Судя по информации, которую Сидней накопала в интернете прошлой ночью, после возвращения домой, женщины его ласкали, и часто... и он позволял им. Она пролистала фотографии со страниц Бостонского общества, и отметила, что женщины, держащие его под руку, не повторялись ни разу. И ещё, все его свидания выглядели однотипными — красавицы-супермодели, худосочные тела, и счастливые широкие улыбки.

— Он достойный и очень удачливый бизнесмен, никакого криминала, — произнесла девушка, быстро бросая взгляд на часы, стоящие на прикроватной тумбочке. Пятнадцать минут пятого. Лукас должен прибыть с минуты на минуту, чтобы её забрать. Спектакль начинался в семь, добраться туда вертолётом занимает полтора часа. — Кроме того, па его знает.

— Знает о нём, — уточнила Шарлин. — А это совсем другое. И поверь мне, твой отец совсем этому не рад, — она сделала паузу, оценивающе оглядев Сидней, и прикоснулась кончиком наманикюренного пальца к верхней губе. — По-твоему мнению, это самый удачный выбор платья? Оно довольно-таки… вызывающее, не так ли?

Сидней вспыхнула, она изо всех сил постаралась не выдать боль, ударившую её в грудь. После долгих лет одних и тех же критических нападок, небрежных замечаний и тонко завуалированных оскорблений, она должна была стать нечувствительной к боли и унизительным напоминаниям о том, что её одежда не нулевого и даже не второго размера. Напоминаниям, что она просто не была… идеальной. Возможно, за следующие двадцать лет она станет толстокожей, что необходимо для существования и преуспевания в её социальном обществе... и её семье.

— Мне уже некогда переодеваться, — ответила Сидней, без капли эмоции в голосе. Всё, что требовалось её матери, это малейший признак того, что удар попал в цель, и броня Сидней пробита, тогда Шарлин могла бы опять завести свою волынку на счёт веса и внешности дочери, называя это мотивацией. — Лукас вот-вот появится, — девушка опустилась на кровать и скользнула ступнёй в украшенную сверкающими камнями чёрную туфельку.

— Лукас, — язвительно повторила мать. Сидней сосредоточила свой взгляд на застегивании ремешка вокруг лодыжки. — Откуда такая фамильярность? Когда это вы успели? После ухода прошлой ночью? Ты поставила Тайлера в неловкое положение, а такое по отношению к нему, непростительно. И теперь ты позволяешь ему идти на свидание с другой женщиной? Это глупо! Ты отдаёшь его своими собственными руками, как будто за углом стоит очередь из таких мужчин, как он, Сидней, — Шарлин положила свою узкую, но крепкую ладонь на плечо дочери. Превратив лицо в холодную бесстрастную маску, Сидней подняла голову и встретила испытующий взгляд матери. — Мы всего лишь желаем лучшего для тебя... для всех нас.

Её сердце билось в груди, как животное в клетке, отражая чувства девушки. Пойманная в ловушку. Заключённая в тюрьму долгом, ответственностью и виной. Всю свою жизнь Сидней положила на алтарь ожиданий своих отца и матери: зарабатывая отличные отметки, посещая колледж по их выбору, живя дома после окончания учебы, и помогая матери на различных благотворительных и общественных мероприятиях, вместо того, чтобы найти работу и иметь своё собственное жильё... встречаться и обручиться с мужчиной, одобренным родителями. Мужчиной, замужество за которым стало бы удачным социальным и финансовым ходом.

Правило «не раскачивать лодку» стало укрепившейся привычкой. Потому что один раз она уже ослушалась родителей, не прислушалась к их приказанию, последствия были катастрофическими, и после этого их жизнь навсегда изменилась.

Ценой эгоизма и неповиновения Сидней стала жизнь её младшего брата.

Лёгкий стук в дверь помешал (или спас) девушку от необходимости отвечать на упорное напоминание матери о долге. И воспоминаний.

— Войдите, — крикнула Сидней.

В следующее мгновение прислуга просунула голову в дверь.

— Мисс Сидней, господин Лукас Оливер приехал за вами.

— Спасибо, Мэдди, — после того, как та ушла, Сидней достала из шкафа пальто с широким воротником и направилась к двери.

— Сидней...

