? За что?

– Много причин. Я заслужил.

– Но не таким же способом!

– Нет единственного способа. Нет разницы между ними.

Гарин покачал головой.

– Трудно с тобой общаться, Ярс, – признался Юрий. – В любом случае, хорошо, что мы все прояснили. Ладно, мою группу собирают. Увидимся.

Он поднялся, нахлобучил шлем.

– Я не отказываюсь помочь, – тихо произнес Федоров. – Мало что могу.

– Совета было бы достаточно. Хотя бы совета.

– Не смотри на Лу, – чуть подумав, сказал Ярс. – Смотри на тех, кто рядом.

– Гарин! – раздался раздраженный крик Биттона. – В строй! Живее!

Юрий хлопнул Федорова по плечу, отчего тот вздрогнул, быстрым шагом направился к ожидающей группе.

Он понял, что ему пытались сказать.

Внутри роботизированного костюма было комфортнее, чем Юрий себе представлял. Приятно пахло кожей и металлом, изогнутая спинка удобно поддерживала поясницу и плечи. Гарин поставил ноги на упругие педали и покрутился вместе с креслом, проверяя степень свободы. Попробовал просунуть руки в рукава управления, но пришлось немного распустить фиксаторы – должно быть, предыдущий хозяин был довольно худым.

В нескольких сантиметрах перед ним, на уровне груди и лица, располагалась панель с рядами кнопок, переключателей и индикаторов. Сразу видно, что костюмы делали универсальными для всех – никаких надписей, одни пиктограммы с не всегда очевидными изображениями. Несмотря на то, что Юрий старательно корпел на виртуальном тренажере, в кнопках управления он пока что путался. Еще бы, он никогда не управлял ничем сложнее самодельного самоката. А здесь – настоящая боевая машина, пусть и старше самого Гарина.

Но все же он уже начинал понимать. Вот тут, по левую сторону, климат-контроль, регулятор подачи кислорода, датчик температуры масла в гидравлике, рычаг аварийного охлаждения системы. Справа – показатель условного горизонта, полукомпас с навигационным планшетом, шагомер и спидометр. По центру – блок радиолокационной станции, уровень горючего, температурный датчик прыжковых двигателей, настройщик системы связи.

И еще много всего разного, словно в небольшом космическом корабле.

– Перейди в боевой режим. Пробуй, – раздался сзади голос Ярса.

Как Гарин не выворачивал шею, он не смог разглядеть Федорова. Зато сквозь проем открытого люка увидел Одегарда, который мучился возле своего костюма – у него периодически наглухо клинило кресло.

– Включить системы? – поинтересовался Юрий, поднимая защитную крышку тумблера.

– Просто перейди в боевой режим. Потом в походный. И еще. Двадцать раз.

Пока вечерами остальные операторы отдыхали, Юрий, а вместе с ним и Рэй, приходили в ангар, где учились управлять роботизированными костюмами. Федоров, сутки напролет торчащий тут и предпочитающий обществу людей молчаливых стальных гигантов, которых он чистил и чинил, не сразу, но согласился посодействовать.

А поучиться у него было чему. Обычно зажатый и тихий, он раскрывался совсем с другой стороны, когда дело касалось костюмов. Движения Федорова приобретали твердость и точность, даже какую-то стремительную агрессивность. Будто смертоносная змея выползала из-под замшелого камня.

Гарину нравилось наблюдать за этими переменами, видеть, как оживает человек.

– Лицо вверх, – запоздало напомнил Ярс, когда Юрий щелкнул переключателем.

– Черт!

Кресло толкнуло Гарина вперед и вверх, выпрямляясь. Жесткие крепления опустившегося подшлемника больно проползли по лицу, царапая нос и скулы. Дернувшись, Юрий втиснул-таки лицо в контактную маску, положил подбородок в ложе.

Теперь он стоял (или висел?) внутри костюма, будто живая душа холодного робота. Смотрел на мир сквозь широкую амбразуру массивного шлема, вращающегося подвластным движениям его головы. Ощущал всю мощь стальных рук, гудящих при движении. Основная часть «походного» управления теперь была недоступна, вместо нее – комбинации кнопок на двух джойстиках, сжатых в ладонях, да небольшая линия индикаторов под подбородком.

– Боевой режим, – доложил Юрий. Голос прозвучал словно из бочки.

Чертыхнулся, включил внешние динамики. Повторил.

– Боевой режим.

– Забыл про люк, – возразил ему сзади и снизу Ярс. – Не боевой режим.

– Вот же зараза…

У противоположного борта ангара задергался, лязгая металлом, костюм Одегарда. Судя по всему, в нем бился в припадке бешенства злой викинг. Маленькая фигура Федорова побежала к нему, отчаянно махая масляной тряпкой.

– Походный режим, – пробурчал Юрий, щелкая тумблером. На этот раз успел поднять лицо и жесткие ремни лишь обидно шлепнули его по губам.

Когда Юрий вывалился из костюма, часы показывали почти одиннадцать ночи. Рэй уже ушел, ушли техники, копающиеся в шаттле. Лишь Ярс сидел в своей маленькой коморке и перебирал что-то на столе, вооружившись масленкой и инструментами.

Несмотря на поздний час и оглушающую усталость, Гарин еще раз проверил панель управления – вдруг забыл что-то выключить, протер кресло, оттранспортировал костюм в узкий бокс-хранилище.

Юрий мог бы все бросить и пойти отдыхать, он так этого желал. Так делали почти все контракторы. За ними убирал мусор, вытаскивал заполненные санитарные баки, чистил ржавчину с брони, проветривал и чинил Федоров. Он никогда не ругался, не возражал, даже не уворачивался от брошенного в лицо потного полотенца, принимая происходящее как данность. За что же он так себя наказывал? Чего не мог себе простить?