При всём при этом, его работы в рамках посещаемых им курсов получали самые высокие баллы, в диспутах по заданным темам он не оставлял от доводов противника камня на камне; он играл на саксофоне, был тренером факультетской команды по плаванию (команда постоянно проигрывала, но винили в этом всех, кроме Шона), и те его статьи и фотографии, что проходили цензуру, месяц за месяцем появлялись на сайте факультета.

Что уж говорить о том, что Шон Райан явно был адептом философии Джеффа – подраться и потрахаться, по слухам, его тоже уговаривать не приходилось.

Однажды я просматривал на внутреннем сайте университета двадцать самых популярных портфолио студентов, чтобы взять их за образец и мало-мальски верно отредактировать свое собственное. Вот тогда-то я в первый раз и увидел это противоречивое чудовище своими глазами.

Я в жизни своей не встречал никого красивее, чем он.

Антигерой факультета смотрел мне прямо в душу светлыми и безмятежными глазами, улыбаясь не застывшей, а живой, доверчивой, лукавой улыбкой. «Разве ты им веришь, Кейси? Разве я мог сделать всё то, в чем меня обвиняют?»

– О нет, и ты на него дрочишь. – Мэтт, мой сосед по комнате, встал у меня за спиной. – Как и пол-Висконсина, начиная с декана.

– Я вовсе не…

– Вот ведь юридическое светило будет, а? Тому бедняге, который его в адвокаты возьмет, дешевле обойдется самому прыгнуть на электрический стул, ведь рано или поздно там и окажется… Интересно, что у старика Райана раньше кончится – деньги или терпение? Пока и того и другого прямо некуда девать.

Стоило ненадолго отвести взгляд – и улыбка Шона показалась мне лицемерной, словно он откровенно насмехался надо мной.

«И мог, и сделал, даже не сомневайся».

С компьютера Джеффа я нашел страничку Шона в социальной сети и подсел на неё на целую неделю.

Его посты волновали меня, хоть и поражали своим цинизмом и ужасали своей наглостью – за такие подробности из жизни университета, его студентов и преподавателей, любой другой не только вылетел бы легкой пташкой, но и подвергся уголовному преследованию. Но Шона это явно не тревожило.

Зато от раздела фотографий у меня моментально пересохло во рту.

Каждое его фото, даже самое невинное, казалось мне почти непристойным. Шон был не просто невероятно красив – он был невероятно сексуален. Это было в каждом его жесте, в каждом повороте головы, в каждом взгляде невозможных глаз, в каждом движении его тела. Я был уверен, что каждая из его роскошных фотосессий заканчивалась постелью, и просто умирал от дикой зависти к фотографу. Дело еще даже не дошло до истинно непристойных фотографий, а я уже стал повинен в том, в чем пытался уличить меня Мэтт.

Шон стал моим божеством. Я мог думать только об этом. Сексуальные фантазии преследовали меня и днем и ночью. Стоило мне, обнимаясь с Джеффом, представить на его месте Шона, и со мной творилось что-то невероятное.

Я хотел переспать с ним. Как угодно, где угодно. И если бы в условиях было проставлено «быстро, не раздеваясь и только один раз», я согласился бы не раздумывая.

У меня не было ни малейшего шанса, ни единого повода встретиться с ним. У нас не было ни одной, даже самой условной точки соприкосновения.

И всё-таки, когда мы сами решаем испортить себе жизнь, судьба никогда не откажется нам помочь.

5.

Последнее задание по социологии, предмету для нас непрофильному и добавлявшему мало баллов, оказалось просто изощренным издевательством. «80 ответов на 50 вопросов от страховой компании, выборка респондентов по 5 критериям» плюс качественный анализ должны были быть готовы за три дня.

Я таскался по студенческому городку с раннего утра, и к полудню уже проклинал себя за то, что не одолжил у Мэтта велосипед. Мне не везло – мои коллеги оказались более ушлыми ребятами и успели обработать до меня почти всех наших соседей. Я проголодался, замерз, уже совсем не глядел куда шел, и возле одного из корпусов буквально врезался в высокого, толстого и очень недовольного парня.

– Ааапять! – рыкнул он, когда моя папка с анкетами уткнулась прямо в него. – Если я еще раз сегодня услышу: «Добрый день, могли бы вы уделить нам минутку внимания» – я точно кого-нибудь убью.

Он выхватил у меня из рук мою драгоценную ношу, и я несколько оробел, больше опасаясь за свои материалы, чем за свою жалкую жизнь, но тут откуда-то сбоку раздался голос:

– Не бойся, цыпленочек. Он не будет тебя жарить.

Моя мечта, моя сошедшая с экрана монитора эротическая фантазия стояла от меня так близко, что я мог разглядеть всё – и серые глаза, и длинные прямые ресницы, и девичьи леденцовые губы, и прядку светлее остальных, заправленную за ухо, и еле заметную родинку на подбородке.

И даже покрасневший от холода кончик носа был точкой, завершающей картину его совершенства.

Наверное, я ненадолго потерял сознание, потому что, вернувшись в реальный мир, услышал только окончание фразы:

– … за исследования платить не хочет, и скидывает их медсестричкам, а те нас из года в год задалбывают, как кубинские дятлы. Здесь тысячи человек, а они лезут именно к нам, будто…

– Слушай, Люк, – лениво произнесла моя небесная звезда, – по-моему, такой занятой человек, как ты, уже потерял тут слишком много времени.

– Пошли отсюда. Он тебя затрахает.

Меня обдало жаром, хотя я только что дрожал от холода.

– Я постою, – возразил Шон. Я подумал, что Джефф точно такой же – не выносил, когда командовал кто-либо, кроме него.

Парень скривил губы, сунул изъятую папку в мои дрожащие руки и зашагал прочь.

Оставшись со мной наедине, мой избавитель произнес:

– А теперь иди куда шел. И не приставай больше к людям.

Тут же я увидел его спину и только и смог, что выговорить непослушными губами:

– Шон.

Он нетерпеливо обернулся.

– Чего тебе?

Я изложил свою просьбу. Шон, правда, никаким боком не подходил по трем из пяти заявленных критериев, но знать ему об этом было ни к чему.

Он слушал рассеянно, перекатываясь с пятки на носок и оглядываясь по сторонам, словно ожидая, не избавит ли его что-нибудь от этого надоедалы. Но Люк был уже далеко.

Я стоял, опустив глаза и ожидая его ответа. Я просто давил на жалость, и со стороны, должно быть, это выглядело отвратительно, но мне было все равно.

– Определенно я тебя где-то видел, – сказал он. –А может, и нет. Ты правда из медсестричек? Ну что ты так смотришь, господи. С медицинского?

– Да.

– Сколько там, говоришь, вопросов?

– Пятьдесят.

– Тоскааа. Слушай… поехали ко мне. – Он снова беспокойно оглянулся. – Курить хочу, умираю, а старина Реджи, как в прошлый раз учуял, что-то сильно разволновался.