— Мам, всё будет хорошо, — девушка взялась за дверную ручку и, обернувшись, легко, успокаивающе улыбнулась. — Это всего-то лишь одна ночь. Нет причин волноваться.

***

— Спасибо, — пробормотала Сидней, пока Лукас помогал ей снять пальто и затем сдал оба в гардеробную нью-йоркского ресторана. Он приобнял девушку за поясницу, и они двинулись за владельцем, ведущим их к столику. Дрожь угрожающе начала свой танец на коже, пытаясь завладеть телом, но Сидней с этим справилась. Вот только с излучающим тепло участком кожи, там, где её касалась ладонь Лукаса, она поделать ничего не могла.

Весь вечер она вела свою личную битву. Сидней всецело наслаждалась спектаклем; «Призрак Оперы» был одним из её любимых, знаменитый театр «Маджестик» был роскошен и прекрасен. Но всё это время наслаждение приглушалось почти болезненным ощущением присутствия Лукаса. Ощущением его большого тела, сидящего рядом с ней, заставляющего её чувствовать себя (впервые в жизни) маленькой и хрупкой. Его рука и колено прижимались к её в течение двух часов, и твёрдый непрерывный контакт соперничал с вечной историей любви, ужаса и трагедии, разворачивающейся на сцене.

Контраст той ошеломительной реакции на мужчину, которого Сидней знала едва ли сутки, с тем, с кем собиралась провести остаток своей жизни, должен быть настораживающим. Лукас вызывал в ней мятеж чувств — смущение, желание, осознание своего тела всего лишь находясь рядом, а Тайлер не мог добиться подобного даже поцелуем. Больше, чем когда-либо, девушка отчетливо понимала, какой жизни она собиралась себя посвятить — спокойной и уравновешенной жизни без резких спадов и подъёмов эмоций и потребностей... просто равномерное и стабильное существование.

Но вместо того, чтобы заставить Сидней паниковать, ясное осознание её успокоило, убедило, что в отношении Тайлера она делает верный выбор. Господи Боже, если один вечер с Лукасом бросает её между увлечением, похотью, неуверенностью и радостью, то какими же должны быть отношения?

Выматывающими.

И полными беспокойства и неуверенности. Видение вереницы женщин вдруг возникло в её сознании. Да, страстное увлечение могло бы иметь место, но, в конечном итоге, это желание приковало бы Сидней без цепей к мужчине, который никогда бы не любил её так, как она в том нуждалась. Мужчина, который никогда не был бы верным.

«Почему ты так быстро поверила статейкам светской хроники», — шепнул предательский голосок в голове девушки.

Нечто, похожее на стыд, шевельнулось в груди Сидней. Особенно с тех пор, как даже она (с её-то скучным существованием) стала мишенью тонко завуалированных уколов и сплетен жёлтой прессы и интернет-таблоидов. Но, так же нечестно, как было поверить слухам о нём, она уцепилась за прочитанное. Решение поверить. Потому что это делало Лукаса неподходящим для неё, недоступным... безопасным.

Нет. Тайлер, который не заставлял сердце Сидней колотиться в головокружительном падении, будто на американских горках... был её идеалом.

Безукоризненным.

Хозяин остановился у столика, укрытого от посторонних взглядов метровой перегородкой и высокими экзотическими растениями. «Уединённое. Интимное. Опасное», — про себя добавила девушка. Провожатый двинулся к её стулу, чтобы помочь Сидней, но Лукас опередил его, выдвинув стул с высокой спинкой и подождав, пока она присядет. Всего лишь на мгновение, он задержался позади, и тыльная сторона его пальцев легко коснулась её спины. На этот раз девушке не удалось подавить дрожь удовольствия, вызванную его быстрым, но впечатляющим прикосновением. И когда он не двинулся с места ещё несколько секунд, Сидней задумалась, а не заметил ли он её предательской реакции.

О да, он заметил.

Ответ эхом отозвался в голове, когда Лукас опустился на стул напротив, его пылающий взгляд был устремлен на её лицо. Испытующее выражение не было ни вежливым, ни отстранённым, а пронзительным, обволакивающим... жарким. Внизу, под платьем, её соски затвердели, мягкий шелк бюстгальтера внезапно стал давить и натирать. Сладкая ноющая боль пульсировала между бедер, и Сидней стиснула бедра, пытаясь облегчить сладострастную пытку. И преуспела в усилении (усугублении) её.